По-большому Людмила Петрушевская, Александр Гладышев и Стася Демина в гостях у Максима Ковалевского и Лены Батиновой

КОВАЛЕВСКИЙ: У нас в гостях сегодня прозаик, драматург, художник, поэт, автор сказок, исполнитель – Людмила Петрушевская. Здравствуйте, Людмила Стефановна.

БАТИНОВА: Здравствуйте.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Здравствуйте, ребята. Вы просто не знаете, что я работала на радио много лет, и "Маяк" при мне начался, я работала в "Последних известиях". В 1965 году я ушла по декрету, а начался "Маяк", так что я – ветеран.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы знаете, у нас в гостях был Михаил Полицеймако, и мы с ним после эфира сидели в машине, и он говорит: "Слушай, а ты Петрушевскую слышал?" Я говорю: "Нет". И после этого мы с ним 40 минут сидели в машине и прослушали весь ваш диск от начала и до конца.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А мама и папа Миши. Это Сеня Фарада, которого я знаю, как Сеню Фердмана, я с ним играла в одном театре университетском, и его мама – Маша Полицеймако – играли у меня в спектакле, который запретил Губенко – "Уроки музыки". Вы понимаете, мы все связаны. Это семья, понимаете, Москва – это большая семья.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы сегодня пришли в компании замечательных людей, это Стася Демина, ваш концертный директор.

ДЕМИНА: Здравствуйте.

КОВАЛЕВСКИЙ: И Александр Гладышев, это ваш пианист.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, пианист, Московская консерватория, аспирантура.

КОВАЛЕВСКИЙ: Саша, а вы что, стесняетесь, что закончили аспирантуру?

ГЛАДЫШЕВ: Нет, конечно.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Стесняется. Он, когда я говорю, когда он опаздывает на концерт, приезжает откуда-то, где зарабатывал деньги, и идет так мимо сцены, я говорю: "Московская консерватория". Он так: "Тьфу".

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы так не любите консерваторию?

БАТИНОВА: Он стесняется просто, да?

ГЛАДЫШЕВ: Люблю консерваторию, но это долгий разговор.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, он просто не хочет, чтобы так в суе┘

КОВАЛЕВСКИЙ: Упоминали консерваторию?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Конечно, аспирантура же дорогого стоит.

КОВАЛЕВСКИЙ: А что же в этом такое?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Ну, там еще и ЦМШ в анамнезе, это особенные люди.

КОВАЛЕВСКИЙ: Это особенные, правда, я закончил музучилище при консерватории. Коллега.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Ну, так, встретились, я говорю, мир тесен, Москва – большая семья.

КОВАЛЕВСКИЙ: Просто не понимаю, чего стесняться. Людмила Стефановна, у вас концерт?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, у нас, почему пришли, собственно говоря, Стасечка скажет.

ДЕМИНА: Да, давайте я расскажу с удовольствием. Такое очень важное для нас событие в "16 тоннах", в таком замечательном, старейшем московском клубе будет концерт 22 июля в 21 час начало, приходите, пожалуйста. Будет не только концерт, в чем главная фишка, а будет презентация первого сольного альбома Людмилы Стефановны Петрушевской.

КОВАЛЕВСКИЙ: Он уже готов?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Значит, так, это тоже такая странная история, у меня вышел диск, ну, скажите, какой тираж может быть у первого диска?

КОВАЛЕВСКИЙ: 100 тысяч.

БАТИНОВА: Я думаю, 500 тысяч.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: 70 тысяч.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ну, это не так плохо.

ДЕМИНА: Обычно-то бывает меньше гораздо.

КОВАЛЕВСКИЙ: О чем и речь.

ДЕМИНА: А тут 70, июль.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Ну, вообще, действительно 100, потому что 30 тысяч печатается в Лондоне. Просто он вложен в журнал "Сноб".

