Ранеты Актер Андрей Мерзликин в гостях у шоу "Ранеты"

КОВАЛЕВСКИЙ: Выдающийся российский актер у нас сегодня в гостях Андрей Мерзликин. Привет. Я очень рад тебя видеть. Слушай, мы реально не виделись ┘

МЕРЗЛИКИН: Сто лет. Я уже, кстати, ездил озвучивал картину, в которой мы с тобой снимались. Это полотно, великое европейское новое полотно под названием "Четыре дня в мае". Рабочее название стало конечным названием этого фильма. Нас всех там повырезали, скажу тебе честно.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я знаю. Мне Гриша Добрыкин звонил.

МЕРЗЛИКИН: Немцы с нами обошлись, знаешь, как? Обманули, конечно. Обманули в очередной раз. Затащили нас.

РАДЦИГ: Что, заплатили, а не показали?

МЕРЗЛИКИН: Заплатили и вырезали. Представляешь! Порезали. Но что-то осталось, что-то есть.

КОВАЛЕВСКИЙ: Но я знал, что так будет.

МЕРЗЛИКИН: Но ты там стонал, когда тебе делали операцию, очень талантливо, очень выразительно. Это не вырезали. Без этого картина задыхалась, нельзя было.

КОВАЛЕВСКИЙ: Еще бы! Там сцена: мне вынимают пулю из ноги. И, как это традиционно бывает, засунули в рот деревяшку, чтобы я закусил. Этот мерзавец┘

МЕРЗЛИКИН: Как Безруков в фильме. Он там веточку березовую, а мы тебе клинок нашли. На, держи, чтобы тебе больно не было.

КОВАЛЕВСКИЙ: Так Мерзликин окунул его в соль.

МЕРЗЛИКИН: Сначала в дынный соус. Дыню намазал, чтобы соль прилипала. А потом посыпал солью, и в кадре┘

КОВАЛЕВСКИЙ: Я чувствую, дрянь какая-то у меня во рту. Но выразительно очень орал, да.

МЕРЗЛИКИН: Да, но стонал все равно талантливо.

РАДЦИГ: Сейчас я тоже подбавлю. Нет, я на самом деле хотел выразить свое восхищение. Я посмотрел фильм "Качели".

МЕРЗЛИКИН: Мне, Кирилл, очень приятно. Да, да.

РАДЦИГ: Да, я серьезно. Меня поразил фильм актерской игрой. Я не ожидал, что в российском кинематографе еще возможны такие моменты, реально, по-честноку сыгранные. И действительно, я не могу сказать, что фильм такой прям выдающийся, супер, мега, какой-то блокбастер или что-то еще. Фильм про человеческие отношения. Меня действительно поразило. И я за это хочу вам лично сказать огромное спасибо.

МЕРЗЛИКИН: Спасибо. И мне кажется, очень правильно сейчас сказали в том смысле, что (мне так кажется) фильмы не должны быть мегаблокбастеры и мегакрутые фильмы. Фильмы должны быть нормальные. Как "Качели", допустим. Это обычная мелодрама, на бытовую тему, на которую, кстати, кино уже никто не снимает, потому что у зрителей не пользуется популярностью, в кино не пойдут. Правильно, не стреляют. Как образно говорят, что нужны какие-то страсти-мордасти, тогда в кино пойдут. А обычное кино, где можно и по-актерски расслабиться, поиграть по-честноку, редкие мужественные люди берутся снимать. Кстати говоря, продюсерам и надо сказать спасибо, что они свои личные деньги вкладывают, чтобы хоть кто-то пытался снимать такой редкий жанр, как мелодрама.

ТИМОФЕЕВ: Андрей, но ты говоришь, не надо мегаблокбастеры. А "Обитаемый остров"?

МЕРЗЛИКИН: Я говорю не то, что не надо. Просто мы единственная страна в мире, где живут критериями, либо пан, либо пропал. Вообще нет понятия ремесла, делать талантливое простое кино, как это делают немцы, где мы с Максимом снимались. Вообще никакого надрыва нет. Никто в группе, 50 человек, никто не снимает шедевра. Никто не просыпается с головной болью. Нет. Все получают удовольствие, все знают историю, о котором рассказывают, каждый делает свое дело спокойно, развлекаясь. Не в смысле пересмешничают, а друг другу помогаешь, чтобы все было нормально, настроение┘ это правильно было. А у нас, если я берусь, то я закрываю тему в кино. Если я снимаю фильм о войне, то это все, это последний фильм о войне. И если я снимаю фильм про бандитов, это последняя сага, что после меня уже никто ничего не должен рассказать. Зачем такие туги-потуги.

