Собрание слов Большое интервью Игоря Григорьева

ХОЛИНА:  У нас гость замечательный – Игорь Григорьев, певец. Как представлять нужно?

ГРИГОРЬЕВ:  Музыкант.

ХОЛИНА:  Музыкант, да. Но у Игоря замечательное прошлое, он бывший главный редактор журнала «ОМ». Прости, не могу к этому не вернуться, потому что я мечтала всю свою жизнь просто посмотреть на тебя вживую и поговорить обо всем этом. У меня была трепетная речь, но я вот, знаешь, в «Википедии» нашла совершенно неинтересную фразу, которая отражает, собственно говоря, весь смысл моих мыслей. Так вот: «Целое поколение, становление которого выпало на середину 90-х годов, считало журнал «ОМ» маяком, по которому сверяли свою жизнь». Я честно скажу, у меня так и было, я покупала каждый номер, я его чуть ли ни изучала наизусть, он где-то лежал, и его жалко было выбросить.  То есть, понимаешь, это такое было время для меня удивительное, когда журналы что-то значили, правда, то есть в них был смысл. Это, кстати, был период еще, когда, помнишь, появились все  «Птюч», потом «ОМ», русские журналы, оригинальные, журнал «Медведь». Ты и сам был главным редактором журналов «Imperial», «Амадей». Вот скажи мне, был такой всплеск русской прессы и куда она вся делась? Вот, почему «ОМ», например, закрылся, для меня это непонятно совершенно?

ГРИГОРЬЕВ:  Я говорил об этом уже не раз, о том, что, на самом деле, ну, сейчас нет места таким  журналам, как «ОМ». Если ты следишь за тем, что происходит с подобной прессой вообще в мире…

ХОЛИНА:  Я стараюсь.

ГРИГОРЬЕВ:  То там также закрылся «The Face».

ХОЛИНА:  Давно, да, давно.

ГРИГОРЬЕВ:  Давно, да. Дело еще связано с тем, что очень сильно время изменилось. Я говорил о том, что, вообще я так не люблю про это говорить, я уже так забыл, это какая-то палеозойская эра. Я мало, чего помню.

ХОЛИНА:  Ты знаешь, а мне кажется, что вот сейчас, понимаешь, начинается…

ГРИГОРЬЕВ:  И еще этот хвост, который меня держит, я не знаю, как его обрубить.

ХОЛИНА:  Так это «ОМ» хвост у тебя?

ГРИГОРЬЕВ:  Ну, конечно, да. Ну, такой плот, который, знаешь, я уже переплыл на нем на другую сторону реки, а мне приходится его еще тащить.

ХОЛИНА:  Ты знаешь, я поняла, я знала, что  начнется это кокетство, но, понимаешь…

ГРИГОРЬЕВ:  Но оно не кокетство, но оно меня бесит, правда. Но это не значит, что у меня нет мнения.

ХОЛИНА:  Ну, понимаешь, просто вот смотри, сейчас, мне кажется, люди начинают по-другому относиться к 90-м. Многие долгое время как-то скорбно очень вспоминали, считая самым страшным временем, а сейчас, ну, это же история, и очень близкая, но она была такая насыщенная, что как будто бы действительно прошло 50 лет. И, возможно, когда ты лично об этом говоришь, у тебя ощущение, что ты говоришь о каком-то своем, не знаю, глубоком детстве или вообще позапрошлой жизни. Но, понимаешь, мне кажется, это очень важная вещь, вот  то, что ты сказал, например, что и журналы эти были прекрасные, «The Face» английский, это журнал, который люди передавали из рук в руки.

ГРИГОРЬЕВ:  Конечно.

ХОЛИНА:  Понимаешь, мы же журналисты, так или иначе, хоть, например, ты и музыкант сейчас. Это какой-то был момент, когда действительно эти вещи  формировали сознание людей. Мое, например, сформировалось отчасти тоже на журнале «ОМ», на «Птюче», конечно же, потому что это были пусть и нишевые, просто, может быть, многие не очень понимают,  о чем мы говорим, но это были какие-то культурные дико моменты важные.

ГРИГОРЬЕВ:  Да, просто вообще я долго думал над этим вопросом, что произошло, потому что ситуация такая, ну, скажем, плачевная в культуре, особенно в культуре, которая определяет тренды какие-то, она же не только в России. Я бы еще думал, что это в России все схлопнулось, и схлопнулось все это в 1998 году с кризисом. То есть вот там до какого-то августа, когда вот этот был большой кризис, мы летали, даже гравитации не чувствовали, то есть мы подпрыгивали и зависали в воздухе, прямо нам казалось, что мы летаем. Потом ба-бах, нас всех приземлило. И вот прямо вот там есть четкий рубеж, когда закончилась прекрасная эпоха.  У  меня есть ощущение, поскольку это было такое же, это же был глобальный кризис, а не то, что мы сейчас испытываем, это же был глобальный в мире кризис, и мир очухался после него, и после этого стал очень сильно культивироваться средний класс. Когда средний класс заполняет, когда он очень хорошо живет, грубо говоря, то есть откуда он берется – можно взять кредит в банке, государственная поддержка - для культуры это очень плохо. Я вам сейчас говорю парадоксальную вещь. Потому что у среднего класса средний вкус, и  вот этот средний вкус, он стал заполнять, средний класс со своим средним вкусом, он стал приходить на места программных директоров радиостанций. Везде в мире, я вот писал, когда в Лондоне альбом, я рассказывал о ситуации, что там всем рулит средний формат, если ты выбиваешься хоть как-то из этого формата, тебе нет места, у тебя нет просто площадки. Мне в Лондоне говорили, что здесь та же самая ситуация. Появись сейчас,  это мне говорили продюсеры очень крутые, появись сейчас там новые Rolling Stones   или молодые снова Radiohead, но не факт, что они бы выстрелили, потому что везде группа One Direction, везде группа One Direction. И эта ситуация не только в России, я чувствую. То есть когда, приезжая в тот же Лондон, который  еще 8 лет назад фонил креативностью, особенно Ист-Лондон, ты приезжал в восточный Лондон, и в этих мусульманских районах ты мог встретить Александра Маккуина со своей компанией, это все в воздухе ощущалось, сотрясение энергий. Сейчас этот же район наполнен какими-то «челси бойз энд гелз», которые приезжают туда  в пятницу, субботу нажраться, как можно больше поблевать, набить друг другу рожи и упасть вообще штабелями к утру.  Я говорю: а где же вот то, что, собственно говоря, ради чего журналы существуют? То есть, кого на обложку ставить-то? Кого? И поэтому эта ситуация везде такая. И, конечно, чтобы, я говорил об этом, что, к сожалению, чтобы она изменилась, нужно потрясение, то есть нужно потрясение для среднего класса. Как писал Салтыков-Щедрин, желательно без крови. Но без крови не получается. На самом деле, ту турбулентность, которую сейчас мы переживаем,  я ее воспринимаю, как некий шанс, для того чтобы вот это вот колесо, вот эта вот карусель, на которой крутятся уже бесконечно одни и те же лица, которые надоели друг другу, которые уже не соображают вообще, чего они делают, которые рулят культурой, грубо говоря, которые кидают камни, от которых расходятся волны, чтобы эту карусель смело, чтобы ее раскрутило, и чтобы они, сообразуясь центростремительной силе, разлетелись в разные стороны. И, конечно, придут новые люди, и, конечно, как, собственно говоря, что произошло в 1995 году, мы все были новенькие. То есть была расчищена площадка.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.