Профитроли "Профессионал"

СТАХОВСКИЙ: К нам в гости пришла Лариса Рубальская, писатель, поэтесса, переводчик или переводчица, член Союза писателей Москвы, в общем, хороший человек.

РУБАЛЬСКАЯ: Вот это главное. Здравствуйте.

СТАХОВСКИЙ: Здравствуйте. Кстати, раз уж мы заговорили о таких легких эпитетах, которые я позволил себе дать в начале, хотя их можно было не давать, и так все прекрасно знают, что собой представляет Лариса Алексеевна. Вот вы разграничиваете для себя понятия - поэт и поэтесса?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, я различаю, конечно, к себе не отношу ни одно, ни другое.

СТАХОВСКИЙ: А почему?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, потому что существует великая поэзия, стихи, которые пишут поэты и поэты женщины. Поэтесса вообще слово такое глуповатое. А я автор.

СТАХОВСКИЙ: Автор текстов?

РУБАЛЬСКАЯ: Я автор стихов. Ну, это разница есть.

СТАХОВСКИЙ: А в чем же она, интересно?

РУБАЛЬСКАЯ: Мои стихи, ну, они литературно не беспомощные, мои тексты песенные, их можно читать, как стихи, поэтому я не называю себя текстовиком. Ну, поэт-песенник - такое распространенное есть определение. Я себя называю автором, потому что я сама их читаю, а артисты их поют.

СТАХОВСКИЙ: Но вы же пишете стихи не только для песен, есть же и сборники, которые выходят отдельно с какими-то, как бы это назвать-то, с внутренними переживаниями.

РУБАЛЬСКАЯ: Конечно, я даже сама изобрела новый жанр такой - рифмованное повествование. Я теперь пишу такие, не знаю, как назвать, не стихи, не поэмы, но слушаются, как стихи, а содержательны, как будто это маленькие новеллы, потому что я очень много выступаю, и сейчас мне важно со сцены читать то, что во мне происходит.

СТАХОВСКИЙ: А у вас есть любимые поэты? Конечно же, должны быть.

РУБАЛЬСКАЯ: У меня есть, конечно, любимые поэты, но это классики и современные классики. Я, может быть, удивлю вас, я очень люблю Твардовского, я читаю, перечитываю и учусь.

СТАХОВСКИЙ: А почему удивите? Марлен Дитрих перед Твардовским на коленях буквально стояла, поэтому чего же тут удивительного.

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, ну, я вроде должна бы сказать что-то такое общепринятое. Общепринятое я тоже люблю, но выбрала это.

КУЗЬМИНА: Вот пока вы не пришли в эфир, Женю встречала Лариса Алексеевна. Здесь предстала Лариса Рубальская.

РУБАЛЬСКАЯ: Это я попросила.

КУЗЬМИНА: Это понятно. А помните момент, когда, может быть, впервые кто-то сказал: Лариса Алексеевна много-много лет назад, и от этого как-то…

РУБАЛЬСКАЯ: Много-много лет назад не говорили, а сейчас, конечно, говорят и это справедливо. Но все-таки мне пока хочется звучать без отчества чаще.

СТАХОВСКИЙ: Хочется быть Ларисой.

РУБАЛЬСКАЯ: Пока да.

СТАХОВСКИЙ: А как вас близкие люди называют?

РУБАЛЬСКАЯ: Ларсик.

СТАХОВСКИЙ: Ларсик? О, интересно. Я впервые, кстати, слышу такое сокращение.

РУБАЛЬСКАЯ: И забудьте сразу.

КУЗЬМИНА: Потому что вам не нравится?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, нравится.

СТАХОВСКИЙ: На то они и близкие люди.

КУЗЬМИНА: Уже такое время, что нравится, не нравится, уже это прижилось, да, с их точки зрения?

РУБАЛЬСКАЯ: Да у меня вообще такой характер покорный, мне все нравится. Я очень редко возмущаюсь и что-то отвергаю.

СТАХОВСКИЙ: Вы по ощущениям и по интервью, которые, и по выступлениям вашим, и телевизионным, может быть, и каким-то другим, все время складывается ощущение, как очень мягкого такого, доброго, человечного человека.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, я рада, я не хочу сказать, что вы ошибаетесь, продолжайте.

СТАХОВСКИЙ: Сегодня 2 сентября, вчера был День знаний, детишки пошли в школу, у вас есть какие-то воспоминания о своей школьной жизни?

РУБАЛЬСКАЯ: Мой самый любимый месяц в году это сентябрь. Вы знаете, жизнь-то, она уже долго происходит, и все месяцы отмечены всякими событиями. Сентябрь меня пока в моей жизни ничем не огорчал. Я очень ждала первый день в сентябре, и даже одна из первых песен так и называлась «Первый день в сентябре самый долгожданный». Когда я была, конечно, когда я себя помню уже во взрослости, с 13 примерно лет, я всегда думала, кто в нашем классе новые мальчишки будут. Первая бегала смотреть списки, тогда вывешивали, и когда видела новую мужскую фамилию, сразу во мне была такая надежда, что, может быть, опять что-то будет происходить. Вот так вот.

СТАХОВСКИЙ: Легкий трепет и ожидание. О, как интересно.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, и первые такие опыты написания песенок на музыку тех лет.

