Вечер с Игорем Ружейниковым Армен Григорян - гость Игоря Ружейникова

 

РУЖЕЙНИКОВ: Вот вижу - Армен Сергеевич Григорян уже пришел, дорогой. Армен, привет.

 

ГРИГОРЯН: Привет!

 

РУЖЕЙНИКОВ: Слушай, а ты суеверный человек, Армен?

 

ГРИГОРЯН: Местами - да.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Как так?

 

ГРИГОРЯН: Ну, ты знаешь, иногда стал замечать, что некие события имеют какой-то подтекст, такой мысленный, я бы сказал. Вот у меня, ты знаешь, на протяжении всей моей жизни некоторые мечты основные, они воплощались, причем воплощались очень интересно: стоило об этом подумать, и появлялись люди, которые эту мечту воплощали или помогали воплощать.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Нет, это когда что-то хорошее, понимаешь? А вот если наоборот?

 

ГРИГОРЯН: Нет, суеверие в отрицательном смысле - никогда.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Ну и слава богу!

 

ГРИГОРЯН: Мне кошки дорогу перебегали сколько раз перед самолетом, вот сейчас надо садиться, и ничего страшного никогда не происходило. 13-е место я люблю весьма.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Да? Ты знаешь, у меня лет шесть, наверное, дома жил черный кот. И как-то раз я остановил машину на проселочной дороге: пробежала черная кошка. Проселок, никого нет, я остановил машину и думаю: что делать? На полном серьезе, взрослый мужик! И моя нежная подруга, по совместительству жена, говорит: "Слушай, ты помнишь, сколько раз Веня тебе дорогу переходит дома?" Я так: господи, глупости какие! Ужас. Вопрос пришел очень давно, вопрос пришел еще с утра от нашего слушателя Nemo, который поздравляет Армена Сергеевича с прошедшим днем рождения, с днем рождения группы "Крематорий". А у "Крематория" есть день рождения разве?

 

ГРИГОРЯН: Да-да-да, последняя пятница ноября. Ну, совпадает с моим.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Вот. Передаю такие поздравления от Nemo, а также: "Какие интересные случаи у вас были на гастролях?" Необычный и неожиданный вопрос. Ну, слушай, Армен, надо ответить. Вдруг что-то было необычное и неожиданное.

 

ГРИГОРЯН: Ой, ты знаешь, я проехался сейчас по Сибири, потом мы были в Израиле. И я поймал себя на мысли, что журналисты в основном задают три вопроса.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Это не журналисты. Я не задаю, это слушатель. Да, вот такие задают вопросы: расскажите что-нибудь смешное┘

 

ГРИГОРЯН: Да, чтоб нам всем стало смешно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Да, сделайте нам смешно.

 

ГРИГОРЯН: У вас такой вид, что вы можете рассказать что-нибудь такое, чтобы мы все рассмеялись┘ Так что мне, честно говоря, не хочется ничего рассказывать, тем более сегодня, в столь мрачный день, смешные истории. Не буду ничего рассказывать. Но спасибо, тем не менее, за вопрос. Как-нибудь буду в более смешном настроении и непременно расскажу вам о своей телеге.

 

РУЖЕЙНИКОВ: А что касается "необычного", я так понимаю, что обычных гастролей вообще не бывает. Если гастроли превращаются в обычную работу, смысл-то ездить на гастроли?

 

ГРИГОРЯН: Ну, в общем-то, да. Нет, ты знаешь, гастроли как раз воспринимаются как такие военные действия для профессионального солдата, то есть он не может сидеть в казарме бесконечно в Москве.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Жирком заплывать.

 

ГРИГОРЯН: Да. Или морячок, он должен плавать все-таки. Поэтому гастроли воспринимаются как часть работы необходимой - ходить и, так сказать, воевать. А с материальной точки зрения, конечно, в Москве гораздо приятнее, удобнее.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Понятно, конечно. И денежнее. Нет, скажем так: и часто денежнее. Кстати, о войне, о военной терминологии. У вас есть очень военная песня, которая меня заставила совершенно по-другому смотреть на женщин. Я не знаю, может быть, это связано с тем, что я дорос наконец-то до нее, хотя песня не старая, по-моему, 2005 или 2006 года. Это "Китайский танк", проект под названием "Третий ангел". Может быть, потому что у моей жены есть китайские крови, я не знаю почему, но вот отношения с женщинами, вообще со всеми и прежде всего с моей дорогой, любимой матерью ребенка моего младшего, я воспринимаю только через эту песню.

