От трёх до пяти Беспризорные леса

О проблеме лесных пожаров Евгений Сатановский и Сергей Корнеевский беседуют в эфире "Вестей ФМ" с руководителем Лесного отдела “Greenpeace России”, кандидатом биологических наук Алексеем Ярошенко.

САТАНОВСКИЙ: Что с лесами происходит? Потому что я так понимаю, что они горят в этом году, чуть ли не выходя на рекорд!

ЯРОШЕНКО: Горят! Рекорда пока нет, до рекорда еще немножко осталось. То есть 2003, 2008, 2013 годы были хуже, чем этот. Но вот на четвертом месте с начала века.

Если говорить про данные дистанционного мониторинга, то, примерно, 12,5 миллионов гектаров составила площадь лесных пожаров с начала года. Горит сейчас, опять же, по дистанционному мониторингу, около 3 миллионов гектаров. Официальная отчетность чуть меньше – 2 с небольшим миллиона гектаров.

САТАНОВСКИЙ: Что, почти треть, что ли, закашивают в официальную отчетность? Или с запозданием?

ЯРОШЕНКО: Во-первых, с запозданием, потому что все равно спутниковый мониторинг, как бы люди ни старались на земле, быстрее – все попадает сразу, с задержкой в пару часов. А на земле бывает задержка и в день легко! Плюс разница в стандартах учета: у нас часть пожаров официально не попадает в учет, например, если горит лес в землях сельхозназначения, а это десятки миллионов гектаров в нашей стране, не считается лесным пожаром даже официально по Лесному кодексу.

САТАНОВСКИЙ: Пусть горит!

ЯРОШЕНКО: Пусть горит! За него никто не отвечает. На бумаге этого леса нет.

САТАНОВСКИЙ: А какой же у нас учет, если лес есть, и даже и горит, а на бумаге его нет?

ЯРОШЕНКО: А это у нас, понимаете, вот такой Лесной кодекс был принят уже 11,5 лет назад, который очень существенно разделил то, как считается лес на разных категориях земель. То есть сейчас у нас официально есть лес на землях Лесного фонда – это то, что официально предназначено для лесного хозяйства; на землях обороны и безопасности – у нас есть леса, которые для этой цели предоставлены; на землях особо охраняемых природных территориях – это заповедники, национальные парки, в основном, и городские леса – с ними пока много неясного, но теоретически там лес есть. Но, например, на землях сельхозназначений леса нет. И в этом году у нас все как раз с них началось!

САТАНОВСКИЙ: Так там заросло немыслимо после советского размежевания? Сколько ж там леса-то растет?!

ЯРОШЕНКО: Много! У нас одной только брошенной башни, примерно, 40 миллионов гектаров, и большей частью она зарастает лесами и кустарниками.

Других сельхозугодий уже точно никто посчитать не может, но это еще где-то 40-60 миллионов гектаров, может быть, больше. Итого, примерно, 100 миллионов гектаров у нас есть уже либо леса, либо того, что постепенно зарастает лесом. И это многие люди воспринимают как трагедию: вот, у нас было так много сельского хозяйства, а теперь его не стало – там теперь лес растет или кусты, или бурьян. А ведь это, на самом деле, для нас одна из самых больших возможностей для развития страны, потому что какие земли осваивались под сельское хозяйство? Самые лучшие, правильно? Но никогда исторически никто не полезет пахать землю там, где Макар телят не гонял, там, где одни камни, песок и так далее. И это были самые населенные регионы. Даже если там сейчас людей мало, то когда-то это были самые доступные леса. И вот, представляете, 100 миллионов гектаров того, что могло стать замечательным лесом, пригодным для лесного хозяйства, с огромным приростом (мы считали, каким может быть прирост): если вести правильное лесное хозяйство, то миллиард кубометров в год может быть – это впятеро больше, чем сейчас у нас рубится во всех лесах, или вчетверо, если считать воровство. И вот эти леса у нас сейчас беспризорные!

Полностью слушайте в аудиоверсии.