СТАХОВСКИЙ: А был любимый предмет в школе?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, я закончила школу очень плохо, у меня одни тройки, ни оной четверки нет в аттестате, и химия на осень. Наши уже девчонки замуж выходили, кое-кто уже детей ждал, а я все ходила, сдавала на осень химию.

СТАХОВСКИЙ: Никакой личной жизни.

РУБАЛЬСКАЯ: 11-й класс, к 19 годам дело шло.

СТАХОВСКИЙ: Ужас. Никаких тебе летних каникул, ничего.

КУЗЬМИНА: Об этом родители обычно умалчивают. Я тут тоже недавно поехала к родителям и сфотографировала свой аттестат с тройками. И, в принципе, слушатели иногда спрашивают, а как вы учились, и очень как-то хочется придумать, сказать - хорошо, чтобы быть примером. А, оказывается, что такие люди учились-то, в общем, и не очень вроде бы как.

РУБАЛЬСКАЯ: Я не могу сказать, что была способная, просто не занималась, я занималась, но была не способной, мне очень трудно давались науки такие, которые требуют ума. А так как они отнимали все время, я уже шла в троечницах, у меня уже и по литературе тройка было, и по английскому, который, мне кажется, я в то время для школы знала вполне прилично. А после окончания школу был вечер встречи очередной, наш классный руководитель всех спрашивала, где учишься, в каком институте, а мимо меня так посмотрела: ну, Рубальская, ладно. Я говорю: вы меня тоже спросите, я тоже в институте учусь. Ну, это было удивительно.

СТАХОВСКИЙ: Да, это удивительно, вы говорите, что вы троечница, и с английским у вас вроде как было…

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, год я пропустила, потом пошла работать, печатала без ошибок, дали характеристику, что прилежная, на работу не опаздывает, тогда я поступила в институт.

СТАХОВСКИЙ: А потом был институт, и японский язык случился в жизни.

РУБАЛЬСКАЯ: А японский язык был позже уже, после института.

СТАХОВСКИЙ: А почему японский? Я понимаю, что этот вопрос вам задавали, наверное, 150 раз.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, ну, это случайно, просто, знаете, я так написала однажды: наша жизнь из случайных сплетений, их еще называют судьбой. Ничего не было преднамеренно.

КУЗЬМИНА: Но с Японией же была связана часть жизни все равно?

РУБАЛЬСКАЯ: Вся была жизнь связана, вот с тех пор, как я его изучила на курсах с 30 лет и уже больше 30 лет я занималась.

СТАХОВСКИЙ: Ну, наверное, да. А сейчас продолжаете что-то переводить?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет. Я же не умею ни читать, ни писать, я умею только говорить. Я работала в газете «Асахи» и была разговорным довольно хорошим переводчиком, а потом это как-то ушло из моей жизни, и заняли вот эти песни, выступления.

СТАХОВСКИЙ: И все, и музыка победила, что называется.

РУБАЛЬСКАЯ: Победила, а подруга у меня еще близкая японка, еще приятель, они приезжают, и мы болтаем по-японски, как тогда.

КУЗЬМИНА: Очень хочется родителям сказать, что, если ваш ребенок троечник, то вполне возможно, что когда-то он выучит японский язык, вы будете завидовать его способностям.

СТАХОВСКИЙ: И станет поэтом-песенником.

РУБАЛЬСКАЯ: Я бы так не могла обнадежить родителей, если ребенок троечник. Но я все-таки какая-то была троечница, но не самая, ну, как-то не хочется про себя так сказать, но необыкновенная, на самом деле. У меня полет всегда был такой фантазии странный.

КУЗЬМИНА: А как родители относились, это же тройка это же удовлетворительно, удовлетворительная успеваемость.

РУБАЛЬСКАЯ: Родители страдали, страдали, что у них такая тупая дочка.

КУЗЬМИНА: Хорошо, у родителей аттестаты же, и у моих, и у многих родителей отличные.

РУБАЛЬСКАЯ: Вы представляете, Вера, у нас выпускной вечер, а я на осень оставлена, и мне платье сшили из розовой занавески, такой вот тюль, летящее, всем выдали аттестаты, мне нет, всех родители поздравляют, моя мама сидит и плачет, что у нее такая дурная дочка.

СТАХОВСКИЙ: Ну, потом-то смирились, потом вы же как-то показали им, что вот, я же могу.

РУБАЛЬСКАЯ: Но все равно им дано право, и маме, и отцу долгие годы меня поправлять, улучшать, воспитывать, потому что я такой ребенок неудачный.

КУЗЬМИНА: Это правда, что вам нравится «Мумий Тролль»?

РУБАЛЬСКАЯ: Я когда-то это сказала, но…

СТАХОВСКИЙ: «Мумий Тролль» ты имеешь в виду сейчас Туве Янсон или группу?

КУЗЬМИНА: Группу «Мумий Тролль».

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, когда-то вот, в то время, когда-то это было очень давно, меня спросили, я что-то послушала, мне понравилось. Я не могу сказать, что мне нравится «Мумий Тролль», послушала однажды.

КУЗЬМИНА: Хорошо, какие музыкальные коллективы, которые за последнее время появились, вам нравятся?

РУБАЛЬСКАЯ: Мне нравится «Дискотека Авария», как ни странно.