 

ГРИГОРЯН: Интересная история.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Молодежь, слушайте, что такое любовь! Армен Григорян сегодня у нас в гостях. С годами привычки меняются. Я не о годах, спокойно воспринимайте, пожалуйста, а о том, что просто привычки меняются. Раньше ты рассказывал о том, что любишь встречать Новый год на машине, 12 часов бьет, а ты на машине катаешься по городу. Было-было, рассказывал.

 

ГРИГОРЯН: Да, было.

 

РУЖЕЙНИКОВ: А сейчас как?

 

ГРИГОРЯН: Ну, это я как раз бросил пить в то время, и поэтому катался. Сейчас, ты знаешь, я стараюсь┘ Вообще поменялось в сознании очень многое. Вот как это ни странно, когда я завязывал с привычками вредными, почему-то стало меняться сознание, и я поймал себя тоже вот на такой смешной мысли: раньше все красивое я замечал, так сказать, в движении. Водопад Ниагара - три минутки посмотрел, и все, уже неинтересно. Сейчас я могу смотреть часами, то есть я стал больше обращать внимания на детали.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Созерцать.

 

ГРИГОРЯН: Поэтому Новый год для меня тоже┘ В одном каком-то месте красивом, то есть нужно обязательно, чтобы природа была рядом красивая, теплая и никто не действовал на нервы. Вот сейчас такое какое-то желание ограничить свою территорию.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Слушай, извини, пожалуйста, Армен, понятно, что это вопрос (я не шучу) интимный, но ты пить бросил, что ли, вообще? Нет?

 

ГРИГОРЯН: Нет, вообще я не бросил, я ж не сумасшедший, чтобы бросить вообще.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Но просто сильно сократил.

 

ГРИГОРЯН: Очень сильно, очень сильно. Если раньше в группе у нас творилось┘ просто я даже не знаю, как мы выжили. А сейчас нет, сейчас вкусные напитки и очень-очень мало, то есть вот не тянет абсолютно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Это к вопросу о тех, кто завязал, то есть очень пили и бросили потом, и на каждом углу они начинают кричать о том, что бросили пить и вызывают других на соревнование. Вот этим людям я не верю. Я знаю только одного человека, который честно-честно признался, это Михаил Боярский. В одном из интервью он рассказывал о своей завязке, и он честно сказал: вы знаете, уж очень много из жизни ушло хорошего.

 

ГРИГОРЯН: Безусловно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, изменился образ жизни, и все - человек становится другим.

 

ГРИГОРЯН: Потом, ты знаешь, это все-таки еще прямой путь в психушку.

 

РУЖЕЙНИКОВ: В дурку, конечно.

 

ГРИГОРЯН: По статистике пьют больше всего во Франции, естественно. А меньше всего пьют в Японии, но в Японии больше всего лежат в психушках, то есть там очень много, большой процент психически больных людей. Именно из-за того, что они, так сказать, много работают и мало пьют. Так что какой-то расслабон нужен, но просто все в меру. Я поэтому, когда говорю, что я бросил пить, нет, я не это имею в виду. Но курить - я курю только сигары, а с сигаретами завязал вообще, тоже как-то так случайно совершенно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Дорогие молодые любители рок-музыки, становитесь известными рок-музыкантами и переходите с дешевых и прочих сигарет на дорогие сигары. Кстати, люди, которые курят сигары, никогда не болеют ни раком легких, ни катаром верхних дыхательных путей.

 

ГРИГОРЯН: Но у них рак полости рта, как у Фрейда.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Это да, да. Но об этом я просто не стал говорить. Нет, вообще со всем надо осторожно! Слушай, такой вопрос, на самом деле он тупой журналистски, но для меня он личный. Нет, конечно, не про любимые песни твои же. Но у тебя бывает, допустим, что вот в этом году или в этом месяце, на этом концерте тебя пробивает именно на эту вещь, которую ты написал, может быть, 10 лет назад? Или никогда не ловил себя на этом?

 

ГРИГОРЯН: Знаешь, я иногда возвращаюсь к некоторым альбомам, и там действительно я нахожу что-то новое. Особенно, в продолжение разговора о пьянстве, я когда недавно прослушал целиком альбом "Текиловые сны", я, конечно, ужаснулся текстам. Потому что, конечно, какое надо было иметь тогда сознание, чтобы писать вот такие тексты. Они были абсолютно такие ирреальные и оторванные от реальной жизни. То есть это просто какое-то изменение сознания. Вот когда мы меняем сознание, меняются и окружающие нас предметы.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Конечно.

