Пятидневка Слово за слово

Тема: "В 1801 году родился Владимир Даль (умер в 1872 году), автор Толкового словаря живого великорусского языка. Что такое современная лексикография? Какие новые словари выходят и готовятся".

Эксперт в студии – профессор МГУ Владимир Станиславович Елистратов, автор книг "Словарь московского арго", "Словарь русского арго", "Толковый словарь русского сленга", "Арго и культура", "Язык старой Москвы", "Словарь языка Василия Шукшина", "Словарь крылатых слов (русский кинематограф)", "Словарь крылатых фраз российского кино", "Словарь современного капитализма" и др.

Современный молодёжный язык очень трудно понимаем старшим поколением. Но и мы в своё время старались говорить языком, который не понятен старшим.

В. Елистратов: Наверное, все шифруются. Это довольно известная концепция "криптоязыка". Всегда в языке есть такая функция тайны. Иногда она, конечно, преувеличивается. Скажем, всегда преувеличивалась роль тайны в воровском языке. По сути, Д. Лихачёв и другие крупные исследователи этого явления пришли к выводу, что, в общем, это перебор. Ну, стоят два уголовника, разговаривают и сами себя расшифровывают перед милиционером. То есть, крипты есть, и есть, безусловно, конфликт поколений. И так же, как не понимают старшие младших, так же младшие не понимают старших.

И я в основном вижу в этом такую проблему. Я читаю лекцию студентам, что-то им говорю, а они не понимают. То есть, я должен расшифровывать им, казалось бы, простые для меня слова, само собой разумеющиеся. И это, кстати, самое страшное. Этот мир как супермаркет, мир как массовая культура, каждый – на своей полочке, и друг друга люди не хотят понимать. А что между ними? Сидят вот одна субкультура и рядом другая субкультура. Они мимо друг друга ходят, и у них тоже какие-то свои криптодела. То есть, мы разъединяемся. Как раньше была феодальная раздробленность, так сегодня есть большая ментальная раздробленность. Заметьте, эта ментальная раздробленность проявляется и в геополитике, и во всём.

А словарное дело, в принципе, призвано как раз сплачивать людей. По большому счёту, весь мир – словарь. Что такое словарь? Это архив. Что такое Третьяковская галерея? Это, в принципе, иллюстрированная энциклопедия русского искусства. Что такое бывшая Библиотека имени Ленина? Это тоже большой-пребольшой словарь. То же самое и Интернет. Интернет – это словарь, ничего больше там нет, просто он очень плохо составлен. Потому что это был первый раз в мире эксперимент, когда вдруг всё человечество, все те, кто пользуются Интернетом, стали создавать этот словарь. Мы же как пользуемся Интернетом? Точно так же, как словарём Ожегова. Задаём какое-то словечко, нашли его, потом ссылочка на ссылочку, туда-сюда, и мы путешествуем по сети.

Каждое слово – это, по сути, образец эпохи, уникальный экспонат. Почему тогда мы так небережно относимся к языку?

В. Елистратов: Кто как относится. Зависит это от людей. У меня сейчас пишут дипломы те, кому сейчас 24-25 лет. И они ностальгируют по тому времени, когда им было 19. Они бережно относятся к тем словам, которые были тогда. Но им надо немножко пережить. Лексикография тоже всё время запаздывает. Есть, безусловно, конфликт поколений. Есть то, что сейчас вызывает протест у молодых, но через какое-то время они сами будут всячески защищать своё перед своими внуками. Так что эта преемственность – это нормально, но масштабы, конечно, сейчас цифровые. В принципе такое было всегда – отцы и дети.

В последнее время я вдруг я начал понимать, что иногда шутки, которые были шутками нашего детства, не понятны современному поколению.

В. Елистратов: Более-менее, понятен Л. Гайдай. Я этой темой также занимался, у меня есть "Словарь кинематографа". Сейчас, кстати, фишка такая (между прочим, это слово уже совершенно не новое, архаизм): пытаются разрабатывать мемы. Сегодня идёт информационная борьба, и она усиливается. Раньше было ядерное противостояние, сейчас – информационное.

Информационная война – это реальная война, реальное оружие, которое может не просто подвинуть, а убить и правительства, и государство?

В. Елистратов: Конечно. Все сравнивают нынешнюю ситуацию с ядерным противостоянием, а необходим информационный паритет. Для информационной войны ищут мемы, ищут сильные слова и выражения, которые бы действовали на мозг. В связи с этим прорабатывается тот же самый Н. Лесков, тот же В. Шукшин. Конечно, сам по себе Н. Лесков архаичен, но структура, как сформированы его образы, для нас совершенно актуальна до сих пор. Всё то же самое: префиксация, суффиксация. И вдруг приставка с суффиксом бьют по почкам. Люди начинают это всё использовать. Иногда какие-то странные вещи возникают. Например, некоторое время назад возник этот пресловутый "хайп". Ну, немного он подержится и уйдёт. "Фейк" тоже подержится какое-то время. Но это такие слова-однодневки. А вот найти такой мем, такое слово, которое бы действительно било всем в мозг, очень сложно. Для этого нужны такие люди, как Владимир Даль.

