Доживем до понедельника Татьяна Устинова

КАРЛОВ: Великий человек сидит у нас в студии. Хотя наверняка сейчас будет отказываться: да какая же я…

УСТИНОВА: Я отказываюсь.

КОКОРЕКИНА: Я - не отец и не дети! Я - мать!

КАРЛОВ: Татьяна Устинова у нас в гостях сегодня.

КОКОРЕКИНА: Здравствуйте, мать!

УСТИНОВА: Здравствуйте, ребята.

КОКОРЕКИНА: Поздравляем вас с Днем народного единства.

УСТИНОВА: Спасибо. Я тоже всех поздравляю с Днем народного единства. А всех, у кого есть дети, отцов и матерей, я поздравляю с тем, что каникулы начались и не надо утром вскакивать ни свет, ни заря и быстро жарить яичницу, создавать пробки и везти в школу. У нас это просто абсолютно такой семейный праздник - начало каникул. И мы, кстати сказать, его оттягиваем. То есть когда в пятницу у нас был последний учебный день, мы забрали из школы детей и говорим: "Ребята, сейчас уже пятница, а каникулы еще не начались!" А теперь мы решили, что сегодня суббота-воскресенье - это выходные. Следовательно, каникулы еще не начались. Они начинаются в понедельник, это будет первый день каникул. И мы теперь ждем первого дня каникул.

КАРЛОВ: Вот тогда давайте с этого и начнем, Татьяна. Как происходит этот праздник? Что кто несет к столу? Какие конкурсы, подарки? Где ставите специальное каникулярное дерево?

УСТИНОВА: Каникулярного дерева нет, конечно, никакого. Но, мне кажется, в абсолютном большинстве таких устойчивых и традиционных семей - что такое праздник? Это какое-то угощение, застолье, приход друга Димана. Это друг старшего сына, ему 21 год, они такие великовозрастные дядьки. Но, тем не менее…

КОКОРЕКИНА: А Димана дома не кормят, как я понимаю.

УСТИНОВА: Димана кормят и дома, и везде. Но они все равно приходят, и тут уже все, что душе угодно. Кто больше любит конфеты, тому конфеты, кто больше любит поросенка с хреном (как у Чехова, помните, поросенок без хрена и хрен без поросенка)…

КОКОРЕКИНА: Татьяна, мы очень любим поросенка с хреном.

УСТИНОВА: Вот. Тому, значит, поросенка.

КАРЛОВ: А у нас каникулы не скоро.

УСТИНОВА: И все эти истории такие сводятся, собственно говоря, к застолью, разговорам бесконечным друг с другом, любованию друг на друга: боже мой, сыночек, как ты вырос! С утра самого.

КОКОРЕКИНА: Мама прозрела. Вгляделась в лицо сына впервые за полгода.

УСТИНОВА: Да, да. И, главное, самое страшное, это уже пройденный момент, то есть: дневник посмотрен и подписан. То есть дневник, который приехал в портфеле в последний день учебы, он уже был открыт, родителями охвачен, родители в полном курсе. То есть то, что было упущено во время четверти, замечания…

КАРЛОВ: Подзатыльники-то розданы уж!

УСТИНОВА: Розданы, абсолютно верно.

КОКОРЕКИНА: Экспрессивная лексика прозвучала.

УСТИНОВА: Прозвучала. И уже все расслабились. Ребенок понял, что он все-таки не дотягивает до идеала. Он не может стать еще до сих пор ребенком из рекламного ролика.

КОКОРЕКИНА: При этом он понимает, что в предстоящие еще три месяца он будет абсолютно не охвачен этим праведным родительским гневом. Поэтому можно совершенно спокойно дальше филонить. Ну, в канун Нового года немножечко получить а-та-та.

УСТИНОВА: Но он охвачен праведным родительским гневом, когда мы… Я не знаю, забываем сменку, спортивную форму - это каждый день. Лыжи.

КАРЛОВ: А у вас начались уже лыжи в Жуковском?