ТИМОФЕЕВ: Это ошибка, ты считаешь?

МЕРЗЛИКИН: Это не ошибка. Я считаю, что это проблема духовного заболевания как лично человека, как нации, как страны, я думаю.

ТИМОФЕЕВ: Но только сейчас мы заболели?

МЕРЗЛИКИН: Нет, ментальность наша российская развивается уже очень давно.

САВЕЛЬЕВ: Андрей, но надо снимать коммерческое кино или нет?

МЕРЗЛИКИН: Понятие "коммерческое" упирается в конечный результат: окупилось оно или нет. Но у нас даже люди умудряются снимать коммерческое кино и все равно проявить авторскую позицию и чтобы показать: да, я еще режиссер с ощущением артхауса. И наоборот бывает.

САВЕЛЬЕВ: Я имею в виду, что коммерческий успех как дальнейшая платформа для творчества. То есть снял, хорошее кино получилось, собрало денег в кинотеатрах, и у тебя есть деньги на новые не эпохальные картины, а на новое качественное кино.

МЕРЗЛИКИН: Это было бы правильно, если бы мы все помогали друг другу делать это. Было бы правильно, если бы мы поддерживали выход любой картины в нашей стране для того, чтобы зритель ходил, отдавал свои деньги, и тогда на эти деньги кто-то пытался, скажем так, переосмыслив свои ошибки, пытаться двигаться вперед. Но у нас любой человек, который хоть что-то делает, он валяется, потому что он не снял 100-процентно по гамбургскому счету шедевр. Раз нет шедевра - все, ты не имеешь права больше быть вообще на этой┘ Иди домой, ты не режиссер! У нас, к сожалению, так относятся. Вышел фильм, допустим┘ Даже не буду сейчас говорить, мы все понимаем, про который┘. Все! И давай валить этот шкаф!

ТИМОФЕЕВ: А, может быть, потому что заявлен он был, как огромный шкаф, как огромный эпос.

МЕРЗЛИКИН: Ведь заявлен был, во-первых, не самим шкафом. Правильно? Этот лозунг "Великий фильм о Великой Победе" - это все-таки кампания, которая взялась прокатывать это кино. Давайте сейчас не будем заниматься оправдыванием-неоправдыванием. Все равно существует то, что у нас не работает система. Собрали деньги и на это же сняли. У нас из всех картин (у нас только говорят, что много окупается) мало, что окупается. Окупаются только "Яйца судьбы". У них есть и вторая, и третья часть, и четвертая. Они всегда будут успешны, потому что они там потратили, образно говоря, какую-то копеечку, а собрали-то очень хорошие деньги. И даже на личную жизнь хватает, на хорошую личную жизнь.

ТИМОФЕЕВ: Андрей, давай про "Брестскую крепость", потому что буквально отгремело по телевизору. Уж все, наверное, смотрели.

МЕРЗЛИКИН: Кстати, один из вариантов фильма. Но, ребята, это не Спилберг! Половина людей, которые просто поплакали, сэмоционировали, сделали свой вывод. Без претензий. Посмотрели: просто так было. Все! Мы уже сняли и пытались честно донести его туда, куда хотели донести, до того зрителя. И, как мне кажется, донесли. Но эти люди, это же не только какие-то там скрытые маньяки, дома сидящие, пишущие, какие-то упыри. Нет! Это вполне вменяемые люди, и даже в правительстве чиновники есть, которым кому-то нравится, кому-то нет, которые палки в колеса вставляют. Я не знаю, почему они это делают. Но их основное мнение: это не Спилберг, это не "Список Шиндлера". Что ж, теперь всем снимать, как?.. Понятно дело, что он молодец. Но он один в мире! В другой стране тоже не снимают под Спилберга. Ни у кого не получится снять так, как Спилберг. Это не "мэйд ин Америка", это "мэйд ин Спилберг". Появился такой человек, которому природа дала возможность вырастить такого сына, которым гордится родина. Давайте мы тоже поможем вырастить кого-нибудь такого же. Чего же нам топтать-то любого человека, который пытается делать шаги. Если я буду бить по ногам ребенка, который делает шаги: неправильно ты ставишь ногу, куда пошел, зачем ты ударился? В принципе, и такое я тоже видел, родители бьют: почему ты ударился о стол? Ты что, не видишь этот стол? Куда ты идешь? Такое есть. От таких родителей происходят потом такие комментарии.

САВЕЛЬЕВ: Расскажи про детей. Сколько детей, кто?