КОВАЛЕВСКИЙ: А, идет в качестве подарка.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, понимаете, этот журнал, это литературный номер. И я теперь все время говорю, что этот журнал "Сноб" взял на себя теперь уже миссию журнала "Новый мир" в 1970-80-е годы. То есть, там печатаются замечательные совершенно люди, новые вещи. У Тани Толстой новая вещь, у Вики Токаревой, моих подруг, новые вещи. Замечательные вещи, и, что самое потрясающее, роман девушки Алисы, которая из Дагестана, с полной картиной жизни, семейной жизни. Там описываются похороны, кража девушки, великолепная вещь, ужасно рекомендую всем купить именно из-за этого, не из-за чего-то другого. Если в Китае выйдет роман, мы начнем понимать, что там происходит. Сейчас вышла повесть, эта маленькая повесть о Дагестане, я теперь понимаю, что там происходит, как они говорят. Девочке говорят, мама говорит: "Надо свадьбу в этом кафе". Девочка отвечает: "Мама, но это беспонтово". Дагестанская девочка.

БАТИНОВА: А почему вы говорите, что теперь вы понимаете, что происходит?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А я понимаю, какая смесь культур, какая смесь языков. Дагестан, вообще, там, мой дед, между прочим, Николай Феофанович был лингвист и создавал азбуки для маленьких народностей Дагестана, 70 алфавитов для Кавказа сделал. Какие-то переводились с арабского, допустим, на кириллицу, а какие-то, вообще, не имели. Одно селение – один язык, вы понимаете, что такое Дагестан? Фантастический котел языков. И мне рассказали, что она получила премию за свой роман "Салам тебе, Далгат!", ее никто не знал, какая-то анонимная премия. Вдруг выходит красавица фантастическая, такая юная Шахерезада с огромными очами, и оказывается, это она написала.

БАТИНОВА: У нас Сергей Шаргунов, он сам писатель и ответственный за книжное обозрение, он говорил┘

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Я вспомнила, Шишкин его фамилия, "Взятие Измаила". Михаил Шишкин, простите меня ради бога, Михаил, но у меня плохо с памятью.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ничего страшного. Людмила Стефановна, а сам диск, его можно подержать в руках?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Мы можем даже оттуда взять одну песенку.

КОВАЛЕВСКИЙ: С удовольствием, я как раз об этом и хотел сказать, что о музыке можно и поговорить, конечно, но лучше ее послушать.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Саша, как музыкант, может сказать, что представляет собой эта песенка.

ГЛАДЫШЕВ: Может быть, сначала послушаем?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А, ну, хорошо, сначала послушаем. Это единственная песенка, которая написана целиком, музыка и слова, я очень долго скрывала, что я написала музыку тоже. Вообще, не хотела, чтобы меня называли бардом. Я даже делала вид, что это польская песня, написала польский текст, который в начале. А теперь уже Саша все время говорит, что надо делать собственную программу.

БАТИНОВА: Что это значит, Александр, как вы себе это представляете?

ГЛАДЫШЕВ: Когда познакомились, это, действительно, очень забавная история. Людмила Стефановна, правда, скрывала то, что это ее песня, выдавала ее за переводную с польского. Когда я узнал, что это ее, мне показалось, что, на самом деле, очень удачная, и я рад, что на нашем диске, помимо известных всемирных хитов появилось несколько произведений Людмилы Стефановны, где полностью написаны и текст, и музыка. И мне кажется, что они очень удачны, в совершенно новом стиле, и на фоне всемирно известных хитов выглядят, мне кажется, очень достойно. Я думаю, всем будет интересно познакомиться с этой музыкой, надеюсь, что она понравится большей части слушателей, которые купят этот диск.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: И придут на наш концерт.

КОВАЛЕВСКИЙ: Вы хотели сказать, что его не просто люди придут и купят на концерте, а зрители получат его в подарок?

ДЕМИНА: Совершенно верно, главный сюрприз этого концерта, один из главных, помимо концерта и исполнения Людмилой Стефановной интереснейших таких вещей 20,30, 40-х годов, в уникальных ее собственных переводах. Еще одна интересность и прелесть этого концерта в том, что журнал "Сноб" будет подарен каждому пришедшему вместе с диском.