УСТИНОВА: Нет! Водные, конечно! Водные. И этот момент, что ему бесконечно за все влетает, ну, я думаю, как абсолютному большинству детей. И я не разделяю этой родительской позиции (она модная очень сейчас), что ребенок должен ходить в школу с удовольствием. Ребята, это невозможно! Ну, вот скажите мне как глубоко работающие люди…

КОКОРЕКИНА: Любите ли вы ходить на работу?

УСТИНОВА: Нет, не так. Я знаю, что мы все любим ходить на работу и мы все, так или иначе, любим свою работу. Но вот эту ежедневную, постоянную, каждоминутную… Потому что, если ты не сидишь перед микрофоном, ты все равно думаешь, чего тебе делать, как ты после этого по едешь в кадр и как там все будет? И тебе надо все это отдержать. И так каждый день. Ты же не можешь это делать каждый день в припадке истерического счастья. И ребенок не может это делать каждый день в припадке счастья. Ему когда интересно, он поучится. Когда неинтересно, то, разумеется, его надо заставлять, шпынять. Ну, в известной степени: учись, дорогой или дорогая, если ты не хочешь, чтобы жизнь твоя была скучна и неинтересна.

КАРЛОВ: А не пеняют ли маменьке деточки о том, что вот маменька даже в своем интервью написала: "С учебой вышло скверно, - пишет Татьяна Устинова. - Я оказалась…" Читать?

УСТИНОВА: Туповата.

КАРЛОВ: " … Я не могла проинтегрировать простейшую функцию".

УСТИНОВА: Это правда. И я действительно не могла проинтегрировать и сейчас не могу. У нас это вечные-бесконечные такие истории с мужем, который любит очень задавать мне вопросы всякие-разные. Например: "А ты можешь быстро прикинуть площадь зеркала, чтобы его было видно невооруженным глазом с Луны?"

КОКОРЕКИНА: Это зачем такие вопросы муж задает?

УСТИНОВА: Ну, как? Гимнастика ума, Уль. Ум, для того, чтобы работал, должен работать. Это папина теория, мы все должны соображать. То есть, какого диаметра должно быть зеркало, чтобы с Луны его было видно.

КАРЛОВ: 70 квадратных километров нормально?

УСТИНОВА: Линейный размер надо учитывать, аберрация атмосферы. Вы учли сейчас, Александр?

КАРЛОВ: Я вообще не в курсе, что такое аберрация атмосферы.

КОКОРЕКИНА: Это вообще нормативная лексика, Татьяна? Скажите честно.

УСТИНОВА: Абсолютно. Я не могла это тогда сделать, не могу и сейчас сделать. Для меня это страшно трудно. И дети такие же.

КОКОРЕКИНА: А он ко всем с зеркалами!

УСТИНОВА: У нас полное расхождение.

КОКОРЕКИНА: С разных планет.

УСТИНОВА: Совершенно. Но зато вчера у нас такая история была. По НТВ программа… Можно упоминать телеканалы?

КАРЛОВ: НТВ - ни в коем случае.

УСТИНОВА: Программа, где умные люди задают вопросы и еще более умные люди на них отвечают, ведет программу Петр Кулешов. Тима лежит в кресле: у него каникулы! Тиме 11 лет. И Петр Кулешов каким-то абсолютно непонятным, непроизносимым, старорусским слогом задает вопрос. Тима, лежа в кресле и глядя в потолок: "Дураку ясно! "Слово о полку Игореве". Петя из телевизора: "Ну, что же вы! "Слово о полку Игореве". И мы так: вот сыночек! Мы тут вот возгордились!

КОКОРЕКИНА: Слезка родительская закипела в уголке глаза?

УСТИНОВА: Пробежала, да. Вот в этом смысле как-то они более подкованы, нежели в смысле…

КОКОРЕКИНА: Они более гуманитарные, мальчишки?

УСТИНОВА: Да, да.

КОКОРЕКИНА: Но это мама?

УСТИНОВА: Я не знаю. Я думаю, что бабушка. Потому что у нас как-то таким начальным воспитанием детей, всех троих, включая племянницу Саню, которая умница, красавица, по-английски читает лучше, чем по-русски и очень любит Вуди Алена, этим вопросом занималась мама: приучением детей к чтению, объяснением того, для чего нужно читать. Потому что эта вся тоже история такая модная, что читать не надо и некогда, и давайте все лучше будем в социальных сетях чатиться или, значит….