 

ГРИГОРЯН: То есть действительно можно накачать сознание таким образом, что у тебя любой город превратится┘ как Амстердам для меня в первый раз - это город греха, разврата, красных фонарей и прочее. А потом ты вдруг видишь, что нет, там на самом деле совершенно другое.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Бюргеровский спокойный город.

 

ГРИГОРЯН: Да, Ван Гог там вылезает, Рембрандт. То есть все зависит от нас внутри. Поэтому все, что сейчас происходит, мне кажется, в нашей жизни, и даже то, что сегодня происходит, это все результат того, что мы всегда, к сожалению, очень много уделяли внимания материи и считали, что сознание всегда вторично. Но на самом деле, мне кажется, все наоборот.

 

РУЖЕЙНИКОВ: А я, ты знаешь, еще почему спросил? Я спросил потому, что меня (прости за грубую лесть, я очень часто тебя слушаю, ты один из немногих русскоязычных музыкантов, кто лежит у меня в машине), меня как-то раз прибило где-то, наверное, на полгода на "Собачку". И я долго пытался в себе разобраться: то ли слова "последний шанс" - это с возрастом связано, то ли с чем-то еще. Вот, на мой взгляд, эта песня не могла появиться у Григоряна 20-летнего. А ты ее сейчас любишь, эту песню?

 

ГРИГОРЯН: Да, я ее очень люблю. Понимаешь, когда произошел перелом, а это было очень такое сильное решение┘ Представь себе, родители готовят тебя к тому, что ты должен закончить институт. Да, я получил диплом. В аспирантуру поступить, в партию вступить (в те времена)┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: Конечно, обязательно, конечно.

 

ГРИГОРЯН: И вдруг их сынок решил заниматься музыкой. То есть в их представлении это было, ну представь себе, рок-н-ролл┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: У папы-дипломата сын-музыкант - катастрофа!

 

ГРИГОРЯН: Да, да, это трагедия была тогда для них.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Извини, пожалуйста, я с национальным колоритом: в армянской семье у папы-дипломата сын-музыкант - это трагедия.

 

ГРИГОРЯН: Ну, в общем-то, да. Наверное, в любой семье, я думаю, что это так. Нет, кстати говоря, вот то, что касается папы, папа, конечно, был прекрасным математиком и полиглотом, сейчас в детях это все появилось опять. А во мне этого не было абсолютно, я был такой┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: Через поколение скакнуло.

 

ГРИГОРЯН: На мне природа отдыхала.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Да ладно! Ну, в этом смысле.

 

ГРИГОРЯН: Да, папин талант. Хоть я и закончил МАИ и могу сейчас взять, может быть, даже бином Ньютона и сказать, сколько будет А плюс Б в квадрате, но┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: На этом и заканчивается.

 

ГРИГОРЯН: На этом заканчивается, да. То есть это было. И, видимо, они как-то пошли у меня на поводу. И главная была фраза мамы, я сейчас помню ее очень отчетливо, она сказала: "Ты знаешь, ты должен это попытаться сделать. Потому что, если ты это не сделаешь сейчас, ты потом всю жизнь будешь жалеть. У тебя, может, получится, может, нет, но ты должен это обязательно попробовать". И вот это был последний шанс, и песня "Собачка", собственно говоря, появилась после открытия этой двери.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Песня абсолютно бесконечная. На мой взгляд, ее можно слушать в любом возрасте. Но хотя, ты знаешь, это беда всех хороших песен. Твой феноменальный, на мой взгляд, альбом "Амстердам", сколько ему уже - три года, два?

 

ГРИГОРЯН: Три.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Три года уже. Ты человек ленивый, ты редко пластинки пишешь. Хотя, с другой стороны, зачем писать пластинки в России, все равно деньги получают пираты, я тебя понимаю прекрасно. Но все-таки у меня такое ощущение, что тебя достала окружающая действительность, как многих из нас. То есть у тебя этот альбом, я его тоже регулярно переслушиваю, он наполнен, ну извините, практически остросоциальными текстами. Это действительно взрыв такой у тебя был или нет?