МЕРЗЛИКИН: Трое детей. Сейчас все болеют. Две девочки и мальчик. Мальчику дали четыре с половиной.

САВЕЛЬЕВ: Скажи, пожалуйста, ты как отец молодой, прогрессивный, мальчика - на спорт, на музыку, в актерскую школу? Куда?

МЕРЗЛИКИН: Не насильничаю. Но пока бассейн. Остановились на этом виде спорта, потому что он связан еще как бы с каким-то моментом игры: купаться, прыгать, вроде как-то от души у него получается. А так он не поддается пока дрессуре. А надавливать не очень пока хочется. Направляем, направляем. У нас есть родственники, связанные с борьбой. Непосредственно крестные наши, которые уже там все, это будут будущие самбисты, дзюдоисты и все остальные виды борьбы. Поэтому Федор еще даже не знает, что его ждет.

ТИМОФЕЕВ: А времени, как считаешь, достаточно уделяешь?

МЕРЗЛИКИН: Я - да. Я, например, с божьей помощью, шесть месяцев не снимался нигде. Мне кажется, это достойный период каждодневного пребывания дома. И дети, по большому счету, и даже не понимают, почему я всегда дома. Наверное, сейчас удивятся, когда я уеду.

ТИМОФЕЕВ: Если честно, о детях думаешь, о будущем же все равно? Как думаешь, останешься с детьми здесь или все-таки в Европу?

МЕРЗЛИКИН: Я слышал это мнение. Я почему-то пока так явно не чувствую каких-то тенденций: давайте свалим. Об этом только много говорят. Я не знаю, откуда это пошло? Может быть, я мало вращаюсь в каких-то кругах. Маевки видел своими глазами. Я слышал, как собираются какие-то странные люди, причем, вполне порядочные, хорошие. Но, как только выпьют, у них идут разговоры о революциях и остальном: свалить-не свалить. Я так думаю, что это какое-то ретро в голове. Но это где-то история давно и не с нами. Я вообще не подозревал, что это может здесь быть, я просто соотечественник, современник этих людей. Я сижу, а они чем больше выпьют, тем просто больше кулаком о стол. Их много. Я уж, в конце концов, понимаю, что мне надо прекратить выпивать с ними, потому что, когда один человек встал и уже шагами начал мерить┘ Причем, пили на даче очень состоятельного человека, и один из них выпил и стал ходить, шагами мерить периметр комнаты┘ Его спросили: "Ты что делаешь? Не готов ли ты опись уже делать, чтобы что-то отнимать?" Это пугает. А так валить, конечно же, нет. Во-первых, мне господь полностью отдал понимание и изучение языков. Я просто там пропаду. Я, причем, пытался очень мужественно. Но, видно, здесь мне суждено говорить по-русски.

САВЕЛЬЕВ: Для тебя эти шесть месяцев - отпуск или "затянувшийся отпуск"?

МЕРЗЛИКИН: Скажу честно. Два месяца был отпуск, который сам себе позволил, остальные четыре - ой, а почему, а что случилось? Ага, а оно еще как бывает! Ну, хорошо, подождем. Подписали мы один договор на один проект, но люди в результате не смогли построить объекты, и кино встало, как раньше, заморозили. А другого ничего и нет. Но зато провел весну, слава бог у, прекрасную весну, солнечную.

ТИМОФЕЕВ: Часть отказываешься от предложений?

МЕРЗЛИКИН: Нет, сейчас я на лето┘ Я уже детей предупреждаю, что я уеду не на один день. Уеду я теперь надолго.

РАДЦИГ: Недавно произошла революция вообще, как мне кажется, в кинематографе, "Аватар" вышел. То есть, все, крест поставлен на актерской игре, в принципе, как на актере. В будущем, в перспективе ведь не нужно┘ Ведь можно взять 3D модель Андрея Мерзликина. И его - фьюить! И повернуть, как угодно, разорвать на части, собрать обратно и так далее.

МЕРЗЛИКИН: Все замечательно, согласен. Дай бог, чтобы это было. Но, к сожалению, актер в кадре может споткнуться. А этот человек нарисованный никогда не споткнется. А мы, зритель, смотрим и ассоциируем себя, когда происходит что-то нелогичное, когда происходит не то, как ты в голове нафантазировал, а происходит то, что неожиданно человек взял и сделал не так, как вообще должны были бы сделать все сто человек, которые думали над этим фильмом.

САВЕЛЬЕВ: Поэтому в кинотеатрах кричат: "Сзади!"

