Любовь и голуби Совместный эфир с ведущими "Маяка": Николай Нейч

МИТРОФАНОВА: Друзья, наше межгалактическое шоу продолжается. И у нас в гостях космической величины гость - Нейч Николай Иванович. Здравствуйте, Николай Иванович.

НЕЙЧ: И вам не болеть.

МИТРОФАНОВА: Спасибо. Вы знаете, когда мы сегодня заходили на эфир, это было около 11-ти, весь пресс-рум (а там женщин человек двадцать), все вскочили, подбежали: «К вам правда Нейч придет? Придет Нейч, Нейч, Нейч!..» И нам стало немножко обидно, что мы вас чуть-чуть не застали.

НЕЙЧ: У меня был и есть приятель, обладатель ряда замечательных фраз. Одна из них: «Я обожаю грубую лесть». Продолжайте.

ГОЛУБКИНА: Про вас говорили всю неделю. У нас каждый день были гости, которые работали на радиостанции «Маяк», и каждый говорил о вас так или иначе. И с большим уважением.

НЕЙЧ: Я как должен реагировать?

ГОЛУБКИНА: Грубая лесть продолжается.

НЕЙЧ: Это не нужно до бесконечности двигать. Давайте поговорим о «Маяке» как о величине космической.

МИТРОФАНОВА: Вы о нем в сорокалетие много говорили, я так понимаю.

НЕЙЧ: Нет, нет.

МИТРОФАНОВА: Всегда?

НЕЙЧ: Нет, нет, говорить мало. Делал больше. Потому что обсуждать что-либо - это гораздо меньше, чем делать что-либо.

МИТРОФАНОВА: Согласна. Как по-другому-то? Тогда мы бездельницы. Мне муж всегда говорит: «Ты же вообще, кроме болтовни, ничего не умеешь».

НЕЙЧ: Вопрос: когда, как и сколько? Но беда «Маяка» в том, что он перенасыщен разговорами, не несущими много полезного. Много полезного!

МИТРОФАНОВА: Можем об этом поговорить, поспорить.

НЕЙЧ: Конечно. Потому что в мои времена он нес полезное. У него были функции… Когда писали в ЦК КПСС бумагу о том, что должен быть «Маяк», последней фразой была: «Для информирования, для поддержания, для удержания… - и последнее: - для создания благоприятного фона населению СССР». Гениальная фраза. Говорят, ее писал Яковлев Александр Николаевич. Вот поддержание благоприятного фона, оно при балансе 5 минут новостей и 25 минут музыки было оптимальным для того времени. Сейчас говорильня перевешивает во всех радиосредствах массовой информации.

МИТРОФАНОВА: Но это такой формат. Вы же знает это слово, жесткое такое. Даже тогда, в 1964-м, был формат.

НЕЙЧ: Вы понимаете, формат придумал человек, а не господом он вам дан. Правильно?

МИТРОФАНОВА: Про господа всё Голубкина знает.

НЕЙЧ: Я тоже знаю очень много про господа. Причем в разных конфессиях.

МИТРОФАНОВА: Иисуса Христа.

НЕЙЧ: Есть Будда, Заратустра, Магомед, пророк Аллаха.

МИТРОФАНОВА: Вот видите, вы в нашей даже дебильной программе несете знания людям.

НЕЙЧ: Нет, знания это очень важно. Но поддержание жизненного фона благоприятного в том числе состоит в том, что этот фон не был фальшивым. «Маяк» нес в себе много сведений. Сейчас «Маяк» это, с моей точки зрения, московская станция, размноженная на 50 городов, где исполняется ФМ…

МИТРОФАНОВА: Вещание.

НЕЙЧ: Но ваши пределы интереса, пределы охвата - Садовое кольцо Москвы, ИТАР-ТАСС (новости там) и так далее. И это максимум. У нас в каждом городе страны был собкор. Корреспондентская сеть.

МИТРОФАНОВА:Радиостанций было всего пять!

НЕЙЧ: И это прекрасно. Но Россия одна. И нечто объединяющее ее должно быть.

МИТРОФАНОВА: Нечто.

НЕЙЧ: Да. И это нечто должно действовать так, чтобы в Москве знали о том, что происходит в Екатеринбурге в этот день.

МИТРОФАНОВА: Вот это хорошая история.