 

ГРИГОРЯН: Ну, ты знаешь, да. Мне нечего стесняться, я стал как-то очень отрицательно относиться к окружающему миру. Причем не с точки зрения политики или социальной несправедливости, просто меня раздражает отсутствие здравого смысла. Вот когда я не вижу логики в каких-то вещах, особенно на самом низовом уровне государства, когда ты встречаешься с этим мурлом мелколежащим, вот здесь начинаются все проблемы. И вот эта вертикаль власти напоминает мне действительно какую-то совершенно нелогичную машину. То есть это даже не карточный дом, это чудовищное произведение Церетели, такая вот┘ И у меня, естественно, возникает протест, то есть сопротивление. И, собственно говоря, "Амстердам", да и сейчас то, что мы делаем на концертах, такая новая программа, называется "Превращение", там, во всяком случае, появляются персонажи песен, которые ведут себя определенным образом и показывают ту самую картину мира, которая в свое время была у Бальзака в лице трех тысяч персонажей его в "Человеческой комедии", по-моему. То есть он показывал характеры человека. И ты знаешь, Калигула, Павлик Морозов - они стали появляться. Ну как не появиться Павлику Морозову, когда я читал, после того как убрали Лужкова, например, высказывания уважаемого товарища Грызлова - до и после.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Да нет, у него глаза просто открылись, ты не понимаешь, у человека открылись глаза внезапно, у Грызлова. И таких, как он, десятки тысяч оказались.

 

ГРИГОРЯН: Павлик Морозов жив, понимаешь?

 

РУЖЕЙНИКОВ: Конечно, это наше всё.

 

ГРИГОРЯН: Да. И песни стали у меня как-то выравниваться в такую картинку. И мы сейчас не будем писать альбом новый, потому что он просто не нужен сейчас, не по причине материальной, а просто┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: Время другое.

 

ГРИГОРЯН: Да, время другое. И сцена. Вот здесь интересно общаться с людьми, потому что это сценическое пространство в какой-то момент может стать маленькой картиной мира, где ты просто можешь рассказать о том, что тебя раздражает отсутствие здравого смысла, что ты хочешь поставить это человечество, окружающее тебя, не в глобальном масштабе, в какие-то рамки цивилизованности, чтобы люди понимали, что в конечном счете неправильно, если человек произносит слова "будьте добры", "пожалуйста", "разрешите", воспринимать его как лоха, которого можно пнуть, потому что у его собеседника просто шея толще. А уж о законах я не говорю. Слово "милосердие" мне очень нравится, сейчас совершенно забыто уже людьми.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Или забыто, или затерто. Вот так. Что такое милосердие? Милосердие - это по телевизору при свете прожекторов рассказывают что-то. Понимаешь, мы забыли о том, что такое милосердие, забыли, что такое сострадание.

 

ГРИГОРЯН: Ну, как ты помнишь, эти подарки бедным ветеранам - вот это милосердие в нынешнем понимании.

 

РУЖЕЙНИКОВ: А ты не слышал историю про то, как ветеранам какого-то района в Москве вручали огнетушители?

 

ГРИГОРЯН: Да, я слышал.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Ну, это потрясающе!

 

ГРИГОРЯН: Это просто за гранью┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: Вот когда говорят, что подобные вещи - это Кафка, не надо оскорблять Кафку!

 

ГРИГОРЯН: Да, это хуже.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Кстати, о милосердии. Между прочим, очень живая программа "Адреса милосердия", она к этому телевизионному милосердию не имеет никакого отношения, выходит на радиостанции "Маяк", сразу после нас будет.

 

ГРИГОРЯН: Ну, прекрасно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Сейчас будет песня. Дорогие друзья, не надо ее воспринимать как такой штамп, который Армен Григорян и группа "Крематорий" поставили на целом поколении. Нет, это просто очень грустное наблюдение. Очень хорошая песня и очень грустное наблюдение.

 

ГРИГОРЯН: Причем она про Москву. Можно сейчас посмотреть на сегодняшний день Москвы, и вы увидите Москву как она есть.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Да, да. Песня "Гоблины и хоббиты".

 

Армен, я был поражен, когда летом ходил на ваш концерт, поражен просто чумовым плотным звуком. Вы сознательно, скажем так, очень красиво загоняете темп во всех вещах? То есть у вас концертное исполнение очень сильно отличается от пластиночного.

 

ГРИГОРЯН: Да.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Это сознательно сделано?

 

ГРИГОРЯН: Нет, это получается само собой, потому что драйв. И, естественно, когда ты сидишь в студии, смотришь на скучное лицо режиссера, звукорежиссера, то это одно. А когда ты видишь все-таки людей, которые вот эту энергию выкачивают из тебя и дают ее тебе обратно, тут все по-другому. Потом зависит еще от музыкантов. Это новый состав.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Он потрясающий абсолютно!