Потому что В. Даль осуществил уникальный эксперимент в истории человечества, когда личность, не коллектив, как Оксфорд или Кембридж, а один человек, фактически создал то, что он создал. Я других таких прецедентов не знаю. Может быть, они были где-то в древности, но мы про это мало что знаем. А в новое и новейшее время словарь – это всегда коллективный труд.

А что вообще подвигло Владимира Даля на этот шаг?

В. Елистратов: Собирание слов – это такое же собирание, как собирание всего остального. Я не могу пройти мимо слова, которое я не зафиксировал. Я понимаю, что оно не зафиксировано, и поэтому пройти не могу. Некоторые собирают марки, другие – открытки, третьи – бутылочные этикетки, а кто-то собирает слова. Сейчас это стало менее интересно делать, потому что есть пресловутый Интернет, где можно нажать клавишу, и вроде как вот оно и есть.

В последнее время стало популярным американское кино. Все мы ходим и смотрим американские фильмы и крайне редко смотрим отечественные картины. Но ведь американские фильмы переводятся. И потом озвучиваются. И когда я слышу всё время этот синхронный перевод, меня начинает мучить вопрос: кто вообще эти люди, как они так могли это перевести. Да, в американских фильмах картинка яркая, но настолько плоско и однобоко при этом звучит перевод, что он выхолащивает у многих их русский язык.

В. Елистратов: С одной стороны, сам по себе английский язык – это аналитический язык, и он более плоский. Причём необязательно при этом обращаться к кинематографу, можно взять, например, тексты песен "Битлз". Другое дело, переводчики. Я уже неоднократно говорил, что самое страшное сейчас – это, конечно, перевод. Переводчики не виноваты, потому что они на коленке должны всё это делать. Переводы фильмов делаются очень быстро, никто над ними особо не работает. Бог с тем, что взрослые люди смотрят голливудские вещи, но когда маленький ребёнок с утра смотрит американский мультфильм, он там всё это слышит…

А где же великий русский язык?

В. Елистратов: Где этот великий и могучий? Количество междометий в огромной междометной системе русского языка, являющейся одной из важнейших, сокращается в геометрической прогрессии. Их число минимизируется до пяти-шести штук, и этого уже вроде как достаточно. Что мы с этим теряем? Мы теряем "цветущую сложность" родного языка. Как говорил известный литературный критик и публицист В. Розанов, посмотрит русский человек на русского человека "острым глазком" или что-то такое скажет, какое-то словечко, и всё: другой понял. А сейчас так и конфликт поколений, и конфликт разных людей не ловится. Вот этот "острый глазок" и "острое словечко", они меньше ловятся. Больше встречается вещей чисто переводных.

С другой стороны, может это и хорошо? Пусть наш русский язык станет плоским и прагматичным, как английский, и тогда он станет завоевывать весь мир? С каждым периодом исторического времени английский язык становился всё проще и проще.

В. Елистратов: Английский язык сам по структуре такой. Он, конечно, был более синтетичен раньше. Чтобы выучить английский, чтобы на нём можно более-менее общаться, больших усилий не надо.

Но вот был древнегреческий язык, который надо было учить. Он сыграл роль более чем серьёзную в истории человечества. Санскрит – это тоже серьёзно. И русского языка с санскритом действительно много общего.

Но с другой стороны, есть языки, которые обслуживают чисто прагматическую сферу. Английский язык играет роль прагматичного языка. Он так устроен, и это нормально. У таких языков аналитическая структура. Два корня соединились, и вам всё понятно. А нам надо какой-то суффикс прибавлять. Мы, например, мучаемся сейчас: писать слитно, раздельно или ставить дефис. И все эти мучения в принципе наши. И то, что они есть, это очень хороший показатель, это определённый непокой. Ну кто будет на английском телевидении или радио с такой же частотностью, как у нас, обсуждать проблемы английского языка? Матерную брань в языке, иностранные заимствования и пр.?

Получается, что в мире у каждого языка своя роль. Она может подниматься высоко, а потом может опускаться?

В. Елистратов: Законодателями всего в XVI-XVIII веках были французы. Потом французский язык потихонечку сошёл на нет. Он становится языком элиты и дипломатии. Какова сейчас роль французского языка? Миленькая. К тому же, французы научились делать, и англичан они научили, бренды из всего. Из любого слова, любой марки, из чего угодно. А вот мы, к сожалению, не умеет делать этого совсем. Мы изобретаем многое, но совершенно изобретённое не продвигаем. Особенно это хорошо видно на продвижении русского языка в мире. Делается в этом направлении очень мало. Но тут происходит какая-то мистическая вещь. Мы почти ничего не делаем для продвижения языка, а он все равно продвигается. В Восточной Европе, несмотря на все противостояния, он очень популярен. Есть у русского языка определённое притяжение. Он сложный. Я абсолютно убеждён, и это никакой не шовинизм, что лет через 20 вся Восточная Европа будет здесь. И немцы будут здесь. Потому что история повторяется. Потому что в XVIII-XIX веках они все были здесь. Почитайте Н. Лескова, "Железную волю", как они сюда ехали. Там, в Европе, делать нечего. Вся жизнь будет здесь, на этих просторах, хотим мы этого или нет.

Полностью программу слушайте в аудиозаписи.