НЕЙЧ: И так далее. А за рубежом сколько у нас было собкоров! Чем мы сейчас пользуемся? «Вестями», тамошней корреспондентской…

ГОЛУБКИНА: Хорошо, а почему на сей час этого нет?

МИТРОФАНОВА: Подождите! У нас есть интерактив с другими городами, и мы можем у любого человека, который нам позвонил в эфир, спросить: «А как у вас там, в Екатеринбурге?»

НЕЙЧ: Давайте я спрошу честно: часто вы это делаете?

МИТРОФАНОВА: Ну, иногда интересно.

НЕЙЧ: А мы это делали ежедневно.

МИТРОФАНОВА: Но это зависит от интереса.

НЕЙЧ: Всё зависело (забавно) от активности этого корреспондента. У нас в городе Кызыл был корреспондент Гурылев. Он присылал в день пять информаций о городе Кызыл. Ленинград присылал максимум две, а он - пять.

ГОЛУБКИНА: А в Кызыле жизнь кипела.

НЕЙЧ: Судя по эфиру «Маяка». Редакторы воленс-ноленс совали эти информации.

ГОЛУБКИНА: Потом выяснилось, что в городе одна улица, и он сидит с бабушкой со своей, придумывает все вечером.

НЕЙЧ: Нет, город нормальный совершенно. Но он знал свой город. Я когда приехал к нему, у него на шкафу лежала кипа папок. Он говорит: «Старик, извини, сейчас у меня связь с Москвой». Открывал папку на сегодняшний день, смотрел: «Так, на моторной у меня то, на яйцефабрике - то. Сейчас я перезвоню, уточню цифры». И он из года в год в этот день давал существенную, ожидаемую редакторами «Маяка», не скажу - слушателями, информацию о том, что последний самолет с яйцами опустился на взлетную полосу Кызыла. Активный был человек! Он хорошо работал.

МИТРОФАНОВА: Да, о хорошей работе. Вы конкретные какие-то рубрики и программы делали? Мы сейчас делаем, наш формат - это talk&music, разговор и музыка тоже, но больше разговора, именно сейчас формат «Маяка».

НЕЙЧ: А о чем разговор?

МИТРОФАНОВА: О жизни. Вот только что у нас был в гостях детский психолог. Мы час говорили о том, когда родители ссорятся, ругаются, дерутся, как ребенку в данной ситуации быть? По-моему, это достаточно полезная информация для родителей.

НЕЙЧ: Конечно. Да, да. Безусловно.

МИТРОФАНОВА: А главное, как потом родителям, которые помирились, ребенку объяснить, почему вы только что друг друга оскорбляли, а теперь опять целуетесь, и кто из вас все-таки прав. То есть иногда мы какой-то проблеск надежды даем.

НЕЙЧ: Вы понимаете, это всё было в мое время в компетенции Главной редакции пропаганды. А «Маяк» был - новости, музыка; новости, музыка. Репортажи, связанные с новостями, с событием сиюминутным.

МИТРОФАНОВА: Мы послушаем сейчас ваш репортаж?

НЕЙЧ: Да, пожалуйста.

МИТРОФАНОВА: С какого начнем?

НЕЙЧ: Это 1984 год, мы месяц просидели в Куанде, мотаясь по западному участку БАМа и ожидая этой стыковки, когда, наконец…

МИТРОФАНОВА: Когда Дин Рид уедет с гитарой, мешает всем работать.

НЕЙЧ: Я его там не видел. Я месяц там просидел. О «Маяке» ведь был известный анекдот: «Скажите, в два пути «Маяк» пойдет или в один? – Понимаете, «Маяк» строится с двух сторон. Вот они идут навстречу друг другу, идут, идут – и если совпадут, то одна рельса, а если промахнутся, то две рельсы».

Итак, Балбухта, 1984 год, наконец эти ребята, которые махали там кайлами со страшной силой, они встретились на разъезде. И замкнули, сделали эту стычку. Прошу этот репортаж в эфир. (Репортаж Н. Нейча слушайте в аудиозаписи эфира.)

Это 1984 год 29 октября. Балбухта, разъезд на БАМе. Моей коллегой была Людмила Сёмина, она умерла в этом году. Вот она провела на БАМе не один год, постоянно гоняя оттуда по каналу подобное. Но это был классный репортаж, потому что это…

МИТРОФАНОВА: И все звуки оригинальные, оттуда, из того места?