МЕРЗЛИКИН: Просто эти случайности, которые происходят на площадке, когда актер начинает импровизировать, когда как бог на душу положил, и он делает то, что даже не предположил режиссер, режиссер не просто нуждается в актерской помощи, он просто от нее полностью зависит. Поэтому, в принципе, режиссер говорит: "Ты начни что-то делать, а я начну режиссировать". Нет такого, что он приходит и говорит: "Делать надо так!" Это только в мультфильмах. Человек-то не изменится. Меняются возможности. И кино будет развиваться именно в этом направлении. Все правильно, революция произошла. И не только в кино. Она во всем, революция, происходит. Но человеческий фактор всегда будет важным, и будет в нем нуждаться зритель. И просто не понятно, в какую сторону с момента развития технологии уйдет момент развития артхаусного направления.

ТИМОФЕЕВ: "Аватар" сняли, а "Оскар" взял "Повелитель бури", между прочим.

САВЕЛЬЕВ: Я вообще как человек не хочу смотреть на моделированное что-то. Я хочу посмотреть на некрасивых, небритых людей.

ТИМОФЕЕВ: А я хочу погрузиться, понимаешь? И "Аватар", между прочим, дал возможность погрузиться.

МЕРЗЛИКИН: Но давайте скажем такую вещь: это Кэмерон. Остальные 3Dешники, где они? Так и будет: Спилберг, Кэмерон и ряд других фамилий, которые в силу каких-то необычайных даровитостей будут делать такое кино. Но формат 3D и так далее не дает 100-процентного качества, что все пойдут и все будут смотреть. "Аватар", в первую очередь, интересная история, которую сумел рассказать интересный режиссер.

РАДЦИГ: О▓кей, он ее нарисовал. И там много этих самых неожиданностей, зрительских неожиданностей.

МЕРЗЛИКИН: А другой режиссер не смог. Но все нормально будет. И театр останется, и телевидение. В каком-то в маленьком формате будет.

РАДЦИГ: Меня просто немножко удивила твоя фраза относительно того, что режиссер приходит на площадку и не знает, как снимать: ты мне дай, а я уже срежиссирую.

МЕРЗЛИКИН: Он знает, как снимать. Он не знает, как актер будет играть. Для этого я, актер, должен начать что-то делать. Тогда я могу тебе помогать. Как стоит бабушка на вокзале, если она стоит и чемоданы стоят, никто не понимает, что ей надо помочь. Но как только она стала надрываться и поднимать, тогда: о, ей тяжело! Может быть ей надо помочь! Актер - человек, который должен придти и начать поднимать эти чемоданы. И тогда начинают ему помогать. Потому что все равно в начальном варианте, когда только создавался такой вид искусства, как театр и кино, в первой голове был актер. Он - конечный и он же начальный. Ради него все делается, чтобы он, этот подонок, который еще больше всех денег берет, чтобы он пришел и сделал это. И сконцентрировал на себе труд всех остальных людей, которые за кадром.

РАДЦИГ: Неужели это до сих пор сохранилось?

МЕРЗЛИКИН: Конечно. И почему плохое кино? Когда люди не уважают и не понимают закономерностей - "разделяй и властвуй" - очень хорошо сейчас в российском кино эта формула работает, потому что все разделились на департаменты. Все так играют в западное кино.

САВЕЛЬЕВ: Даже два союза.

МЕРЗЛИКИН: Союзы - это вообще глобально. На площадке снимаем одно кино, вроде бы раньше все вместе снимали один фильм, а теперь: департамент операторский, департамент светиков, департамент звукорежиссеров. И хорошо, если они все вместе читали сценарий. А ведь некоторые, в принципе, не читают. И неважно, я - департамент. Но они все красиво одеты, у них очень много прибамбасов, куча технологий, а единого понимания, ради чего мы здесь собрались┘ И, как правило, хорошее кино получается, знаете, когда денег нет┘

САВЕЛЬЕВ: Андрей, скажи, пожалуйста, вы с Максимом принимали участие в одной картине. На твой профессиональный взгляд, Ковалевский - хороший актер?

МЕРЗЛИКИН: Да. Я даже не думал ни секунды. У меня даже не было размышлений. На самом деле там режиссер был хороший, который и не стал бы брать абы кого, во-первых. Это хороший немецкий режиссер Ахим фон Боррис. Даже приставка "фон" говорит о том, что он настоящий немец.

САВЕЛЬЕВ: Мы тоже считаем, что Ковалевский - прекрасный актер.

МЕРЗЛИКИН: Он здесь пока разминается. Но когда-нибудь слушатели увидят его истинное лицо с полотен какого-нибудь большого, серьезного┘

РАДЦИГ: Слушатели - не надо. Пускай режиссер позвонит.