КОВАЛЕВСКИЙ: А какие исполнители, авторы песен и стихов на диске?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Сейчас как раз, когда происходила эта замечательная процедура приобретения авторских прав на эти песни, выяснилось, что "Старушка, не спеша", оказывается, принадлежит человеку по фамилии Шолом Секунда, и его наследники требуют денег. Это не русская народная еврейская песня, а это совершенно конкретно из мюзикла 30-х годов, поставленного в Чикаго. И я беру, допустим, мелодии, которые мне безумно нравятся, я перевожу там, где это можно перевести, скажем, "Жизнь в розовом свете", "Опавшие листья" знаменитые, или Дассена "Шанз-Элизе". Но там, где мне кажется, что текст недостоин этой музыки, я пишу совершенно другой текст. Например, "Бесаме мучо". Я написала довольно-таки скандальный текст, который кончается тем, что "часы не забудь, и, главное, брюки надень, бесаме (меня лучше), чтобы я тебя не забыла на следующий день". Я исполняла это в одном городе, не в нашем государстве, после чего они сказали, что это было непристойно. Это Одесса.

КОВАЛЕВСКИЙ: В Одессе сказали, что это было непристойно?

БАТИНОВА: А куда чувство юмора делось?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, потом, как она смела "Мурку" петь в Золотом зале.

ДЕМИНА: Ну, ничего, зато в Нью-Йорке прекрасно приняли.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, да. В общем, короче говоря, я просто свои любимые мелодии, у меня где-то была пластинки эта самая, обложка, она там осталась, наверное, ну, к примеру, танго 30-х годов "Утомленное солнце", 1937 год, автор Ежи Мелодиста. История этой песни фантастическая, потому что ее называли – "Танго самоубийц". Эта история совсем ничего общего не имеет с тем текстом, который у нас бытует, потому что мальчишка в кафе принес бумажку, тогда еще, наверное, пишущей машинки у него не было, принес композитору этому – Ежи Мелодиста – текст. Текст такой, что мальчик прощается со своей любимой, потому что она выходит замуж за богатого человека. Он ей говорит: "Дай мне последнее воскресенье, потом ты иди своей дорогой, меня ты больше никогда не увидишь". Это стало жутко популярным. Молодые люди, которые были в таком же положении, охотно ее распевали. А потом это оказалось в России, был написан один текст, второй текст и началась война. И "Утомленное солнце", я ребенок войны, у кого был патефон на весь город Куйбышев, где я была в эвакуации, всегда ставили в открытое окно и все танцевали под это. Потом мы делали фильм с Юрой Норштейном – "Сказка сказок". И я ему сказала: "Юра, ты еще маленький". Когда война кончилась, мне было 7, а ему было 5, он, вообще, ничего не помнил. И я ему сказала: "Знаешь, без этой песни нет войны". Но потом оказалось еще, что интересно, этот же самый автор написал песню "Маленький синий платочек", и этот же парень написал музыку к песне "На позицию девушка провожала бойца". Это два танго этого же самого Ежи, он потом взял фамилию Петербургский. Что самое жуткое, что его танго играл маленький еврейский оркестр в Освенциме перед газовой камерой. И когда кончилась война и он хотел вернуться из Египта в Польшу, ему сказали: "Нет, ты автор танго смерти". И он до 69 лет был в эмиграции, он в 70 лет вернулся. Все уже более-менее, этот страшный комплекс забылся, он ни в чем не виноват. Его двоюродный брат был руководителем оркестра еврейского перед газовой камерой. Он сам пошел в газовую камеру, их одевали тогда в какие-то совершенно чудовищные костюмы, в огромные желтые галстуки, вы знаете, желтый цвет. И когда он вернулся в Польшу, его "Утомленное солнце", которое у нас бытует┘ Например, Пьяццолла, великий композитор аргентинский, тоже взял на себя, он автор невероятных шлягеров времен войны, наших отечественных гимнов войны, которые были более распространены в исполнении, чем "Широка страна моя родная", понимаете, какая история. Я перевела эту вещь, поскольку у меня женский голос, я не могу говорить от имени мальчика, я перевела ее: "Помнишь, как мы с тобой смеялись, опять ото всех ушли, не отказывай мне, пожалуйста, мой корабль уже на мели. Может быть, в воскресенье у тебя будет время, мы с тобою, как раньше пойдем бродить. Обещаю не плакать, под колеса не падать, ничего уже в жизни не изменить". Я написала эту песенку, потому что моя подружка, когда она прощалась со своим мальчиком, они распростились, она ушла и бросилась под машину. И он ее поймал, потому что он шел за ней и боялся, что что-то такое будет. Она этого уже не помнит, а я это хорошо помню.