НЕЙЧ: Абсолютно. Наложений не было, уверяю вас. Был монтаж, возможно, потом. У нас была радиостудия своя с двумя МЭЗами, с пультами.

МИТРОФАНОВА: Вы резали пленку?

НЕЙЧ: Мы могли только вырезать. Я мог, конечно, начитать и воткнуть, но это слишком роскошно. Вот этим же вечером - это было 10.10 утра по Москве, а там уже был вечер - мы перегнали в Москву это, потом моталось на «Маяке», в «Последних известиях», в пропаганде несколько дней, потому что это была основная стыковка. Но потом, разумеется, пригнали телевидение, и в Тынде, разобрав путь, сложили его снова и вбили золотые колья.

МИТРОФАНОВА: А, кстати, когда телевидение на горло радио наступило? Вы обращали внимание на этот конкретный момент?

НЕЙЧ: Да, конечно. Я пришел на «Маяк» в 1968 году к главному редактору Юрию Александровичу Летунову, который через тройку лет был переведен на телевидение, создал и возглавил программу «Время». Вот это было вытеснение манящей сладостью телевидения всего, что толкового есть на радио. Но если вы обратили внимание, вот для меня на радио было существенно то, чтобы это не было говорильней пустопорожней или очень глубокомысленной, а это был репортаж с места события, понимаете? Чтобы было дыхание этого события слышно.

МИТРОФАНОВА: Да, я понимаю.

НЕЙЧ: Тогда эмоционально это срабатывает. А закон предшествования, существующий на радио: информация, попавшая в сознание слушателя первой, наиболее стойкая.

ГОЛУБКИНА: Я хочу вопрос задать. Во-первых, для меня позывные «Маяка» - это вообще мое детство, это какое-то тепло, дача. Из каждого угла слышались позывные «Маяка». И я в книге «"Маяк". 40 лет в эфире. Позывные тревог и надежд» читаю: «Никита Богословский один раз мне сказал: "Только сумасшедшему человеку могла придти в голову идея сделать позывными радиостанции фразу "Не слышны в саду даже шорохи". Это было гениально сказано. Я, правда, нашелся и сказал: "А "Темная ночь, только пули свистят по степи…" было бы лучше?" Он говорит: "Ну, поскольку с преступностью дела у нас… то, может быть, и лучше». Вот. Это вы придумали эти позывные?

НЕЙЧ: Нет, придумали не мы.

ГОЛУБКИНА: Как это родилось? Мне вошло это в душу. Вот как это произошло?

НЕЙЧ: Простые смертные никогда нигде ничего не придумывают. Придумывают начальники. Слово «Маяк» придумано начальством. Самая идея «Маяка» придумана…

ГОЛУБКИНА: Какое начальство-то талантливое!

НЕЙЧ: Начальство было многомудрое. Там был не один человек. Там было Политбюро ЦК КПСС, секретариат ЦК.

ГОЛУБКИНА: И что, всем секретариатом, Политбюро…

НЕЙЧ: Вы знаете, в зависимости от важности задачи идея, кого собрать на обсуждение, прокачивалась неоднократно в ЦК партии. ЦК партии. Вот доверенные люди, члены ЦК, не все. Там было свадебных генералов выше крыши. Но функционально работающие отрабатывали, в том числе в отделе пропаганды, кого пригласить из консультантов. Приглашали кого угодно. Богословского, Томского… Ну, кого бог пошлет. И спрашивали. А потом принимали решение. Решения были не худшие.

МИТРОФАНОВА: Я осмелюсь вернуться опять к эфирам конкретным и хочу сказать, что те годы, середина – конец 60-х, это были годы расцвета, скажу так, музыки. Я не знаю, как в Советском Союзе, но вообще в мире. И потом как раз момент автомобилестроения. Правильно? Мы в какой-то момент тоже присоединились к мировому автомобилестроению. И космос… То есть это было время как раз и открытий, и прорывов, сейчас уже всё поделано. Вот я так предполагаю, да? Нет, вы не согласны?

