Путешествие в Эрмитаж "Дом Федосея Скляева" – новое пространство Эрмитажа

Программу "Путешествие в Эрмитаж" ведёт из петербургской студии "Радио России" Анна Всемирнова.

Эрмитаж продолжает удивлять и открывает для публики новые пространства. На минувшей неделе группа журналистов побывала в так называемом Запасном доме Зимнего дворца. Он расположен рядом с Эрмитажным театром на Дворцовой набережной, другим фасадом выходит на Миллионную улицу и имеет трёхвековую историю.

Нынче в здании, где завершилась реставрация исторических интерьеров и приспособлений под нужды музея, обустраивается Лабораторно-хранительский и Административный корпус Эрмитажа. Этот дом вошёл в историю Петербурга прежде всего, как "дом Федосея Скляева", сподвижника Петра I со времён его отрочества, когда вместе с другими детьми дворцовых конюхов, Федосей был зачислен в Потешный полк, созданный царём Алексеем Михайловичем для забав Петра Алексеевича. Федосей Скляев и Пётр I – погодки. Юноша был зачислен в ученики корабельного плотника, прошёл практику на заграничных верфях, получил чин поручика и звание корабельного мастера. И 32 года он строил корабли в Воронеже и на верфях петербургского Адмиралтейства.

То, что Пётр I выделил Федосею Скляеву участок земли для дома по правую руку от своего дворца, говорит о многом. Но, увы, самому Федосею Скляеву дожить до завершения строительства собственного каменного дома не довелось. Он умер в 1728 году.

Уже в 1740-х годах в доме начинаются перестройки, смены владельцев. Одно время здание принадлежало Дворцовому ведомству. Отсюда и получило название – Запасной дом Зимнего дворца.

Историю строительства здания мы услышали, попав именно в XVIII век. Кирпичная кладка начала века освобождена от наслоений, и здесь вполне можно снимать исторический фильм времён первостроителей города. Рассказывает главный архитектор Эрмитажа Валерий Лукин.

В. Лукин: Мы находимся в подвалах "дома Федосея Скляева". Слава богу, что сохранились эти подвалы и эти своды. Если вы посмотрите на подлинность их, то это размер кирпича не 25 сегодняшних, а 30 сантиметров, это толщина, широкие швы, лопатки. Наружная стена сохранилась. Мы её расчистили. Здесь будет выставка археологии. Будем показывать как экспозицию. И те находки, которые мы здесь находили, также будут представлены публике.

Для города на начало XVIII века это типовые дома. То есть, это не специальные своды, а типовая застройка начала Петербурга.

А от наводнений они не страдали?

В. Лукин: Страдали. Почти все подвалы заливало водой, поэтому даже Театр, когда мы начали там вести раскопки, вот эти настильные кирпичи, мощение такое тротуарное, они все были подняты. Да, конечно, были проблемы. Вот здесь на наружной стене можно заметить ещё некоторую сырость. Но она оттого, что отопление было сделано не сразу. Но, заметив намокание, грунтовые воды всё-таки подсасывает, мы сделали траншею, отрыв от наружной стены, где у нас сегодня тротуары кончаются, и сделали гидроизоляцию. Надеемся, что у нас будет сухо. Но, как говорят специалисты, это будет не сразу, через год-полтора.

Какие же находки, вы сказали, были?

В. Лукин: Обычные для Петербурга: трубки голландские, голландская отделочная плиточка, бутылочки из стекла, где побитые, где горлышки остались. Сюда присоединим и ту археологию, которая под Театром у нас. Она хотя и не выставлена, но это начало Петербурга. Скорее всего, это будет такой малый выставочный зал – подвальный.

Запасной дом Зимнего дворца знает много именитых владельцев. Перестроенное для Воронцовых-Дашковых, камер-фрейлины императрицы Анны Иоановны Менгден, в конце XIX века здание было переоборудовано в доходный дом. А в 1905 году на полгода до своей отставки одну из квартир дома окнами на Неву занимал председатель Совета министров Сергей Витте. С. Витте переехал из своего особняка на Каменноостровском проспекте поближе к Зимнему дворцу в целях безопасности. В своих воспоминаниях он свидетельствовал: "В дворцовом доме, в который я переехал, часть помещений была отдана под залу заседаний Совета министров, мой кабинет и маленькую канцелярию. Заседания Совета по несколько раз в неделю происходили тут".