ТИМОФЕЕВ: Один хотя бы.

РАДЦИГ: Из Костромской области прислали вопрос. Елена прислала: "Узнала, что Андрей - участник событий, отраженных в фильме "Тихая заставка". Если можно, как там было?"

МЕРЗЛИКИН: Нет, это ошиблись. Я не снимался в фильме "Тихая заставка". Этот фильм шел параллельно с "Брестской крепостью" по Второму каналу. Там играл Чадов. Когда переключаешь с Первого на Второй, то есть на Первом - лицо Мерзликина, на Втором идет название фильма "Тихая заставка". И как-то оно соединяется в одно.

РАДЦИГ: И если еще рекламная перебивка какая-то, вообще все путается в голове.

МЕРЗЛИКИН: А вообще, я снимался в рекламных йогуртах.

ТИМОФЕЕВ: Есть, кстати, фильмы, которые вышли и ты жалеешь, что не снимался в них?

МЕРЗЛИКИН: Есть такой замечательный фильм "Пуля" с Микки Рурком. Жалко, я в нем не снялся.

ТИМОФЕЕВ: А среди отечественных фильмов?

МЕРЗЛИКИН: Нет абсолютно. Не кокетства ради. Вообще, мне кажется, что мне очень сильно везет, слава богу. Я даже не буду стучать, потому что это не зависит от меня никак. Пока на сегодняшний день все картины, в которых я участвовал, вполне интересны, и люди, с которыми я работал, - это люди, с которыми мне и хотелось бы повстречаться, поработать. И есть уже даже какой-то такой заработанный жир, капитал внутри, с которым я могу спокойно себя чувствовать. Но, думаю, что есть картины, в которых я не снимался и в которых я бы хотел участвовать. Но так, чтобы сожалеть, такого нет. Потому что они тем и прекрасны, что там меня нет.

САВЕЛЬЕВ: А тогда есть такая картина - "жалею, что снялся"?

МЕРЗЛИКИН: Тоже нет. У меня был один эксперимент очень странный, но картина настолько не получилась, наверное, она вообще никуда не вышла. Она даже в Интернете нигде не выложена. Хотя картина снималась - полный метр. И я там играл женщину. Вообще было удивительно. Я так по-актерски радовался. Я играл мужчину, который переодевается женщиной. Трансвестит или травести, как правильно это сказать, не знаю. Весь фильм было очень весело, смешно: колготки, глаза накрашены, локоны, я сам себя не узнавал. Было очень смешно. Но картина куда-то пропала.

ТИМОФЕЕВ: А тебе важно, чтобы твой актер что-то нес с экранов?

МЕРЗЛИКИН: Персонаж? Думаю, что это не только для меня важно. Важно вообще изначально задумываться, зачем ты все это делаешь: ни почему, ни как, ни для чего, а зачем? Потому что если ты понимаешь, зачем, то на все эти вопросы появляются ответы мгновенно. Ну, если не мгновенно, то в момент производства фильма. И не всегда это должно быть добропорядочно. Важно другое, что, когда рассказываешь ужасную историю или историю, которую мы иногда называем чернухой какой-нибудь, она в конце все равно должна заканчиваться┘. Не в смысле - кому-то должна, а то, что все равно на земле нет ни одной темной истории без просвета. Ну, нет оголтелой черноты в России, не бывает! В России показывают: пьют. Пьют, а ты камеру чуть левее сделай, а рядом, в соседнем дворе находится мужик, который держится и не пьет. Не снимают же про него кино? Не снимают.

САВЕЛЬЕВ: Дом строит.

МЕРЗЛИКИН: Сколько у нас этих "Левшей", которые умеют подковывать┘ Они строят такое! Я тут проехал по Сибири, ездил с театром, люди изобретают до сих пор. Как раньше была передача "Своими руками", помните? Там машины делают, корабли делают, воздухоплавательные┘

САВЕЛЬЕВ: "Это вы можете" она называлась.

МЕРЗЛИКИН: Да! Потрясающе все это делают. Причем, при всем этом беспределе, о котором мы рассказываем в средствах массовой информации, в документальных фильмах. Был замечательный фильм "Волчок", мне нравился. Хорошо рассказанная история в Екатеринбурге. Действительно, такая история есть, такие мамы есть. Все есть. Но в финале, потому что того требует драматургия и того требует фестиваль, на который эта картина поедет, должно закончиться это безнадежно. И тогда это - этнос такой. Может, я ошибаюсь, меня могут поправить.

ТИМОФЕЕВ: Мне кажется, что "Волчок" еще лает. Все гораздо страшнее и ужаснее. И драматургия жизни гораздо глубже и многограннее, чем┘.