СТАХОВСКИЙ: Они смешные.

РУБАЛЬСКАЯ: Они смешные, живые. Я вообще люблю все энергичное, живое, веселое, мне нравится.

КУЗЬМИНА: А это правда, вот говорят, я люблю энергичное, веселое. А есть люди, которые любят лирическую музыку, драматические фильмы.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, я к этим людям не отношусь, хотя пишу тоже грустные песни, которые потом ложатся на медленную музыку и становятся наиболее популярными из того, что я написала. А я сама люблю более веселые песни.

КУЗЬМИНА: А почему они становятся более популярными?

РУБАЛЬСКАЯ: Потому что грустное слово «любовь», а любовь вечная тема. И когда звучали «Транзитный пассажир» или «Странная женщина», это была моя победа. А, например, какая-нибудь веселая песня, ну, так она и осталась для меня только победой.

СТАХОВСКИЙ: А вы когда-нибудь выясняли происхождение своей фамилии? Вы знаете, откуда, что пошло?

РУБАЛЬСКАЯ: Не знаю, но подтверждаю тем, что я очень много ем, рубала. Меня все время в школе звали Рубала, и у меня ник Рубала в интернете.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе! Ну, раз уж заговорили про еду, вы снимались в некоторых телевизионных кулинарных шоу.

РУБАЛЬСКАЯ: Почти во всех.

СТАХОВСКИЙ: Правда, хорошо готовите? Или это просто шоу и шоу?

РУБАЛЬСКАЯ: Обижаете. Я хорошо готовлю. Я вела даже сама какое-то время на Третьем канале кулинарную программу почти два года, две книжки кулинарные написала и они продавались и даже все продались.

СТАХОВСКИЙ: А как-то можно научить человека готовить?

РУБАЛЬСКАЯ: Этому можно научить. Но все равно какой-то внутренний дар должен быть. Знаете, вот скажешь: положить две ложки солит, три ложки сахара. А, на самом деле, нужно две таких, но не полных ложки, этому не научишь, это надо, чтобы человек сам понимал вкус. Вкус должен быть у человека, как в одежде, как вообще ко всему, так и к тому, что в кастрюльке.

СТАХОВСКИЙ: Ну, в том-то и дело, что можно сказать, что кулинария - это наука, потому что, да, там можно измерить, что куда положить, но в какой-то степени ее не зря называют и кулинарным искусством, где можно прилагать творчество.

РУБАЛЬСКАЯ: Искусством, конечно, слово искусство не ко многому применяется. Конечно.

КУЗЬМИНА: Раз уж заговорили об Интернете в какой-то части нашей беседы. У вас странички в социальных сетях или же это ЖЖ?

РУБАЛЬСКАЯ: У меня есть, и очень много приходит, только я сразу делаю удалить, удалить, удалить. Мне самой это не интересно.

КУЗЬМИНА: А зачем заводили?

РУБАЛЬСКАЯ: А просто я тогда подумала, ну, интересно, что это такое, получится, не получится и завела. А теперь я хотела бы даже выключить, только не знаю, как.

СТАХОВСКИЙ: Надо позвать каких-то, ну, не знаю, людей.

КУЗЬМИНА: Мы вас научим, вы нас попросите.

РУБАЛЬСКАЯ: Я позову. Пускай пишут, а вдруг у меня опять придет интерес. Может же быть?

КУЗЬМИНА: Может. Про цензуру все-таки хотелось спросить. В том же Интернете и вообще, как вы к ней относитесь?

РУБАЛЬСКАЯ: Это я когда-то сказала, и все время меня все спрашивают. Ну, цензура это слово-то нехорошее, хотелось бы, чтобы было совсем другое какое-нибудь слово, в которое было бы вложено такое понятие, как вкус опять же. Чтобы было грамотно, чтобы было со вкусом, чтобы было позитивно. Если это можно назвать словом цензура, то я за нее.

КУЗЬМИНА: Есть какие-то слова, которые вы придумали сами?

РУБАЛЬСКАЯ: Ой, есть, наверное, я сейчас сразу не вспомню, наверное.

КУЗЬМИНА: Мы вам дадим время.

РУБАЛЬСКАЯ: Головоморочание. Я однажды написала в песенке: сплошное головоморочание. Вот такая игра звуков.

СТАХОВСКИЙ: Возвращаясь к Японии. Я помню, что в одном своем интервью вы рассказывали совершенно потрясающую для меня тогда вещь. Я ходил и думал потом об этом целый день, когда вы, видимо, в Японии это происходило, встретились с одной достаточно уже в возрасте женщиной, и когда вы спросили у нее, что вы прожили долгую жизнь, и чего вам еще хотелось от жизни? И она задумалась и сказала: вот бы еще разочек полюбить.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, это и есть моя подруга очень близкая, ей 82 года. Эта немножко история была более романтически окрашенная. Когда мы с ней, у меня были в Израиле гастроли, она ко мне туда приехала, я нашла камушек куриный бог с дырочкой, говорю: загадай желание, оно исполнится. Она так руки потерла, по-буддистски так посмотрела в небо. Я говорю: что ты загадала? Она сказала: полюбить еще разок.

СТАХОВСКИЙ: Получилось? Полюбила?

РУБАЛЬСКАЯ: Я не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Ну, близкая же подруга, не спрашивали, нет?