НЕЙЧ: Далеко не всё поделано. Но вы правы в одном: да, это был эпицентр, взлет был. Когда сталинские вожжи были ослаблены после его смерти и наступила никитская, хрущевская оттепель, это дало внутренним силам людей-творцов, кто заряжен на творчество, кто создан для этого или готов к этому, выплеснуться. Их ничто не сдерживало. Они выплескивались. И вот этот всплеск, он, наверное, был очень значительным в мире, именно в России, у которой до тех пор всё было нормализовано, задавлено сверху. Вот и всё. Идея проста: чуть-чуть людей освободи, они начнут делать хорошо.

МИТРОФАНОВА: То есть вы за всплески. Но они бывают же временные, какие-то есть промежутки, потом идет опять застой.

НЕЙЧ: Да. Есть несколько форм искусства. Одна из них, например, «сюсюреализм» или «репрессионизм». (Это были шутки времени Никиты.) Но был и «поздний реабилитанс». Так что таких реабилитансов было…

МИТРОФАНОВА: Надо запомнить. И к вашим репортажам. Есть что-то, с музыкой связанное?

НЕЙЧ: Да. И в конце нашей встречи я это предложу просто живьем впрямую. А пока давайте перейдем к той духовной основе, которая, в общем, должна существовать всегда и везде. Но Никита не любил церковников. Он не любил религию. Иосиф Виссарионович относился с пониманием, скажем так.

ГОЛУБКИНА: Так он в семинарии учился.

НЕЙЧ: С пониманием. Он недаром разрешил патриаршество и все такое. Никита рушил храмы и считал, что…

МИТРОФАНОВА: Сталину надо было войну выигрывать, поэтому всеми способами…

НЕЙЧ: Тем не менее, я вам скажу, что в 1994 году все-таки уже было ощущение (и сейчас это продолжается) того, что христианская поневоле, скажем так, бывшая языческая, нормальная, а потом христианская поневоле. Князьями привнесенное в Россию христианство, оно с государственной точки зрения было полезным. Оно было цементирующим, оно было укрепляющим, со знаменем Христа можно было идти отвоевывать Гроб Господень.

МИТРОФАНОВА: Да, но в каком году это, например, началось? После Хрущева? Или после Брежнева?

НЕЙЧ: Хрущева. Во время Брежнева. В конце. В конце расцвета застоя. Я не знаю.

МИТРОФАНОВА: Может быть, тоже совет старейшин какой-то был. Господи, какая у нас история интересная! Вот в Швейцарии вообще не о чем рассказывать. Собрались, кантоны сделали, Женевское озеро прорыли…

ГОЛУБКИНА: Банки открыли.

МИТРОФАНОВА: Все поделали и живут, вообще не меняется.

НЕЙЧ: Вы знаете, я бы относился к швейцарцам нежнее, нежели вы. Вы сейчас сказали неверно. Вы сказали с позиции великоросского, так сказать…

МИТРОФАНОВА: Наоборот. Мне так интересно. Вы за 4 минуты всю историю нашу…

НЕЙЧ: Вам-то интересно, а швейцарцам каково…

ГОЛУБКИНА: Это от зависти.

НЕЙЧ: Что за снисходительность такая по отношению к замечательным людям, которых навалом в папской гвардии. Охрана папского дворца. А тайна вкладов! Я дико извиняюсь. Вас пытать надо было, чтобы эту тайну… а их нет.

ГОЛУБКИНА: Они не сдадут.

МИТРОФАНОВА: В общем, у нас кутерьма продолжается.

НЕЙЧ: Может быть, мое ощущение России будет яснее в следующем репортаже. Речь идет о том, что в 1994 году все-таки возобладала у государственников идея, что общественный туалет на улице Никольской (начало Никольской улицы и пересечение ее практически с Красной площадью) пора бы упразднить и восстановить там храм Иконы Успенской Божьей Матери.

ГОЛУБКИНА: А почему общественный туалет?

НЕЙЧ: Там история старая. Сначала был храм, потом туда селили кого-то. А потом, центр Москвы, турист хочет писать (я дико извиняюсь), и нужно было думать - где? Но храм на фиг не нужен, как известно, был. Ну, и сделали так. Так вот, его восстановили. И патриарх Алексий, мой знакомец, я знаком со всеми моего возраста и старше патриархами, я вел долгое время религиозные программы (Алексий Второй, разумеется, Первым был Уманский, он в сталинские времена жил)...