МЕРЗЛИКИН: Но она небезнадежна, потому что дети, которые выросли у таких родителей, не знают, что их родители ужасные. Они их так же любят, как и я люблю свою маму, с которой все нормально. Они их бесконечно любят. И они не понимают, что мама к ним как-то жестко относится. И поэтому в этом кино как раз в конце неправда в финале.

РАДЦИГ: Андрей, вопрос как к радиотехнику космического машиностроения: давно ли не держал в руках паяльник?

МЕРЗЛИКИН: Кстати, давно! Но запах канифоли, я вам скажу честно, до сих пор еще чувствуется. Очень много паял, и поэтому, видно, осталась во мне эта канифоль еще. Дома я могу иногда что-нибудь еще подпаять.

РАДЦИГ: А техническое образование каким-то образом помогает в жизни или в профессии?

МЕРЗЛИКИН: Любое образование помогает. Любое образование бесследно не пропадает. Оно на то и среднее, на то и высшее образование. В первую очередь, образование дает возможность уметь обрабатывать информационные данные, которые ты по жизни получаешь. Ведь высшее образование - это не конкретная специализация, а просто твое умение ориентироваться, умение принимать какое-то решение в той или иной ситуации. И это важно. Потому что даже обмануть педагога во время сессии - это такая титаническая работа мозга! Если ты действительно доучился до конца и все сессии сдал, то, в принципе, ты действительно специалист высокого уровня.

РАДЦИГ: А что, во ВГИКе приходилось обманывать педагогов?

МЕРЗЛИКИН: Да я учился в двух дневных институтах параллельно. Во ВГИКе и Высшее экономическое образование получал. То есть внахлест два курса. Я обманул. Но просто нельзя бесплатно в двух дневных учиться. Поэтому у меня произошел подлог документов. И плюс я тянул по две сессии зимой и по две сессии летом.

РАДЦИГ: Сейчас не боишься признаваться в этом?

МЕРЗЛИКИН: А чего признаваться-то? Уже все, дело сделано.

КОВАЛЕВСКИЙ: Андрюш, я другой вопрос хочу задать, не решаюсь. Праздники сейчас прошли, я пытался как-то смотреть телевизор. Естественно, по всем каналам фильмы о войне. И много новых фильмов, очень много новых сериалов с новыми актерами. Подавляющее большинство, на беглый взгляд, среднего качества.

МЕРЗЛИКИН: На эту тему, на самом деле, мы недавно очень серьезно все разговаривали. Вопрос стоял: нужно снимать кино про войну или нет? Я отвечу: правильно, кино нужно снимать. Но вопрос давайте зададим: нужно ли такое количество с таким качеством? Но так как у нас нет цензуры, которая это бы могла отслеживать┘ Вообще "цензура" - дурацкое слово. Но нет людей, которые бы определяли критерии того или иного фильма, его качество. Но все равно постараться урегулировать этот вопрос, чтобы производство того или иного фильма отвечало качеству, художественному, это вполне в наших руках, и это мы могли бы сделать. Потому что телевидение в силу каких-то вещей совсем пытается убить кино. И ходят артисты 2011 года, переодетые в так называемую военную форму, которая уже даже и не соответствует тому периоду. Даже наш общий друг Добрынин Гриша снимался в немецком кино с той же самой прической, что и в "Молнии"┘ Ну, это просто у фон Борисса не было таких претензий. То есть у него спокойно все.

ТИМОФЕЕВ: Он не снимал великое кино.

РАДЦИГ: А нужна правда-то в кино?

МЕРЗЛИКИН: Понятие правды разное. Ведь можно рассказать аллегорию о правде, а можно рассказать тупо. "Иди и смотри" - фильм Климова - это правда. И она вызывает именно ужас, те эмоциональнее ощущения, которые я запомнил, в силу того, что прям обухом по лбу. В этом смысле нужна правда.

КОВАЛЕВСКИЙ: Знаешь, я еще что заметил? Что люди, режиссеры, продюсеры стараются, что называется, освоить бюджет. И мы сейчас покажем бой, взрывы, танки, авиация (пусть компьютерная, но неважно), мы сейчас показываем, что деньги есть на наше отечественное кино о войне, и мы сейчас эти деньги тратим. И пожалуйста, смотрите, как эффектно можно показать бой.