КОКОРЕКИНА: Глупости писать.

УСТИНОВА: Да, глупости писать. Или читать исключительно профессиональную литературу там же, в Интернете. Она неправильная теория. Это все станет понятно, со временем все это сойдет.

КАРЛОВ: Но будет уже поздно.

УСТИНОВА: Да. И я всегда всем говорю, знакомым, особенно, опять же, мальчишкам, которые сейчас менеджеры самого среднего звена. Ему 23 года, он окончил институт менеджмента и бизнеса, пришел на работу и говорит мне усталым голосом, человека, знающего о жизни все: "Я книг не читаю, мне некогда. Я делаю карьеру. Я читаю только профессиональную литературу и брошюры о технике продаж". Я говорю: "Милый, ты делай, чего хочешь, но ты должен быть готов к тому, что на первом же карьерном повороте тебя обойдет человек, который прочел две книги. А человек, который прочел две тысячи, он вообще всех вас будет иметь в виду и управлять вами".

КАРЛОВ: Но я хочу сказать, что человек, который прочел две тысячи книжек, он на этот поворот просто не поедет, мне кажется.

УСТИНОВА: Отчасти, да. Или он там окажется как-то автоматически и сразу. Но все-таки это важно, это нужно. И этим занималась всегда бабушка. Поэтому насколько у них такой туда уклон в гуманитарную среду. Мишка-то, который старший, он явный совершенно гуманитарий. А Тимофей еще туда-сюда.

КОКОРЕКИНА: Но "Слово о полку Игореве" уж прочитал.

УСТИНОВА: Да. Наш папа совершенно гениальный человек, который в семь лет решал квадратные уравнения и счастлив был оттого, что он решает уравнения, у нас пока вот нет никого. Природа отдыхает, короче.

КАРЛОВ: Ну, и ладно! Не всем же решать квадратные уравнения, правда?

КОКОРЕКИНА: Тань, а такой вот момент, как воспитательный процесс, он вообще присутствовал в жизни папы и мамы? Я понимаю, что все очень творческие и все очень яркие, все увлеченные своим делом.

УСТИНОВА: Все ходят на работу, дома никто не бывает.

КОКОРЕКИНА: Бабушка взяла на себя эту функцию просветительскую в плане детей. Но, тем не менее, все равно какие-то границы добра и зла, хорошо или плохо, родители проводят.

КАРЛОВ: Иными словами, в каком чулане в вашем доме висит офицерский ремень?

УСТИНОВА: Нет, офицерский ремень у нас всегда на полочке лежит.

КОКОРЕКИНА: На видном месте. Под рукой.

УСТИНОВА: Да, да. У нас есть друзья очень хорошие, Марина Каменева и Миша Касьяненко, взрослые люди, и мы иногда (это просто отступление шуточное) путешествуем с ними в какие-то дальние дали. В Магадане мы были, на Камчатке. И там условия жизни очень условные. Там нет никаких гостиниц, разумеется. То есть ты или в палатке ночуешь или в балке. Балок - это деревянное такое сооруженьице, законопаченное по щелям, чтобы не дуло, потому что холодно и зимой, и летом, и неизвестно, когда пурга придет. И есть, вот, например, на Камчатке, балок мужской, где мужчины ночуют, а есть женский, где ночуют дамы.

КОКОРЕКИНА: А конструктивно они чем-то отличаются друг от друга?

УСТИНОВА: Да нет, они ничем не отличаются.

КОКОРЕКИНА: "М" и "Ж".