МИТРОФАНОВА: Мне он так нравился! Я его дедушкой звала всегда. У меня дедушка рано умер, я этого звала дедушкой.

НЕЙЧ: Он был народным депутатом, Алексий Второй, а я обслуживал съезд. Он долгое время был архиепископом Таллина. Мы стоим, разговариваем, подходит молодой человек: "Извините, я с эстонского радио. Можно я у вас интервью возьму?" Алексий говорит: "А на каком языке вы предпочтете, на эстонском или на русском?" Тот отвесил челюсть: "На русском". - "Ну, пожалуйста, спрашивайте". Он замечательно знал два языка и был самым дисциплинированным депутатом.

МИТРОФАНОВА: Конечно, боялся гнева, понятно кого. Репортаж 1994 года Нейча Николая Ивановича об открытии церкви Казанской Божьей Матери на Красной площади. (Слушайте репортаж в аудиозаписи эфира.)

НЕЙЧ: Об освящении.

МИТРОФАНОВА: Открыли примерно тогда же, да? Восстановили, построили, раскрасили.

НЕЙЧ: Освящение считается официальным вступлением ее в дело.

МИТРОФАНОВА: Оно, видимо, там работало и без нас. Тем не менее это похоже на некий радиоспектакль. И это целая единица эфирная, это не просто какой-то проходной материал.

НЕЙЧ: Разумеется. Это цель радио. Недаром в Евангелиях четырех не один, не два, не пять, не десять, а не менее 30 раз Иисус Христос, сын Божий, сказал фразу: "Имеющий уши да услышит".

МИТРОФАНОВА: Радио "Культура".

ГОЛУБКИНА: "Маяк" вообще-то.

НЕЙЧ: Вы прямо на себе перенесли это справедливо. Через уши, через уши. По-английски "райт" знаете слово, "писать"? Если по-русски читать – врите (write). А ушами - слушайте, внимайте, следуйте.

МИТРОФАНОВА: На самом деле здесь споры о неких радиоточках абсолютно неуместны, и мы этого не делаем. Поскольку у каждого радио, которых сейчас список 70 или 100, со станциями в Москве, если не говорить о региональном вещании, так вот, огромное количество. И, слава богу, каждый человек, который хочет послушать радио, найдет для себя и такие репортажи на "Культуре" очень интересные. "Радио Россия", даже "Юность" еще присутствует. Кто сидел в тюрьме, будет шансон слушать или "Русское радио".

ГОЛУБКИНА: Я ехала в машине, там, знаешь, какое радио было? "Восток". Вообще для узбекско-таджикского населения.

МИТРОФАНОВА: Ну, может быть, и это. Потом есть радио "Дача", просто люди говорят, чудовищное по содержанию, но интересное, забавное.

ГОЛУБКИНА: Для дачников.

МИТРОФАНОВА: Да. Понимаете, мне кажется, в наше время есть выбор. И ты сам в меру своей испорченности или, наоборот, святости как раз выбираешь эту частоту. Я думаю так. Нет? Вы вообще следили за сеткой радийной какой-нибудь?

НЕЙЧ: Не то слово.

МИТРОФАНОВА: Вам что-то нравится?

НЕЙЧ: Нет, нет. Я впал в транс, когда все это разбилось на сусеки, о которых вы говорите: для пап, для мам, для дачников, для задачников, для бог знает кого.

МИТРОФАНОВА: Радиодети даже есть и милицейские.

НЕЙЧ: Да, да. А раньше это было единое Всесоюзное радио, разбитое на несколько программ, на несколько сусеков.

МИТРОФАНОВА: Это хорошо или плохо?

НЕЙЧ: Для государства хорошо. Это не исключает наличия сусека для гомосеков. Христа ради! Господь, как говорится, навстречу. Но общее должно быть. Должно, понимаете!

МИТРОФАНОВА: Ну, может быть, британская структура Би-би-си? Они же общественные и государственные станции. Но там есть три станции просто диджейские.

НЕЙЧ: Господь им в дышло. Я объясню. Вы представляете себе на географической карте острова, на которых расположены, и рядом Россия с 10 часовыми поясами? Это не я, это география!

МИТРОФАНОВА: Теперь вы с великоросской какой-то позицией! Я на Швейцарию наехала, вы меня ругали. А вы на Англию теперь.