МЕРЗЛИКИН: У нас неверное представление. У нас не дирижируют продюсеры кино, как ты, Максим, сейчас пытался сказать. Вообще, кино так не производится. У нас кино, на самом деле, снимается, все нормально. Есть утвержденный сценарий. И все (поверьте, честное слово) хотят снять хорошее кино. Все делают все возможное. Никакого заговора, еврейского, тем более, нет в кино. Оно не получается в силу каких-то других причин. Я знаю эти причины. Это отдельная беседа, мы потеряем на этом много времени.

ТИМОФЕЕВ: Ну, хотя бы обозначь. Всем же интересно, заинтриговал.

САВЕЛЬЕВ: Что за причина такая?

ТИМОФЕЕВ: Монтаж или что? Где косяк?

МЕРЗЛИКИН: Россию всегда отличала степень невежества и степень невежественных людей, сидящих не на своих местах. Понятие "кухарка управляет государством", которое появилось в 1917 году, - это не только символ того времени. Это символ вообще практически всегда. И получается в России так у человека, что, если нет карьерного роста, то плохая работа. То есть я не могу остаться на своей работе и достичь в ней каких-то высот. Нет, я куда-то должен двигаться. Очень много продюсеров, которых я встречал в этом департаменте, лет 10 назад катали тележку. То есть это люди, которые сначала были дольщиками, потом они держали штангу для звукорежиссера. Растут, растут, растут. Никто не хочет остаться до конца звукорежиссером. Допустим, до конца дней стать просто офигенным звукорежиссером, который запишет чистый звук в центре Москвы возле Кремля, где все ездят. Но он запишет чистый звук, как это делают мои знакомые из Стокгольма. Я снимался в картине. И записали чистый звук. Никто не верит в нашей стране, говорят: "Это невозможно". Я говорю: "У нас это все невозможно". А эти два человека приехали, их поселили в Черемушках, они записали всю картину в чистом звуке. С примерами покончим. Само это желание двигаться вперед позитивное вроде бы, созидательное. Но оно разрушительно с точки зрения: ты не развиваешься и не становишься нигде профессионалом, ты питаешься крохами, не видать тебе целого пирога.

КОВАЛЕВСКИЙ: И, в принципе, ты сейчас согласился с тем, что я сказал. Потому что продюсеры, которые снимают кино, тоже хотят выделиться тем, что они снимут какую-то сцену батальную.

МЕРЗЛИКИН: Но просто "сниму батальную сцену" - это не дает тебе права думать: все, я снял офигенное кино". Или: я оправдал эти деньги.

КОВАЛЕВСКИЙ: А для многих - это оправдание.

МЕРЗЛИКИН: Как правило, это только на телевидении. Поэтому я и говорю: телевидение убивает кино. Потому что идет отчет за деньги. А в кино люди рискуют своими деньгами и они просто так, абы кому сцену снимать не будут.

КОВАЛЕВСКИЙ: Я думал, почему можно тысячи раз пересматривать фильм "Семнадцать мгновений весны"?

ТИМОФЕЕВ: И "В бой идут одни старики" показывали.

САВЕЛЬЕВ: Это не фильм про войну. Это детектив на тему шпионских страстей.

КОВАЛЕВСКИЙ: Нет, это фильм про войну. Но там всего две смерти.

МЕРЗЛИКИН: Но мы говорим о вкусах. Максим, мы сейчас здесь потонем. Вкусы у всех разные. Кому-то нравится, кому-то нет. Кто-то любит, кто-то нет. А есть люди в регионах, которые┘

КОВАЛЕВСКИЙ: Я просто к чему все это говорю? Те фильмы, которые, в частности, в этом году я видел по телевизору, не захочется пересматривать. Их не захочется поставить у себя на полке, чтобы этот фильм был у тебя дома.

МЕРЗЛИКИН: Максим, ты взрослый, самостоятельный, самодостаточный человек. И мы, слава богу, выросли еще в той стране, где в нас что-то закладывалось. Я не буду сейчас сетовать, я не буду размышлять и я не знаю, какая сейчас система координат у нынешней молодежи, но то, что я задаю вопросы и ходил по школам┘ У меня есть сомнение, что мои дети растут в здоровом, правильном и нравственно четко определенном обществе, где система координат добра и зла хорошая. Или, скажем так, приемлемая. Более того, я констатирую факт, что она отсутствует. И нет ни одного человека, который бы ее позиционировал. Ни одного.

ТИМОФЕЕВ: А ты?

МЕРЗЛИКИН: Для моих детей - это я. Но я должен им очень много объяснять про это общество тогда. Я не могу их выпустить во двор. Заметьте, что во дворах очень мало детей, потому что родители не выпускают детей во дворы, у нас дворы пустые. Ну, там есть вокруг песочницы, где стоят штук 10 нянек, которые контролируют, чтобы никуда он не пошел. А этого не было.