УСТИНОВА: Абсолютно верно. Деревянные здания. И Михаил Евгеньевич, Маринин муж, всегда говорит, что в женском балке обязательном атрибутом должны быть вожжи, висящие на стене, чтобы дамы тут не забывались. Поэтому у нас тоже на стене висят вожжи. А что касается воспитания какого-то… Оль, ты все знаешь про свою собственную дочь. Какое воспитание? Никакого воспитания. Мы очень всегда страдали по поводу того, что мы такие родители-убийцы, и матери - ехидны и отцы - козлы, потому что очень мало времени мы с детьми проводим, очень мало мы отдаем внимания. И я помню, у нас вышла дискуссия с моей подругой Еленой Васильевной Малышевой, врачом и ведущей программы о здоровье, и она мне сказала фразу такую, которую я запомнила, и потом она мне помогала. Она мне сказала: "Ты знаешь, что самое главное? Самое главное, что дети должны знать, что наша жизнь такова и другой быть не может. Когда они это понимают, они быстро понимают, они начинают жить в этой общей системе координат. Худо ли, хорошо ли, но они в нее втягиваются».

КАРЛОВ: Ну, а как же объяснить, если вот у Васьки Петрова из параллельного класса мама всегда дома.

КОКОРЕКИНА: Саша, очень легко объяснить, я думаю.

КАРЛОВ: Ну, давайте, объясните.

КОКОРЕКИНА: Мое отсутствие в доме дает Саше такое преимущество! Она залезает везде, она все трогает, она все пробует! И когда я возвращаюсь иногда, и я вижу эти картины вселенского разрушения, конечно, мысленно я уже перехожу на ультразвук, мне хочется прокричать…

КАРЛОВ: Ты начинаешь уделять ребенку внимание.

КОКОРЕКИНА: Естественно. Просто мегатонны материнского тепла на нее изливать. Но в другой момент я понимаю: а я все-таки виновата! Я же виновата перед ней. Но вот это кара мне такая. Вот теперь, мать, вставай, ты думала, ты сейчас на диван ляжешь! Нет! Бери теперь и раскладывай все по местам.

УСТИНОВА: Конечно.

КАРЛОВ: Вообще странно! Мы бросаемся из крайности в крайность. То есть, с одной стороны, предыдущее поколение детям отдавало все. И все время, главное, родители чувствуют себя виноватыми.

УСТИНОВА: Это правда. Это самый правильный подход. Это такой подход, вообще, по-моему, очень свойственный всем, там сказать, русским людям или, по крайней мере, выросшим….

КАРЛОВ: Чувство вины.

УСТИНОВА: Да! Чувство вины за все. То есть мы виноваты во всем и всегда и перед всеми. Перед родителями мы - плохие дети, перед детьми - мы плохие родители, мы плохие племянники и племянницы, мы - плохие жены и мужья, мы плохие ведущие, плохие писатели. У нас как-то все очень плохо и мы перед всеми виноваты. Ну, это чувство вины перед детьми в моей, например, истории было очень долгое и оно было таким основополагающим и сейчас оно продолжается.

КОКОРЕКИНА: Основополагающее чувство к детям - вина.

УСТИНОВА: Да. То есть я уезжаю, мне надо роман писать, и - кровь из носа мне надо его писать, потому что мне надо его писать. Я уезжаю, не знаю, куда, на неделю в деревню. То есть все брошены. Понятно, что там никто не голодает, что они взрослые, что получить из холодильника еду вполне все способны. Но это все равно бесконечный вопрос договоренности с собой. И получается плохо. Я все равно плохо договариваюсь с собой. Чтобы не каждую минуту не звонить, не спрашивать: "Ну, как?" Ну, и что, что я позвонила и спросила? - Ну, плохо, мама". Мама давай тут рыдать и так далее. Но, тем не менее, мы выросли с сестрой с Инкой также точно, то есть бабушка всегда говорила: "Родители на работе, ваша работа - это учеба. Если вы плохо учитесь или плохо метете пол, это значит, что вы подвели родителей. Это значит, что вы не вы полнили свою часть работы. Они работают, и вы должны работать. И мы все с этим чувством существуем. Но более или менее стараемся уладить.

КОКОРЕКИНА: Более-менее счастливая семья при этом.

УСТИНОВА: Да, да.

КАРЛОВ: А вот женятся-то мальчуганы…

УСТИНОВА: Ой! У меня есть подруга Белла Александровна, грузинка, совершенно потрясающая женщина. У них очень замечательная семья, только еще с поправкой на то, что это грузинская семья. У нее муж Мераб указания дает, все выполняют. У них два сына Ваня и Алекс. И с Беллой Александровной (несмотря на то, что я не грузинка) мы сходимся в одном абсолютно точно, что из нас (из нее, из меня) получатся самые ужасные свекрови в мире.