НЕЙЧ: Швейцарию нужно любить за горы, ненавидеть за стяжательство и обожать за швейцарскую гвардию, а также за сыр. Дело в том, что всему свое время и место, вот о чем речь. Если мы говорим о широте, если мы говорим об империи в смысле размеров, то имеет смысл иметь нечто общее типа "Маяка", Первой программы, Всесоюзного радио.

МИТРОФАНОВА: Ну, так и есть.

НЕЙЧ: Дай-то бог! Вот я стою за это и ни за что более. Хотя на "Маяке" были те же самые маленькие сусеки. Был, например, сусек в час ночи, по-моему, для моряков и полярников. Полярников!

ГОЛУБКИНА: Который назывался "Мороженая рыба"?

НЕЙЧ: Нет, это дурная шутка.

ГОЛУБКИНА: А нам рассказывали недавно про это.

НЕЙЧ: Я просто не знаю. Занимался мой знакомец долгое время. Она подбирала эту информацию о том, что у Северного полюса…Левитан читал, и единственный раз этот великий человек, мой добрый знакомец, ошибся. Он прочитал: «За полярными широтами началось обледение судов…»

МИТРОФАНОВА: Кстати, а вы никогда не видели зарисовки, есть такое объединение молодежи "Камеди клаб", и там есть Гарик «Бульдог» Харламов и Тимур Батрутдинов…

НЕЙЧ: Слава богу, нет.

МИТРОФАНОВА: У них есть несколько скетчей по поводу полярников. Наберите в Интернете.

НЕЙЧ: Вы знаете, полярники достойные люди.

МИТРОФАНОВА: Абсолютно.

НЕЙЧ: Они достойнее скетчей в полтора-два раза. Но хохма в другом. Для них в Антарктиду гнали этот выпуск "Маяка", и они, сидя в Антарктиде на этом отдалении безумном от цивилизации, это с удовольствием слушали, равно как в Певеке и в северных военно-морских базах, на Северном флоте и так далее. А, между нами говоря, пилоты гражданской и военной авиации России ориентировались на позывные "Маяка", четко зная, где, в каком городе у них…

ГОЛУБКИНА: Я на даче Заветы Ильича тоже на позывные "Маяка" ориентировалась.

НЕЙЧ: У них была возможность ориентации в непогоду. Они боготворили "Маяк" за это.

МИТРОФАНОВА: То, что это великая станция с великой историей - это вообще к бабке не ходи, что называется.

НЕЙЧ: Вот об этом речь.

МИТРОФАНОВА: И мы с уважением относимся к каждому периоду деятельности. Были горькие, были странные, были волюнтаристские решения, насколько мы знаем историю. И не только в истории "Маяка", но и нашей страны. Поэтому, наверное, как женщины мы можем эмоционально к этому подходить, но как взрослые женщины - как-то уже осознанно. Правильно? Или пытаться понять, что, почему.

НЕЙЧ: Беда не в том, что вы подходите так или иначе. Беда в том, что вы не всё делаете для того, чтобы вернуть лучшее на "Маяке". Лучшее.

МИТРОФАНОВА: Мне кажется, времена все-таки настолько сильно изменились!

НЕЙЧ: Вам бесконечно сложно!

МИТРОФАНОВА: Нам не сложно. Просто много источников информации, и у людей большой выбор. Чтобы даже захватить аудиторию "Маяка" сейчас нынешнюю, нужно быть…

НЕЙЧ: Видите ли, в чем дело. Ваше начальство рекомендует вам захватить аудиторию "Маяка" для чего? Для рейтинга. А рейтинг - это что? Это реклама.

МИТРОФАНОВА: А на государственных станциях нет рекламы.

НЕЙЧ: Это большое счастье, между нами говоря.

ГОЛУБКИНА: Не сказала бы!

МИТРОФАНОВА: Если бы было много рекламы, у нас зарплата была бы.

НЕЙЧ: Вот оно, расхождение между духовным и материальным!

МИТРОФАНОВА: А мы бесплатно работаем.

НЕЙЧ: Да танцуйте как хотите. Господи, какие проблемы? Но и весь ужас вот этого перехода от суровых будней реалистического коммунизма к расхалявщине 90-х…

МИТРОФАНОВА: А Хрущев-то обещал, что нынешнее поколение советских людей будет жить… В каком году?