Теперь зал заседаний Совета станет ещё одним местом проведения совещаний, пресс-конференций в Эрмитаже. А в кабинете С. Витте разместится Отдел истории русской культуры музея. Вот что отметил заведующий отделом Вячеслав Анатольевич Фёдоров.

В. Фёдоров: Всё это отделка XIX века. Это второе рококо. Эти залы – одни из самых красивых по сохранившимся интерьерам. Это кусочки лепнины. И даже пол. Редкий случай, когда сохранился наборный паркет XIX века. Ну и помещения великолепны хотя бы потому, что выходят окнами на самый красивый пейзаж, наверное, в городе. Это кабинет С. Витте. Мы точно не знаем, как и чем здесь было обставлено. Ну а то, что сохранился камин. Это действительно уникально. Мы вообще рады, что это всё восстановлено.

А в каком состоянии это было до реставрации?

В. Фёдоров: Естественно, никто и никогда не занимался золочением орнаментальных элементов. Был пол обшарпанный, он тоже реставрирован. При этом рама из нового паркета, а вот огромная центральная розетка старая, причём она сохранилась очень хорошо. В принципе, здесь всё сохранилось. Здесь ничего особенно не восстанавливали. Хотя что значит "особенно"? Это в любом случае уникальная реставрационная работа над лепкой, уникальная реставрационная работа с паркетом. То, что нам очень хорошо известно, – это то, что окна сохранились, хорошие окна. И такое, очень прихотливое расположение помещений – это тоже характерный признак для интерьеров XIX века. Вот мы счастливы, что имеем это всё на нашем этаже.

В 1930-е годы квартиры дома были предоставлены для жилья сотрудникам Эрмитажа, ленинградским учёным. Так, квартиру номер 4, где жил С. Витте, пять лет занимал историк, академик Евгений Тарле. В части дома, выходящей на Миллионную улицу, жила семья Бориса Борисовича Пиотровского. Хрупкость этого здания знакома Михаилу Борисовичу Пиотровскому, директору Эрмитажа, с детства. Он вспоминал, как несколько раз в квартирах нижних этажей во времена его детства проваливались полы. Поэтому в сегодняшней реконструкции здания большое внимание было уделено усилению несущих конструкций, фундамента, стен и сводов.

В 2012 году весь дом получил статус регионального памятника, и Эрмитаж начал реставрационные работы. Музею нужны новые площади, чтобы, наконец, освободить залы Нового Эрмитажа, созданные архитектором Лео фон Кленце именно для экспозиций античного искусства. Эти залы уже реставрируются. А сотрудники Античного отдела обживают Запасной дом, как и Лаборатория научной реставрации восточной живописи получила просторные помещения, оборудованные вытяжными и световыми устройствами, уникальными столами. Заведующий лабораторией Елена Григорьевна Шишкова не скрывает радости.

Е. Шишкова: Здесь полностью проводятся циклы реставрации, начиная от очистки, промывки, в том помещении можно видеть грандиозную ванну, специально заказанную и установленную для больших вещей, потому что свитки иногда достигают 3,5 метра в длину, а в ширину – 1,2 метра. То есть, это большие памятники, требующие большого пространства и очень чёткого знания технологии.

У нас в стране этому не учат. Поэтому все, кто приходит в нашу лабораторию после окончания факультета реставрации, практически здесь переучиваются. Или мы отправляем молодых специалистов в регионы, где этим занимаются много столетий, как вот в Китае это Шанхайский музей, в частности. Или приглашаем специалистов сюда с тем, чтобы они провели мастер-классы. Кроме того, поскольку мы уже существуем 19 лет, и у нас тоже накопился опыт, мы приглашаем на стажировку и к себе. У нас очень хорошие связи установились с Институтом реставрации и консервации в Вене при Академии прикладных искусств.

Наконец, осуществилась наша мечта: разделить направления в восточной живописи, потому что они очень разные по технике и материалам.