КОВАЛЕВСКИЙ: Людмила Стефановна, как вы подобрали таких великолепных музыкантов?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Как всегда это – судьба. Дело в том, что Володя Клыков – это человек, который делал все спектакли моего сына Федора Павлова-Андреевича, и в том числе "Бифем", записал со мной самую первую мою запись, песню "День погаснет в голубой дали". Я пела в манере 30-х годов под фонограмму, он это дело записал. Потом я к нему пристала, говорю: "Володя, это что такое, я хочу петь". Хорошо. Он повел меня в ресторан "Парижск", он знал, что я пою по-французски, а там играла маленькая группа. Он что-то им сказал и женщина: "А сейчас у нас исполняет песню известный писатель, как ваша фамилия?" И это первый раз было, я в ресторане "Парижск" вышла и исполнила песню "Опавшие листья" на французском. С этого все началось, эти музыканты стали моими музыкантами.

КОВАЛЕВСКИЙ: Ресторанные музыканты, которые работали в этом ресторане?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, да.

КОВАЛЕВСКИЙ: Александр, вы работали в ресторане?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, он потом пришел. Случайно у меня оказался вдруг его телефон. Я не знаю, откуда у меня телефон его.

КОВАЛЕВСКИЙ: А сколько лет прошло уже?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: В общем, три года мы здесь отпраздновали, три года нашей жизни. Но сейчас у нас в репертуаре больше 30 вещей.

КОВАЛЕВСКИЙ: А диск пока только один?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Здрасьте, пожалуйста, скажите спасибо, что, вообще. Вы что, 100 тысяч.

КОВАЛЕВСКИЙ: Почему был выбран клуб "16 тонн" для вашего концерта?

ДЕМИНА: "16 тонн" – это клуб с традициями, и Людмила Стефановна это человек с огромной и мощной традицией, как писательской традицией. Нам показалось, что это удачное сочетание. К тому же, клуб настолько тепло отозвался к присутствию в его стенах концерта, в котором будет петь Людмила Стефановна, что как-то все совпало, было очень легко, просто, и мы уже на пороге этого события.

БАТИНОВА: Такие концертные залы очень академические.

ДЕМИНА: Там как раз есть людям, они могут даже потанцевать, потому что многие на концертах Людмилы Стефановны танцуют, они танцуют вальс, они танцуют танго, они встают, им хочется двигаться, они вспоминают что-то. А молодежь, она не вспоминает, но она, наоборот, заражается этим состоянием.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Эта музыка, которой мы касаемся, мы считаем, великая музыка – это Бах, Моцарт, но в то время существовала и другая музыка танцевальная. Эти все менуэты, тоже моцартовские, под них танцевали. Мы не должны забывать, что музыка, плюс к тому, что ее слушают, ее еще поют и под нее двигаются, и это было во все времена. Штраус заставил всех вертеться в ритме вселенной, вселенная же танцует вальс, как известно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Людмила Стефановна, а кто у вас художественный руководитель?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Знаете, какая история, художественный руководитель у нас коллегиальный, потому что когда я приношу новую песенку нашим музыкантам, то они страшно зажигаются. Я принесла песенку, у меня есть такая песенка одна, "Жизнь, как сон" называется. И они говорят: "Нет, это надо по-другому, это будет босанова". Они так постановили и стала босанова. Потому что самое большое, чего я опасаюсь, быть похожей на что, угадайте с трех раз, на что я боюсь быть похожей?

КОВАЛЕВСКИЙ: На Клавдию Шульженко?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Вы что, Клавдия Шульженко – это чудо. Нет, всего-навсего я боюсь быть похожей на КСП. На бардов.