РУБАЛЬСКАЯ: Я думаю, что нет. Но она вообще какой-то такой человек, она в состоянии любви ко всему, к предметам, к людям. Может быть, она имела в виду такую любовь. Нет, любви такой мужчины к женщине, конечно, у нее больше не случилось.

КУЗЬМИНА: Анастасия Чернобровина была у нас в гостях, это ведущая утренней программы на «России» и «Моя планета», она недавно вернулась из Японии. И главное, что она подметила для себя, что японцы очень одинокие люди. Может быть, современные японцы очень одинокие люди.

РУБАЛЬСКАЯ: Вы знаете, нельзя понять японцев, не понимая язык. Даже мне казалось, когда-то была книга вот Овчинникова «Ветка сакуры», я много же лет в японском вареве варилась, была все время в их окружении, я со многим не согласна, как-то он, мне кажется, не разглядел. А тем более, побывав недолго в Японии. Нет, даже вот эта моя подруга Мидури, я ей говорю иногда, что вот одиночество, она говорит: нет, нет, замени слово одиночество на слово свобода. Знаете, мне это очень понравилось. У них этого понятия одиночества нет.

СТАХОВСКИЙ: Вы всю жизнь прожили с одним мужем. Есть какой-то рецепт любви? Счастливой семейной жизни?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, такой рецепт простой, обыкновенный, просто не все время настаивать на своем, иногда стараться делать так, как он хочет.

СТАХОВСКИЙ: То есть, любовь - это уступать, в первую очередь, все равно?

РУБАЛЬСКАЯ: Конечно, соглашаться.

КУЗЬМИНА: А семья это всегда мама, папа и дети?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, мы жили вдвоем, не было у меня детей, к сожалению, но семья, это было ощущение семьи. Я вообще, знаете, как, я сейчас одна, я всегда с тем, кто тоже одинокий, думаю, что нужно создать ячейку. Ну, так сложилась жизнь, ничего не сделаешь. Но у меня есть жена моего брата, которого тоже нет, ее дочка, ее муж и малыш, это наша ячейка. Поэтому одиночество все, до свидания, я просыпаюсь утром, звоню им, они мне, мне есть, с кем поделиться. И, знаете, еще кто-то умный недавно сказал: одинокий не тот, кто никому не нужен, а тот, кому никто не нужен.

КУЗЬМИНА: Сейчас я пока записываю, а ты спроси что-нибудь очень умное.

СТАХОВСКИЙ: А есть у вас домашнее животное?

РУБАЛЬСКАЯ: Конечно, есть. А мне кажется, когда на человека смотришь, понятно, есть у него или нет.

СТАХОВСКИЙ: Ну, вот я, поэтому и спросил.

РУБАЛЬСКАЯ: У меня есть, конечно. Пудель Мотя, у него походка такая же, как у меня.

СТАХОВСКИЙ: Причем вы собачница по ощущениям именно, не кошатница.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, я не могла бы сказать, что я собачница. Я Мотина, однособачница.

СТАХОВСКИЙ: А сколько ему лет уже?

РУБАЛЬСКАЯ: Шесть.

СТАХОВСКИЙ: О, шесть, не молоденький, но самый сок.

РУБАЛЬСКАЯ: Это она, дамочка.

СТАХОВСКИЙ: Девочка.

РУБАЛЬСКАЯ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе. А вы дружите как-то по интересам, животными, может быть, с какими-то другими известными людьми, которые тоже любят животных?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, нет, из животных ни с кем я не подружилась.

КУЗЬМИНА: Как начинается обычное утро Ларисы Рубальской?

РУБАЛЬСКАЯ: Утро, сейчас-то я на работу не хожу, не могу сказать, что я прям сажусь, и сразу ни дня без строчки. Я просыпаюсь так же, как все, завтракаю, приходит ко мне соседка…

КУЗЬМИНА: А просыпаетесь, вскакиваете или поваляться, подумать о планах на день, позвонить еще, не выходя из кровати?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, я много лет ходила на работу, я все-таки в какой-то мере японец дисциплинированный, четкий. Я как вставала рано, так и встаю. Все время чего-нибудь делаю, что-то делаю дома, что-то готовлю, кому-то звоню, смотрю, что мне надо делать. Я не бездействующий человек.

СТАХОВСКИЙ: Вы считали, сколько песен вы написали когда-нибудь? Есть четкая, точная цифра?

РУБАЛЬСКАЯ: Я не считала. Но сейчас, вы представляете, я была летом в Юрмале, иду, зашла в книжный магазин, смотрю, стоит том коричневый, золотом написано, думала, Лев Толстой. Подошла, Лариса Рубальская, собрание сочинений в одном томе.

СТАХОВСКИЙ: Полное.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, это спасибо, очень спасибо издательству «Эксмо», которое его выпустило. Я знала, что-то готовится, но что это будет так выглядеть, судя по количеству страниц, я написала довольно много.

КУЗЬМИНА: А сколько стоил том Ларисы Рубальской?

РУБАЛЬСКАЯ: Дорого, дорого. Он на латы стоил, по-моему, где-то около 40 латов, где-то к 100 долларам. Неужели кто-нибудь купит?

СТАХОВСКИЙ: 100 долларов, 3 тысячи.

КУЗЬМИНА: Ну, это собрание сочинений.