 

ГРИГОРЯН: Да, он был другим. Ну, собственно говоря, каждый музыкант принес свой вкус. И если там у нас бас-гитарист, например, увлекается металлической музыкой, соответственно появились какие-то нотки оттуда. То есть это была такая дикая смесь, которая песни "Крематория" как-то по-другому стала выражать. И вот это выражение мне сейчас, на сегодняшний день очень нравится. И более того, мне крайне нравится то, что я получаю удовольствие от музицирования, потому что раньше мы как-то уделяли больше внимания окружающему┘

 

РУЖЕЙНИКОВ: Все, что вокруг, да, все, что вокруг.

 

ГРИГОРЯН: Да, все, что вокруг, нам очень нравилось, концерт воспринимался как продолжение образа жизни на сцене.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Нормальная рок-музыкантская такая тусовка. Как Бон Джови говорил, единственный из всех музыкантов, он честно признался: вы знаете, я музыкантом стал только для того, чтобы вот то, что вокруг┘

 

ГРИГОРЯН: Ну, мы тоже поначалу, конечно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Изначально, да, да.

 

ГРИГОРЯН: А сейчас ты понимаешь, что музыка - это нечто большее. И как приятно играть в тот же самый футбол, когда ты вдруг понимаешь, что действительно игра, которая требует мозгов, сама по себе уже интересна, а не только там грохот трибун и то, что происходит до и после.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Слушай, а вам сейчас удается выступать на каких-то больших площадках? У нас сейчас рок-н-ролл, к сожалению, пережил стадионный уровень. Я спрашиваю потому, что, на мой взгляд, "Крематорий" - это сейчас команда, которая и по качеству звука, и по своему артистизму, что очень важно, может поднять стадион, это точно. То есть это почти стадионный рок, в хорошем проявлении. Вы играете на больших площадках, удается, нет?

 

ГРИГОРЯН: Ну, летом на опен-эйрах. В основном это фестивали. Сейчас, конечно, собрать то, что было в 90-х, - нет, сейчас такого нет. Может быть, Шевчук может собрать что-то такое. Но рок сейчас не так востребован.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Даже Шевчук в данном случае - это исключение из правил, и все это замешано на политике.

 

ГРИГОРЯН: Ну, может быть, да, да.

 

РУЖЕЙНИКОВ: А ты, кстати, можешь предположить - просто предположить, - что ты когда-нибудь мог бы заняться политической деятельностью? Или даже не политической, а около - правозащитной деятельностью или деятельностью, которая формирует, прошу прощения, гражданское общество? Предположить хотя бы.

 

ГРИГОРЯН: Нет, я предположить могу, конечно. И я думаю, что, в общем-то, наверное, где-то в подсознании мы даем какую-то оценку тем или иным политическим событиям, и гражданская позиция существует. Но за долгое время существования вот в этом режиме, когда менялись краски - коричневые, красные, все, что мелькало, ты просто понимаешь, что существует системный кризис, против которого ты бороться просто не можешь. И защищать ту или иную позицию политическую, как правило, - это вгонять свою свободную голову в рамки устава той или иной политической партии.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Даже не то что в рамку, а в клетку, в клетку.

 

ГРИГОРЯН: Да. Поэтому здесь я больше толстовец. То есть мне нравится жизнь Льва Николаевича Толстого, что он все-таки писал, проповедовал что-то. А в основном наши музыканты - это не музыканты, нет ни певцов, ни хороших гитаристов. Просто это люди, которые провозглашали некий образ жизни свободный. И у Льва Толстого хватило сил закончить свою жизнь в маразме на полустаночке, но не изменить себе.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Не изменить себе, что самое важное.

 

ГРИГОРЯН: Не ходить к царю на поклон и так далее. Поэтому мы сегодня будем придерживаться толстовских идей.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Слушай, а попридержись, пожалуйста, толстовских идей в объявлении ближайшего концерта. Где, что, когда? Или ты уже на покой до 15 января ушел?

 

ГРИГОРЯН: Нет, я приглашаю, конечно, на концерт. Заходите на наш сайт, там есть график, и встретимся обязательно.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Спасибо за то, что пришел. Приходи, надо чаще встречаться.

 

ГРИГОРЯН: Спасибо огромное. Ты знаешь, я отказываюсь сейчас от эфиров, но с тобой я рад встречаться всегда.

 

РУЖЕЙНИКОВ: Спасибо, спасибо! Дорогие друзья, на мой взгляд, лучшая песня последних 20 лет, написанная в России, написанная и спетая, лучшая и одна из самых светлых - "Амстердам".