Путешествие в Эрмитаж Эрмитаж в годы блокады
Программу "Путешествие в Эрмитаж" ведет из петербургской студии "Радио России" Анна Всемирнова.
28 января в фойе Эрмитажного театра открылась выставка. Она называется "Эрмитаж в годы блокады". Среди событий нынешней памятной ленинградской недели января это экспозиция занимает негромкое, но особое место. Выставка продлится месяц, и за это время сюда не раз придут и все эрмитажники, поскольку для них это домашняя, семейная история, ведь в Эрмитаже работают династии, и непременно все посетители Эрмитажа, путешествующие по залам музея.
Здесь они увидят, как выглядели в годы войны залы живописи с пустыми рамами. Полотна были отправлены в тыл страны, в эвакуацию, а рамы оставались на своих местах. Увидят и особый план зданий Эрмитажа. Сегодня ведь все умеют читать планы залов Зимнего дворца (Эрмитажа), чтобы найти нужный. Но вот на том, что представлен на выставке, отмечены места попадания снарядов и авиабомб. 30 снарядов попали в Эрмитаж. Первый разорвался вечером 18 сентября 1941 года. Взрывная волна вышибла зеркальные окна зала Афины. Последний разорвался в Гербовом зале Зимнего дворца 2 января 1944 года, за 25 дней до того, как Ленинград был освобождён от вражеской блокады.
На выставке повседневная жизнь Эрмитажа предстаёт по рисункам художников, которые жили в бомбоубежищах, устроенных в подвалах Зимнего дворца. Напомню, фотографии в окружённом вражескими войсками Ленинграде могли делать только военные корреспонденты. Ещё и поэтому так высока ценность этих рисунков, отметил на открытии выставки директор Эрмитажа Михаил Пиотровский.
М. Пиотровский: Знаменитые рисунки лишний раз показывают, что рисованное рукой лучше, чем фотография, как бы хороша фотография ни была. Как вы знаете, рисунки заменяют фотографию там, где фотография запрещена, например, в судах. Вот этот суд по поводу блокады и продолжается. События жизни Эрмитажа во время блокады стали предметом многих книг и исследований и превратились в символ противостояния злу, превратились в символ того, как культура должна осваивать то, что происходит в истории. Несколько лет тому назад Эрмитаж в наших знаменитых бомбоубежищах создал инсталляцию, воспроизводящую то бомбоубежище, которое там тогда было. Всё это брало за душу. Тогда же именно Эрмитаж вместе с Александром Сокуровым, и это не превзойдено, дали образец того, что нас ждёт на Дворцовой площади, когда благодаря свету прожекторов Александровская колонна превращалась в свечу. Вокруг неё лежал венок памяти со свечами, и прошёл маленький военный парад.
О блокаде не только надо помнить, надо эту память всё время вбивать в головы людям, всему миру. Так вот, что касается возрождения Музея обороны Ленинграда. В какой форме он теперь будет существовать, это тоже очень важная вещь для Эрмитажа ещё и потому, что учёный секретарь Эрмитажа Лев Львович Раков был создателем этого музея и был одним из тех, кто пострадал невинно за этот музей, был репрессирован. И это тот музей, который действительно был репрессирован.
Поэтому мы должны приложить все усилия, духовные, не только физические, чтобы он возродился таким, каким он должен быть, и отвечал на многие вопросов, на которые надо отвечать сегодня, когда мы говорим о блокаде, не просто вспоминая, как было страшно или как всё-таки мы победили. Есть два подхода к рассказу о блокаде. Рассказывать о ней, как о варианте Холокоста или как о неком варианте Сталинграда. И то и другое присутствует. Но есть очень важная вещь, которая прозвучала многажды в эти дни, что новая формулировка событий, которым 70 лет, не просто безграмотная, она предполагает исключение не просто гражданского населения из тех, кто помог снять блокаду, а просто исключение Ленинграда из чего-то особенного, а включение его просто в обычный ряд. Да, было много сражений, много побед, среди них – победа под Ленинградом. Это не совсем так. Потому что никакой победы под Ленинградом не состоялось бы, если бы люди, которые жили в Ленинграде, душой своей (это мистика) не защитили бы город. Ленинград – особая вещь. Собственно, за эту особость и было "ленинградское дело", за эту особость и был ликвидирован Музей обороны Ленинграда. Поэтому его возрождение – это очень важный исторический жест, а не только отдача долга памяти. Хиросима, Дрезден и Ленинград – вот лицо второй мировой войны. И об этом в первую очередь надо помнить и рассказывать.