СТАХОВСКИЙ: В одном томе.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, там вообще много разных у меня книжечек, все время выходят такие.

СТАХОВСКИЙ: Ну, какие-то маленькие, брошюрки бывают.

РУБАЛЬСКАЯ: Брошюрок нет, но такие книжки.

СТАХОВСКИЙ: Ну, я такие, как называются, есть же такие, ну, карманного формата.

РУБАЛЬСКАЯ: Карманные, да. Ну, вот собрание, прям так приятно.

СТАХОВСКИЙ: Ну, давайте уже что-нибудь послушаем, может быть, вспомним какие-то песни, которые писала Лариса Рубальская. А сейчас мы будем слушать что?

РУБАЛЬСКАЯ: Это песня, которую я очень люблю и мой муж ее очень любил, я написала ее в сентябре, она так и называется «По всем календарям», поет Александр Кальянов, музыка Лоры Квинт. Ну, я хочу, чтобы она тронула чье-то сердце.

СТАХОВСКИЙ: Лариса, а правда же, что на улицах к вам периодически подходят, в основном, конечно, женщины, рассказывают какие-то свои истории, делятся событиями, в общем, любят с вами поговорить?

РУБАЛЬСКАЯ: Это правда. Это для меня очень важно, потому что, как… я темы-то откуда возьму. Вот подходят, рассказывают, а я себе думаю, что из этого может получиться. Знаете, хочу похвалиться. У меня очень хорошие, добрые отношения с писательницей Викторией Токаревой, и она мне как-то сказала, что всегда, Ларис, в жизни есть зато, и вот что-то так, а зато так хорошо. И меня это так, мое сознание пронзило это слово. Я тут недавно написала такое рифмованное повествование под названием «Зато», и вот у меня уже был первый концерт в этом сезоне в Питере неделю назад, я даже немножко подглядываю в бумажку, потому что длинное, я прочитала и я поняла, что правильная тема.

Одна не красива, зато умна,
Другая красива, зато одна.

КУЗЬМИНА: А мы сегодня об этом говорили. У нас сегодня была тема вторых детей, точнее, младших и старших, кто успешнее, а кто нет, и было одно из сообщений, что сестра моя старшая успешная, зато я красивая.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, вы знаете, как это можно развить, у меня там целая драма разыгрывается у красивой и не красивой. Поэтому, например, я так представляю, что сидят женщины в зале, слушают и понимают, что всегда есть выход, зато что-то хорошо.

КУЗЬМИНА: За кадром заговорили про коллекции. Вы ничего не коллекционируете?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, я не коллекционирую, я как раз не люблю собирательство.

КУЗЬМИНА: А вот, кстати говоря, по поводу собирательства, часто ли вы выбрасываете ненужные вещи из дома?

РУБАЛЬСКАЯ: Сегодня с утра перед тем, как к вам придти, я этим занималась. Я так люблю выбрасывать и делаю это довольно часто. Открываю все ящики, ну, не могу сказать, что прямо выбрасываю, раздаю, потому что что-то становится уже не предметом моей жизни, или одежда мне, пару раз одетая, ну, хорошая, но я уже не ношу. Я все сортирую, что, кому отдать, но что-то и выбрасываю. У меня нет вообще дома лишних вещей.

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть у вас легкий характер в этом отношении. Потому что один мой приятель, например, периодически может статус в Фейсбуке написать: повыбрасывал все ненужные вещи. Я сажусь и озадачиваю себя вопросом, потому что я не понимаю, какие вещи у меня ненужные, мне кажется, что мне надо все, я как Коробочка, мне надо все разложить по каким-то ящичкам.

РУБАЛЬСКАЯ: Говорят, что чем два года не пользуешься, то не нужно.

СТАХОВСКИЙ: То есть, о чем забыл, то и ладно. А, я помню, у меня тетушка такая есть смешная, вот она тоже собирала все и всегда, какие-то забитые кладовки дома бог знает, чем. Я однажды, помню, пришел к ней в гости, она куда-то усвистала по своим делам, или в отпуск уезжала как раз, и я решил навести ей порядок в доме и разобрал эти кладовки, повыбрасывая, на мой взгляд, там все какое-то ненужное, какой-то хлам. Она приехала, понятно, что у нее был инфаркт первые 15 минут, потом она сказала, а куда дел? Я говорю: все выкинул. Она говорит: а чего выкинул? Я говорю: вот, если что вспомнишь, я тебе верну.

РУБАЛЬСКАЯ: Очень вероятно, что и не вспомнит.

СТАХОВСКИЙ: Нет, и все в порядке, да, и все было в порядке.

КУЗЬМИНА: Еще есть один способ, мой молодой человек говорит так: давай, смотри, он знает, что я очень тяжело расстаюсь с вещами, смотри, мы их отправляем на балкон, если ты год вообще забыла, что они там, если мы оттуда ничего не взяли, я их выбрасываю. Хорошо? То есть, мы нашли как договориться.

РУБАЛЬСКАЯ: А говорят, что ненужные вещи оттягивают энергию, особенно старые вещи.

СТАХОВСКИЙ: А вы верите вообще, суеверный человек?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, нет, я вообще не верю ни во что.

СТАХОВСКИЙ: А какой-нибудь фэн-шуй, гороскопы вот эти все?