НЕЙЧ: Обещал. Никита Сергеевич ошибался, я не спорю. Ошибался. Но к чему это все привело, мы сейчас услышим. Вот с той же самой Красной площади в 1994 же году я вел репортаж, в котором, по-моему, больше боли, чем радости. Мы послушаем.

МИТРОФАНОВА: Давайте. (Слушайте репортаж в аудиозаписи эфира.)

ГОЛУБКИНА: Вот как Стэнли Кубрик говорил: «У меня есть "агенты Стэнли Кубрика" - это люди со всей страны, которые пишут мне письма для того, чтобы я знал, как идет кино в разных уголках Англии, Америки, Франции». Пусть у нас тоже будут агенты, наши дорогие друзья из Владивостока и Сахалина. Пожалуйста, пишите нам.

НЕЙЧ: Вы счастливые! У вас есть к кому обратиться и чем обратиться. А был человек, который писал письма и надписывал конверт "Всему человечеству". Ездил по отелям Соединенных Штатов и выбрасывал из окна.

МИТРОФАНОВА: Но мы действительно делаем общее дело. Но каждый в свое время, видимо. Правильно? И друг без друга мы не могли бы существовать.

ГОЛУБКИНА: В любом случае, никогда не поздно учиться. И всегда хочется что-то взять от хорошего театра.

НЕЙЧ: Вы заметили, я использовал поэзию в первом и во втором случае.

МИТРОФАНОВА: Удивительный выбор стихов Бахыта Кенжеева. Были же Бродский в то время и еще кто-то.

НЕЙЧ: Бродского, если хотите, мы услышим прямо сейчас. Я даю последний кадр на стихи Иосифа Бродского. В этом кадре я попытался воссоздать в гитарном переборе (я умею перебирать три аккорда ровно), в мелодраматическом чтении, что для работника "Маяка" существенно. И в поиске того звукоряда, который мог бы подкрепить то, о чем писал Бродский и о чем пел относительно я, вот собрав эти три компонента воедино, я предлагаю вам услышать то, что я сделал, вспоминая о том, что первые песни-репортажи делал мой друг, учитель Юрий Иосифович Визбор в журнале "Кругозор", где вместе с ним и с Петрушевской Людмилой мы работали ровно два года. Я отвечал на письма, а они делали журнал. С Богом! (Материал Н.Нейча слушайте в аудиозаписи эфира.)

МИТРОФАНОВА: Скажите, а как вы сами этот жанр называли? Это радиопостановка?

НЕЙЧ: Я объясню. Юра Визбор назвал это "песней-репортажем". Он делал песню на какую-то тему и подкладывал туда документальные записи, которые с этого места, с события, о котором песня, он делал лично. Он плавал на судах и записывал рыбный лов. Он, используя радио, подошел как-то к шахте, где межконтинентальная ракета упрятана в глубочайший стакан. И, используя радио, сказал одно слово, чтобы представить слушателям размеры, - он наклонился и сказал: "Ракета". И феноменальное эхо! Потому что 60 метров глубины и стальной кожух вокруг, и в середине эта дура стоит. Вот Юра одно слово сказал, он не стал: "Ах, какая большая!.." - эхо дало это ощущение. Вот что такое радио. Вот что такое звук. А в сочетании с поэзией, хотя бы с гитарными переборами… У нас инструментовка осталась за бортом нашей встречи, к сожалению. Там тоже забавно, и можно это использовать. Музыка, слово, шум и поэтическое слово - вот четыре существенных вещи, которые радио сейчас не делает. Звонит телефон: "Вася, ты где? - Я на Болотной. Здесь избивают демонстрантов…" Вот максимум кайфа, который может себе позволить современное радио по телефону.

МИТРОФАНОВА: Да, репортажи сейчас пока неактуальны. Но мы примем это к сведению. Мы уже думали в новом сезоне о стрит-токах. Это разговоры, когда мы берем интервью на улицах.

НЕЙЧ: Если бы это делать умели или хотели бы или кого-то заставляли бы, это было бы чудно.

МИТРОФАНОВА: А мы вас подключим.

ГОЛУБКИНА: Вот вместе и пойдем!

МИТРОФАНОВА: Легендарный Николай Иванович Нейч у нас был в гостях. Приглашаем вас еще.