ТИМОФЕЕВ: Это интересно. Давайте тут заостримся. Кто тогда должен говорить? Не ты? Разве не киношники должны говорить, что Афоня-слесарь - это замечательный человек?

МЕРЗЛИКИН: Каждый из нас. Каждый из нас должен понимать, если у него есть гражданская позиция, он ее должен проявлять. Поэтому я в своих фильмах определяю выбор конкретных ролей и когда я о них говорю, когда я встречаюсь со зрителями и так далее, мне задают вопросы: нужно или не нужно это кино? Действительно, согласен, что нужно снимать кино, которое не гнобит менеджера среднего звена, что тебя бабы любить не будут, а, наоборот, дает возможность понять, что эта профессия нормальная. И без менеджеров среднего звена не выживет ни одно государства. И наша страна погибнет, если мы не будем давать возможность верить в собственные силы человеку, который делает титанический труд, а в конце ему еще говорят, что он - дурак.

ТИМОФЕЕВ: А Димон "Ошпаренный"?

МЕРЗЛИКИН: И Димон "Ошпаренный" в силу своего плохого осуждаемого поступка необходим только для того, чтобы о нем говорить и осуждать. Ведь это же неважно говорить, что кино плохое, но можно в школе сказать: "Посмотрите этот фильм". - "Для чего?" - "Чтобы понять, как не надо. Что это плохо". Сейчас, правда, у современных детей никакого отклика нет, прошли эти времена. Сейчас другие фильмы они смотрят и обсуждают. И если какой-то фильм нашел резонанс у детей, нужно говорить об этом фильме с детьми. Но не запрещать это кино. Не говорить, что это кино плохое.

ТИМОФЕЕВ: Но ты говоришь о кино┘ Ребенок посмотрел 20 минут от силы внимательно полуторачасовую ленту. Потом залез в Интернет, и внимание все ушло туда.

МЕРЗЛИКИН: Не поверите, "Брестскую крепость" дети смотрят от начала до конца. Не смотрят "какой фильм хороший!", а про то, что на моих глазах┘

ТИМОФЕЕВ: Страшновато детям?

МЕРЗЛИКИН: Нет! У меня четыре с половиной года сыну. Он смотрел в кинотеатре. Я говорю: "Может, уйдем?" "Нет, - он ни в какую. - Я хочу посмотреть до конца". Ему не понравилось только одно: что это очень громко и очень длинно. Показывали детям в детских домах, возили. По всей стране, по разным городам. Все нормально с нашими детьми, кстати, и с порядочностью. Меня это больше всего радует. Хоть у нас и проблемы с обществом, но с детьми у нас все равно все нормально. Про гражданскую позицию говорили, что нужно говорить и проявлять. Потому что система нравственности и ценности существует, об этом нужно говорить. А не только о системе вседозволенности. Просто у нас со свободой как раз очень легко все получилось, и мы так быстро за все это цепляемся.

КОВАЛЕВСКИЙ: Тебе не кажется, ситуация отпущена таким образом, что говорить можно все, что угодно. А Васька слушает, да ест.

МЕРЗЛИКИН: Да это же везде так. Во-первых, у меня не стоит задача кого-то там исправить или изменить правительство. Я, кстати, спокоен. Я как раз верю в то, что, меняя себя, все вокруг меняем. Потому что вокруг все мои близкие люди (не мои друзья, даже мои ровесники). А какие-то взрослые люди или люди, которые имеют какие-то возможности, и если они в силу духовного и душевного здоровья позиционируют себя как созидатели, вокруг них хочется объединяться.

РАДЦИГ: То есть ты формируешь свое общество?

МЕРЗЛИКИН: Да, получается собор людей, которых тебе приятно видеть, у которых ты можешь научиться. Ведь как актер? Он хочет играть на сцене с людьми, которые сильнее тебя, чтобы расти. И мечтаешь сыграть с покойным Леоновым, потому что понимаешь, что, стоя на сцене┘ Или в театре с Джигарханяном я работал. Конечно, мне был бы здорово работать на площадке с Джигарханяном, потому что я сразу вытянусь. В смысле: в профессии я расту, когда есть сильный. Так и в человеческом смысле, когда вокруг тебя есть здоровые и сильные люди, тогда ты к ним тянешься и ты сам становишься лучше, и ты принимаешь его правила, сам начинаешь так вести.

ТИМОФЕЕВ: Андрей, тебе надо придти еще раз.

МЕРЗЛИКИН: Пока!

Слушайте аудиофайл.