Архивные документы, фотографии, приказ о назначении дежурных дневной и ночной смен на крышах музея. Во время воздушных бомбардировок и обстрелов в их задачу входило тушить зажигательные бомбы. На выставке представлена медаль "За оборону Ленинграда" директора Эрмитажа в годы блокады Иосифа Абгаровича Орбели. Отчёт о состоянии пациентов стационара Эрмитажа… Вот, например, листок за 22 февраля 1942 года: "На довольствии состояли: лежачих – 67, ходячих – 33 человека. Итого: 100 человек". Удостоверение научного сотрудника Павла Филипповича Губчевского. Он был начальником охраны Эрмитажа в 1942 году. И в его обязанность входили ежедневные обходы зданий.
Рассказывает одна из сегодняшних ветеранов Эрмитажа, ведущий методист научно-просветительского отдела Людмила Николаевна Воронихина, супруга Павла Филипповича Губчевского.
Л. Воронихина: В Двадцатиколонном зале, через который мы проходили, колонны массивные, и вот представьте себе его абсолютно чёрной ночью, и ты идёшь с маленьким фитильком, когда уже не было света. Бывало идёшь и смотришь, потому что упадёшь, а все голодными были, еле держались на ногах, и никто тебя не найдёт.
После войны было подсчитано, что общая протяжённость маршрута по всем залам Эрмитажа составляла 22 километра, а до линии фронта от Дворцовой площади было меньше – всего 14 километров. Вместе с Людмилой Николаевной Воронихиной группа журналистов идёт сегодня тоже особым маршрутом в подвалы Зимнего дворца.
Л. Воронихина: Мы в третьем бомбоубежище, самом, пожалуй, знаменитом. И вот в том коридоре, в котором вы ожидали общей встречи, всё это пространство было сердцем блокадного Эрмитажа: штаб Эрмитажа, телефоны для связи с городом. Всего было 12 бомбоубежищ. Начали их делать своими собственными руками, и они есть в рисунках на выставке. Что надо было сделать? Надо было заложить полуподвальные окна, надо было найти мебель, но ни в коем случае не музейную. Музейная мебель хранилась отдельно, а что надо, уже уехало в далёкий тыл. Надо было что-то сделать с полами. Было холодно. И застланы они были здесь местами фанерой, а сверху были положены старые дорожки. Кроме того, здесь был, как можно увидеть на рисунках, стол, и обычная простыня висела между группами людей, которые здесь размещались. Сюда попадали, помимо эрмитажных сотрудников, сотрудники Русского музея, Музея революции, Академии художеств, художники, люди, прежде всего связанные с искусством.
Что делали эти люди? Если это была семья, то они могли с семьёй сюда прийти. Бабушка с детьми могли выйти и немножко воздухом подышать, а люди шли на работу. И для тех, кто оставался в музее, это была непрерывная работа. Тем самым люди себя держали.
Во время блокады были созданы или продолжены сотрудниками многие научные труды. В частности, Борис Борисович Пиотровский начал и почти закончил здесь свою книгу о Кармиер-Блуре, раскопках в Армении, в Ереване, которые проводились. И получил потом за эту книгу Государственную премию.