Сейчас мы находимся в секторе реставрации тибетской живописи. Сюда же входит и буддийская живопись Монголии, Бурятии, Калмыкии. Эта живопись на двустороннем грунтованном холсте. И это нельзя совмещать с живописью на бумаге и шёлке. Там очень всё деликатно, должно быть всё стерильно. А тут грунт, тут и приготовление красок. То есть, коллекция очень разнообразная. И лаборатория, я не побоюсь этого слова, уникальная. В нашей стране она единственная занимается восточной живописью. Ну, для нас это Восток, а на самом деле это Азия. Вот такого широкого спектра специализации материала нигде нет. Китайская танка, живопись островов Бали, это совершенно специальная на хлопковой ткани клеевая живопись.

И есть ещё большой комплекс памятников – археологических. Это знаменитая наша коллекция из Хара-Хото, из Дуньхуана. Это сокровища. Это всё имеет свои особенности. Те операции, которые мы делаем с буддийской иконой, условно современные, археология не допускает этого. Не все владеют этими знаниями в силу того, что и коллекции есть не у всех. Эрмитаж богатый, поэтому он может себе позволить такую лабораторию. И мы, конечно, счастливы.

Журналисты получили редкую возможность посетить Отдел научно-технической экспертизы Эрмитажа. Думаю, многие криминалисты мечтали бы о таком оборудовании: комплексы инфракрасной спектроскопии, рентгеновская дифракция, различные варианты хроматографов, оснащённых масс-спектрометрами, термолюминесцентные анализаторы на уровне лучших европейских и американских лабораторий подобного профиля. Работают здесь не искусствоведы, а химики, физики и есть даже учёный специалист по ботанике. Приведём лишь краткий пример из рассказа заведующего отделом Александра Иосифовича Косолапова, крупнейшего в мире специалиста, как мы узнали позже, по проблеме датировки золота и серебра.

А. Косолапов: Мы состоим из двух лабораторий. Одна – ближе к анализу органических материалов. Это связующие, органические красители, волокна, ткани. Другая лаборатория – ближе к анализу неорганических материалов. Это исторические художественные пигменты, металлы, керамика, камень. Очень часто в пределах одного памятника существуют и органические, и неорганические материалы.

Основной круг приложения нашей деятельности – это экспертно-закупочная комиссия, потому что все вещи, которые мы рассматриваем для приобретения в музей, проходят через отдел. Вопросы каталогизации, переатрибуции, атрибуции – это тоже с нами вместе. И третья часть, очень большая, касается реставрации. У нас есть не только аппаратура стандартная, которая общеприменима для задач физико-химического анализа, а есть и кое-что специфическое. Здесь я имею в виду такие вещи, как термолюминесцентная датировка керамики. В тех помещениях – рентген обыкновенный, вроде медицинского просвечивания. У нас такой аппарат, который позволяет просвечивать и бумагу на очень мягких рентгеновских лучах для выявления водяных знаков, а можно просвечивать им и тяжёлые, металлические вещи для выявления внутренних швов, структуры. Ну и, конечно, картины.

Есть приборы, которые не покупаются у фирм. Вот эта штука – как раз специальная задумка для определения возраста золотых изделий. В принципе, это ультрачувствительный гелиевый масс-анализатор. Закладывается в сьют, сюда вводится проба золота маленькая, передаётся в камеру, где она нагревается, из неё выделяется гелий, и дальше это круглое и есть не что иное, как масс-анализатор.

Анализируется здесь всего один элемент – гелий. Но зато чувствительность может достигать несколько десятков тысяч атомов. А гелий в золоте образуется потому, что в процессе радиоактивного распада примесей, которые бывают в золоте (это уран и торий, в основном) в ряду урана появляются, например, семь альфа-частиц. Альфа-частицы – это и есть гелий. А золото его держит отчаянно и отпускает только при точке плавления или около точки плавления. Поэтому, когда происходит последнее плавление, весь гелий исторический из золота уходит, и начинается его накопление. И, зная концентрацию этих самых радиоактивных добавок и сколько гелия на миллиграмм накопилось, можно ориентировочно прикинуть, а какой возраст был у золота с момента его последней плавки.

Для писем: 197022, г. Санкт-Петербург, набережная реки Карповки, дом 43, "Радио России", программа "Путешествие в Эрмитаж", Анне Всемирновой.

Полностью передачу слушайте в аудиофайле программы.