КОВАЛЕВСКИЙ: Почему вас так это пугает?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А потому, что я в свое время когда-то в молодости была девушкой с гитарой, и я была у самых начал что ли этого, это были конец 50-х, 60-е годы.

БАТИНОВА: Там же все по-другому.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Вы знаете, но тогда это очень быстро трансформировалось.

БАТИНОВА: Грушинский фестиваль?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, тогда этого ничего еще не было, нет. Я на целине, допустим, я была девушкой с гитарой, у костра, в 6 утра подъем на стройку, а мы до 1 часа ночи у костра. Я с гитарой, все поют, красные точки в глазах, все какие-то сумасшедшие, потому что бессонница, недосыпание, но надо обязательно этим закончить день, потому что целый день таскали камни, девочки таскали носилки с камнями по 39 килограмм. Еда была какая-то ерундовая там, черные макароны, политые вареным бараньим салом. Даже у нас забастовка была. Но наш руководитель аспирант Беленький нас страшно пожалел, на свои деньги вызвал грузовик, повез нас в баню, потом дал денег купить тетрадки, карандаши и леденцы, барбариски, и мы были довольны, совсем маленькие были. Понимаете, когда очень много всего, я все время сочиняла какую-то музыку. И потом, когда у меня родился сыночек старший, Кирюша, все кончилось, я поняла, что это все не то. Я замолчала на 43 года, я не пела. Я пела только, когда у меня дети были, ну, я их всех, конечно, учила музыке, не без того. Ну, семейные праздники, я никогда уже не брала в руки гитару, и если я садилась играть, то мои дети разбегались очень быстро, как мыши от кота, потому что же они были воспитаны на Бахе, на Моцарте, а тут такое что-то непонятное. А все началось тогда, когда у нас был капустник театральный, кстати, Миша Полицеймако из этой же когорты славной, устраивает капустники Люся Черновская в Доме актера или в театральном центре. И меня попросили написать гимн этого. Я написала гимн, и они меня вытащили, чтобы я его сама пела под старую запись, под минус под этот. Я кое-как исполнила, все перепутавши, конечно, голос дрожал, и вдруг на следующий день мне позвонил Рустам Хамдамов, великий кинорежиссер, художник, и мне говорит: "Это было то, что надо. Вы пели так, как надо, у меня есть для вас роль в моем новом фильме". Это после вокальных параллелей. Я представила себе себя в тюбетейке с аккордеоном. И поэтому, когда у меня был следующий вечер, это было в "Китайском летчике Джао Да" в день театра, и я уже нашла себе пианистку, которой дала ноты и спела 4 песни, я увидела, как зал качается, как ивы такие прибрежные. Я подумала, может быть, действительно. Потом меня Камбурова пригласила к себе, я уже спела русский текст, то, что я перевела. Как-то так это шло. Камбурова послушала меня и сказала: "Ну, из Петрушевской может выйти крепкая эстрадная певица".

КОВАЛЕВСКИЙ: Людмила Стефановна, мы знаем, что вам нужно срочно бежать. Причем, вы будете смеяться, некоторые наши слушатели даже знают, куда.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: И чего вам насплетничали?

КОВАЛЕВСКИЙ: Очень хочется пожелать всего самого огромного.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Это хорошо, самого огромного. Потому что я выступала перед семью тысячами, можете себе представить, нет? Троицкий взял нас с музыкантами на свой рок-фестиваль в городе Ярославле, там было семь тысяч человек под проливным дождем, некоторые стояли босые, чтобы не портить обувь, в ледяной жиже. И я пела "Non! Rien de rien...", эта песня "Григорян" по-русски называется.

КОВАЛЕВСКИЙ: Мы сейчас можем еще одну песню вашу послушать, что это будет?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Эта песенка называется "Мурка". Вообще-то говоря, она немножко не такая "Мурка", как та самая. Хотя однажды, когда мы играли "Мурку", репетировали в клубе, пришли два охранника именно на "Мурку", сели, а потом говорят: "Владимирский централ можешь?" Я говорю: "У нас репетиция". Я запела по-французски, они тут же ушли.

КОВАЛЕВСКИЙ: Спасибо вам огромное.