РУБАЛЬСКАЯ: Я ни во что не верю.

СТАХОВСКИЙ: А почему так?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, как-то так жизнь складывается, что я верю в друзей, во врачей, в деньги, в книги, когда читаешь что-то умное, только в то, что реальное.

КУЗЬМИНА: Есть самые любимые вещи в доме? Вот которые, если бы переезжала, конечно, их бы взяла с собой.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, у меня все, что есть, я все взяла с собой, у меня не так много вещей.

СТАХОВСКИЙ: Все ненужное уже выкинуто, да.

РУБАЛЬСКАЯ: У меня ненужных нет.

КУЗЬМИНА: Хорошо, случись что, три главные вещи в доме, которые с собой заберете?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, собачку, документы, если есть дома деньги.

СТАХОВСКИЙ: Ну, в общем, стандартная такая история.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, конечно, у меня нет такого, что ох…

КУЗЬМИНА: А фотографии, первые кричат, только фотоальбомы.

РУБАЛЬСКАЯ: Вы знаете, я тоже к этому равнодушна. Ну, есть фотографии моих дорогих людей, они стоят. Но я не люблю ни фотографироваться, ни рассматривать фотографии, я вообще не люблю субстанции воспоминания, я человек не памятный, я стараюсь себя отгородить от того, что было.

КУЗЬМИНА: А ведь огромное количество людей живет именно воспоминаниями, хранит билетики от концертов, билетики проездные какие-то.

РУБАЛЬСКАЯ: Мне трудно это понять. Когда был мой муж жив, он говорил: поедем на Покровку, где он учился, там эта школа, здесь жил Славка, здесь жил Валерка. У меня вот эти воспоминания совершенно не будоражат, я совсем не хочу взгляда, оглянуться назад, совсем не хочу.

СТАХОВСКИЙ: А вы любите путешествовать?

РУБАЛЬСКАЯ: Не очень. Я люблю возвращаться из путешествий, а чтобы вернуться, надо куда-нибудь поехать.

СТАХОВСКИЙ: Но есть же, может быть, какое-то любимое место или любимая страна, где вот вы побывали и сказали: ой, правда, хорошо.

РУБАЛЬСКАЯ: Мне очень нравится Юрмала, очень нравится, мне подходит прохлада, шелест сосен, блеск этого холодного моря. И еще мне очень нравится Италия, но там место такое, куда я езжу время от времени, под Венецию.

СТАХОВСКИЙ: Ой, что-то, подождите, про путешествия и почти про Италию есть же у вас, господи, как это же было, ну, я, конечно, сейчас перевру все на свете, о том, что там везде что-то покупаю за кроны, а люблю котлеты и макароны.

РУБАЛЬСКАЯ: А, по белому свету летаю, за йены, за марки, за кроны, но лучшей едой я считаю котлеты, а к ним макароны.

СТАХОВСКИЙ: Вот, вот, вот это я имел в виду.

РУБАЛЬСКАЯ: Это вот как раз о том говорит, что я местная, я люблю здесь быть.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, раз уж я стал вспоминать какую-то поэзию Ларисы Рубальской…

РУБАЛЬСКАЯ: Мне так приятно, Жень, что вы даже какие-то строчки читали, какие-то мои.

СТАХОВСКИЙ: Почему? Я вам больше скажу, у меня есть совершенно любимейшие три строки у вас, которые я периодически вспоминаю. И когда, допустим, где-то в компании или возникает повод, ну, знаете, иногда мы все так или иначе кого-то цитируем. И я помню, что у Ларисы Рубальской есть три строки, которые меня однажды поразили, потому что я понял, что в них столько какого-то параллельного и в то же время пересекающегося смысла.

РУБАЛЬСКАЯ: Произнесите.

СТАХОВСКИЙ: Я так много о них говорю, что я начинаю стесняться.

РУБАЛЬСКАЯ: Произнесите же.

КУЗЬМИНА: Видишь, я уже сегодня записывала.

СТАХОВСКИЙ: У вас есть стихотворение, оно достаточно длинное, но оно заканчивается совершенно, на мой взгляд, потрясающе. «Я не то, что влюблена, я просто так давно одна, что мне совсем сопротивляться неохота…» Про какое-то взаимоотношение девочки и мальчика, в высотном доме они жили. Вот эти три строки, я помню, меня покорили раз и навсегда. И мне кажется, это та ситуация, когда можно не писать, допустим, ничего другого, но понимаешь, я что-то сделал. И когда говорят о Рубальской, я понимаю, что она что-то сделала. У вас есть какие-то свои любимые, может быть, строки? Которые, вот вы смотрите на них, и думаете, господи, какая я молодец.

КУЗЬМИНА: Причем Женя не иронизирует, те, кто его знает, знают прекрасно, что…

РУБАЛЬСКАЯ: Я верю, я не думаю, что это ирония, потому что я вообще-то не очень большая хвальбушка, но я когда читаю со сцены…

СТАХОВСКИЙ: Какое прекрасное слово хвальбушка.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, я стою на сцене около двух часов одна, и концерты, на которые люди билет покупают, не то, что там заказники, и полный зал собирается, не стадион, там 600-800 человек.

СТАХОВСКИЙ: Ну, творческий вечер такой.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, и я читаю… Кстати, у меня будет 28 сентября в Театре Эстрады.