Здесь шли постоянные разговоры об искусстве, чтобы передать свои знания другому. Если убьют, чтобы другой рассказал. Тревоги иногда длились по семь часов подряд. Вот здесь в 3-м бомбоубежище слева в серединке есть дверь. Это была одна из комнат пожарной команды. И пожарная команда, там был и Б. Пиотровский, по тревоге должна была отсюда выбежать и быстро добежать до отдалённых залов. Но у неё была ещё другие помещения. Вон там есть маленькая лестница наверх, две комнаты – с одной стороны, своего канцелярия, и одна – с печкой. Вот там вечерами люди собирались и вели разговоры об искусстве, о том, что можно сделать в Эрмитаже, как что-то сохранять. Нужно было спасать вещи, которые оставались. И особенно нужно это было делать в 1942 году весной, когда была вода на полу, когда из Колыванской вазы вычерпнуто 500 вёдер воды, а из-под Висячего сада – тысяча вёдер. Всё надо было поднимать наверх. А в Эрмитаже остался преимущественно женский коллектив. В начале 1943 года было всего лишь 19 научных сотрудников. Среди них пожилые женщины, которые отказались эвакуироваться. Они сказали, что Ленинград не сдадут.
Весной 1942 года лопнули трубы в подвалах под залами античного искусства. Там хранилась часть коллекции фарфора, которую не успели эвакуировать из Ленинграда. Фарфор закопали в мягкий песок, но всё залила вода. В высоких резиновых сапогах в кромешной тьме научные сотрудницы Эрмитажа, двигаясь, чтобы не наступить на хрупкий фарфор, несколько часов на ощупь вынимали вещь за вещью. 16 тысяч предметов! А потом по тёмной крутой лестнице, нащупывая ступени ногами, выносили всё спасённое на свет, мыли от грязи, сушили. И все диву дались, так как ничего не было разбито. Это лишь один из примеров блокадной жизни музея и его хранителей.
Л. Воронихина: А стоим мы сейчас в той части, где размещался художник Александр Никольский, чьи работы в большом количестве представлены на выставке. Он под Новый год в 1941 году собрал и тех, кто здесь жил, и тех, кто был знаком ему из других бомбоубежищ, и показал свои большие рисунки. На них запечатлено, во что превратились прекрасные залы, по которым мы сейчас идём и в которых мы показываем замечательные достижения культуры, искусства, труды многих поколений, в те холодные, жёсткие дни блокады. И здесь вы видите на белой стене Noli. Это девиз, который он начертал. |Это слова Архимеда, который их произнёс, когда над ним занёс меч римлянин: "Не тронь мои чертежи" ("Noli turbare circulos meos"). Вот эти слова здесь как раз и начертаны.
На чердаке Зимнего дворца над Комендантским подъездом, а это сторона, которая при артобстреле была наиболее опасна, мы тоже увидели следы войны. Рассказывает Сергей Маценков, научный сотрудник отдела истории и реставрации памятников архитектуры Эрмитажа.
С. Маценков: В этой будке до революции находился пост пожарного часового. Она раньше стояла у флагштока на крыше, теперь она стоит здесь. Во время войны в ней несли дежурство бойцы команд самозащиты Эрмитажа. Они защищали Эрмитаж от зажигательных бомб. Ещё на крыше находились две будки вышковых наблюдателей – на Георгиевском зале и у стеклянных просветов Нового Эрмитажа. Там несли дежурство бойцы команды ПВО, которые докладывали о возгораниях, которые происходили в городе. На территорию Эрмитажа, вернее, в комплекс дворцовых зданий, попали две авиабомбы и три снаряда, в том числе снаряды рвались и здесь. И мы сейчас стоим около повреждений стропильной фермы. Снаряд разорвался вон там, досталось и этой ферме. Таких мест с повреждениями на чердаке мы нашли девять.
"Мёртвый, как гробница, Эрмитаж", – так с болью и горечью написала об Эрмитаже в своей "Ленинградской поэме" Вера Инбер. Застывший от холода над Невой он таким казался, но таким не был. А о том, как он жил и боролся, рассказывает мемориальная доска с именами погибших сотрудников Эрмитажа и открывшаяся в эти дни экспозиция в фойе Эрмитажного театра.