СТАХОВСКИЙ: Да, ну, в честь дня рождения, у вас же 24, по-моему?

РУБАЛЬСКАЯ: Да, ну, почти каждый год бывает в это время. И когда я читаю, я думаю, по реакции зала, по тому, как реагируют женщины, что все-таки я молодец, что-то смогла, кому-то какую-то дать надежду.

СТАХОВСКИЙ: Ну, подождите, нет, я же спросил не об этом. Реакция зала и реакция публики это одно, а реакция творческого какого-то человека внутреннего, зал, может быть, что-то не понял где-то, или еще думаешь, вот здесь так хорошо.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, у меня есть, я их часто говорю, эти строки. «Все в жизни бывает и все может быть, из нас только пленник в ней каждый, но главное просто кого-то любить, а все остальное не важно».

КУЗЬМИНА: Я хотела уже спускаться, как всегда, с небес на землю.

СТАХОВСКИЙ: Давай, спускайся.

РУБАЛЬСКАЯ: Давайте.

КУЗЬМИНА: В интервью вы говорите, что время сейчас, в которое мы живем, оно тоже замечательное в своем, ну, просто в самом себе, и что было бы очень жалко, если бы это время не успели застать.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, мне оно очень подходит это время, мне нравится, что сейчас все, что существует. Я не углубляюсь в политику, в религию, это все мне не нравится, и не нравится, как у всех людей есть какая-то реакция. Мне сейчас жить хорошо, лучше, чем в той поре, которая называется молодостью, хоть это странно. Вроде бы. Вот, знаете, как замечательно сказал Петр Наумович Фоменко: «как хорошо мы плохо жили». Это так, эти слова трогают и меня, но мне нравится в это время жить сейчас.

СТАХОВСКИЙ: А если мы говорим не о ваших личных воспоминаниях, о вашей молодости, которая была в Советском Союзе, а если бы мы брали вообще исторические эпохи, у вас есть какая-то историческая эпоха, которая вас привлекает, в которую хотелось бы, что называется, смотаться на недельку.

РУБАЛЬСКАЯ: Тут ко мне приезжали мои родственники из Нью-Йорка, и я пошла с ними в Третьяковку, я в ней миллион раз была, когда с японцами работала, остановилась у портрета Струйской, ее глаза, как два тумана, я стала думать, что мне бы хотелось с этими дамами пообщаться, потому что я иногда пишу велиречивые строки из той жизни, думаю, откуда они ко мне в голову приходят, «звоном прощальным вздрогнут браслеты», это не я, но они есть. Наверное, все-таки что-то там как-то было. Мне бы туда смотаться ненадолго, с этими костюмированными особами поболтать.

СТАХОВСКИЙ: А потом вернуться назад все-таки, да?

РУБАЛЬСКАЯ: Да, сегодня здесь.

СТАХОВСКИЙ: Приходят вопросы от наших слушателей, к которым тоже надо обратиться. Ну, во-первых, масса положительных отзывов, даже это не положительные отзывы, это признания в любви настоящие.

РУБАЛЬСКАЯ: Спасибо.

КУЗЬМИНА: Просто слова, от которых люди хотели избавиться.

СТАХОВСКИЙ: Да, наконец-то сказать, появился повод, что вы такая домашняя, и ласковая, и просто чудо, и вообще вы прекрасны, и что вас все очень любят.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, я рада, что так люди реагируют.

СТАХОВСКИЙ: Вот, кстати, мы заговорили и процитировали некоторую поэзию вашу, из Москвы, не подписался, к сожалению, человек, спрашивает: «Люблю Ларису, особенно нравятся японские изречения. Процитируйте любимые».

РУБАЛЬСКАЯ: А, да я только одно изрекла за все время, которое «спелый рис держит голову вниз». И все почему-то его запомнили.

СТАХОВСКИЙ: Как, еще раз?

РУБАЛЬСКАЯ: Спелый рис держит голову вниз. Это к тому, что очень высоко поднявшись нужно уметь наклонять голову, потому что, когда рисовое поле ветер дует, то пустые рисинки колосятся, а спелые наклоняют голову. То есть, не зазнаваться, не считать себя выше других, вот так.

СТАХОВСКИЙ: Люди спрашивают, где вы отдыхали нынешним летом?

РУБАЛЬСКАЯ: Я в Юрмале была, замечательно.

СТАХОВСКИЙ: А долго были?

РУБАЛЬСКАЯ: Две недели.

СТАХОВСКИЙ: А вы ездили на фестиваль на этот юмористический? Просто так?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, после того, как закончились все. Еще я была в Карловых Варах, но это для здоровья.

СТАХОВСКИЙ: В Чехии.

РУБАЛЬСКАЯ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Красота-то какая.

РУБАЛЬСКАЯ: Красота.

КУЗЬМИНА: Вы сможете продолжить несколько фраз, мы начнем, а вы продолжите?

РУБАЛЬСКАЯ: Давайте.

КУЗЬМИНА: Я чертовски хороша в том, что я делаю, но есть одно но…

РУБАЛЬСКАЯ: Это никому не нравится.

КУЗЬМИНА: Особенно после того, как Женя процитировал любимые строки. Надо помнить, что те вещи, которые приносят тебе много денег, рано или поздно…

РУБАЛЬСКАЯ: Могут исчезнуть. Вещи, предметы.

КУЗЬМИНА: Ну, да, которые приносят тебе много денег, рано или поздно…

РУБАЛЬСКАЯ: Нужно кому-то отдать.

КУЗЬМИНА: Вот, чего мы ждали, сейчас выклянчаем обязательно. У меня чрезвычайно развито чувство…

РУБАЛЬСКАЯ: Самобичевания.

СТАХОВСКИЙ: Ух, ты, а почему же это так вдруг?

РУБАЛЬСКАЯ: Не знаю, так как-то я.

СТАХОВСКИЙ: Это самоедство какое-то? Самобичевание?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, вы знаете, это сохранное торможение, потому что, мне много приятного говорят, а я не хочу меняться и портиться. Я сама себе говорю, вот то не так, это не так.

СТАХОВСКИЙ: Да, остановись.

РУБАЛЬСКАЯ: Когда-то мой муж меня научил. Я сказала: у нас, у артистов… Он говорит: кто артистка, ты кто? И как-то так на место. И я так на месте и стою.

СТАХОВСКИЙ: Да, поставил один раз, так и стою. Так это история про тот самый рис с опущенной головой, получается.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, да.

КУЗЬМИНА: Хорошо быть номинированным на Нобелевскую премию… Вот как хотите, так и продолжайте.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, по крайней мере, мечтать об этом.

КУЗЬМИНА: Если бы не было пришельцев, то…

РУБАЛЬСКАЯ: Мы бы их придумали.

СТАХОВСКИЙ: Что мы, собственно говоря, и сделали уже давно.

КУЗЬМИНА: Я неплохо устроилась, у меня есть…

РУБАЛЬСКАЯ: У меня есть замечательный характер, который мне помогает даже, когда плохо, выживать.

КУЗЬМИНА: У меня больше нет вопросов. Про пришельцев был самый интересный.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, мы справились, конечно, с этим. Говорили сегодня много и о вашем грядущем пока дне рождения, мы выяснили, что вы не суеверны, и поэтому можем поговорить об этом в последние две минуты нашего эфира.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Как вы обычно празднуете день рождения? Вообще это праздник для вас, потому что очень многие люди пытаются как-то от него абстрагироваться.

РУБАЛЬСКАЯ: Было время, когда был праздник, но сейчас жизнь немножко моя изменилась, и, в общем, этот день, все равно кто-нибудь придет, хочешь, не хочешь.

СТАХОВСКИЙ: То есть, сами приходят, вы специально никого не зовете?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, позову, почему нет.

СТАХОВСКИЙ: А кого?

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, есть у меня подружки и друзья, есть, я же говорю, я не одинока. Кто был, тот и есть, кто пока жив, тот и есть.

СТАХОВСКИЙ: Нет, а празднуете как? Вы накрываете стол, я не знаю, или вы идете в ресторан?

РУБАЛЬСКАЯ: Накроем или пойдем, что-нибудь придумаем, придумаем накануне.

СТАХОВСКИЙ: В общем, нет какой-то традиции.

РУБАЛЬСКАЯ: Я же быстро готовлюсь, нужно - испеку.

СТАХОВСКИЙ: То есть, традиции нет, как случится, так и ладно.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, так и ладно. Я тоже хочу последнюю минуту использовать. Я хочу, чтобы всем хорошо жилось на этом свете, на самом деле, очень приятно у вас, ребята, потому что вопросы ваши, умные глаза у вас, добрые, и мне этот сегодняшний день принес радость, которая не так часто бывает.

СТАХОВСКИЙ: Ой, а нам-то сколько, спасибо вам большое.

РУБАЛЬСКАЯ: Спасибо вам.

СТАХОВСКИЙ: Что вы пришли к нам и как-то мы умудрились поговорить и об умном, и не очень.

КУЗЬМИНА: Есть какой-то главный рецепт от грусти?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, такого рецепта нет, она же неизбежна, ну, перегрустить, перестрадать, все равно все изменится. Сегодня грустно, завтра не грустно. Как написал Евтушенко, «страданье устает страданьем быть».

КУЗЬМИНА: Площадка Театра Эстрады вам по душе?

РУБАЛЬСКАЯ: Да, у меня мой самый первый вечер был там, это было очень давно уже, лет 20 назад, когда я только начала, каждый год это бывает. Я очень люблю, когда выхожу на эту сцену, и мне кажется, что я просто директор того, что вокруг, директор всех этих стен, душ и всего.

КУЗЬМИНА: Друзья, 28 сентября в Театре Эстрады Лариса Рубальская с удовольствием для вас.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, приходите.

СТАХОВСКИЙ: Творческий вечер, да. Ну, вы будете общаться с людьми, и стихи читать, и какая-то будет песенная программа отдельно?

РУБАЛЬСКАЯ: Я буду читать, и сама чего-нибудь там произведу на свет. Ну, несколько артистов придет, наверное, но специально не готовимся. Вы знаете, горжусь, билеты покупают, а в афише только я.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо большое. Лариса Рубальская была в гостях, надеюсь, не в последний раз. Обещайте, что вы придете к нам еще как-нибудь, когда мы вас позовем.

РУБАЛЬСКАЯ: Спасибо большое, всем доброго всего.