КОКОРЕКИНА: Почему?

УСТИНОВА: В природе и за всю историю человечества. Потому что эта мымра и грымза она же не достойна нашего сыночка! Причем, ни одного, ни второго. При этом не важно, что…

КОКОРЕКИНА: Нет! И никогда не родится!

УСТИНОВА: Никогда не родится, что удивительно! И любое поползновение в его адрес (и мы так поджимаем губы, смотрим, чего тут она, как она села, как она встала, как чего она сказала)…

КОКОРЕКИНА: Как она просто посмотрела и вздохнула.

УСТИНОВА: Да. Все это бесконечно оценивается. И Мишка, старший, он мне всегда говорит усталым голосом: "Мама, ты ешь людей" - "Сыночек, а что я сказала?" - А он мне говорит: "В том-то и дело, что ничего!"

КАРЛОВ: Но, с другой-то стороны, как будет пристроен, груз-то ответственности…

КОКОРЕКИНА: У меня подруга, кстати, столкнулась с такой ситуацией, с такой вот гипотетической свекровью и с молодым человеком. Эмоциональная связь между сыном и мамой сильнейшая была. И мама активно на это работала. В конце концов, наблюдая за всем этим, вынесла свой вердикт: "Любишь маму, женись на ней!"

УСТИНОВА: Ой, ужас! Что ты говоришь! Не хватает нам Эдипова комплекса.

КОКОРЕКИНА: Нет, нет! Но просто он ее немножко перемучил любовью к маме. Она поняла, что ей никогда не стать номером один.

УСТИНОВА: Это ужасно, да.

КАРЛОВ: Друзья мои, это, конечно, грустно. И на эту тему все народы мира посочиняли уже кучу анекдотов, с одной стороны. Но, с другой стороны, ведь камень с души-то должен свалиться. Вроде бы сынок пристроен и теперь мамка-то она может так же на расстоянии любить, но уже не чувствовать вины.

УСТИНОВА: Знаете, что я хочу сказать? Вот с тех пор, как у меня появились дети (это было достаточно давно, вот Мишке 21 год) я все хочу и призываю каждый раз всех абсолютно редакторов и издателей глянцевых журналов для родителей и детей, которых великая тьма и которые очень красивые. То есть очаровательная малютка, обнимающая джинсовую папину коленку, или девочка в локонах, сидящая на руках у красавицы-матери - это обязательный номер всяких журналов про крошек. Я искренне призываю всех ровно треть обложки (как на пачке сигарет написано "Курение убивает"), ровно треть обложки нужно отдать под фразу, которая должна быть написана жирным черным шрифтом: "Когда у вас появляются дети, вы перестаете принадлежать себе. Навсегда!" Не важно, сколько ему лет, даже когда ему будет 47, бог даст, нам 89, все равно в системе координат родители и дети, конечно, родители отвечают за детей. И не важно, женат он, есть ли у него возлюбленная…

КОКОРЕКИНА: Таня, абсолютно! Вчера вечером мне звонит моя мама (я в гостях у подруги), она говорит: "Лелечка, ты дома?" - Я говорю: "Нет, я не дома, я в гостях у подруги, у Ани". - "Лелечка, когда будешь ехать назад, аккуратнее. На улице туман".

УСТИНОВА: А как же? Конечно. Все правильно. Так это еще, так сказать, вершина айсберга, как я понимаю. Потому что всегда это все контролируется. Подвираешь, чтобы казаться лучше или чтобы они не волновались, да?

КАРЛОВ: Но здесь маленькую ремарку сделаю. Как-то удалось пообщаться с Лолитой Милявской, она сказала: "Нет, родители не должны забывать о своей жизни, иначе потом дети будут виноваты в том, что я все оставила ради тебя, я бросила карьеру!"

УСТИНОВА: Нет, абсолютно! Золотые слова! Не должны. Переложить за свою жизнь ответственность на детей - это просто чудовищная ошибка. Речь не о перекладывании ответственности, а за то, что все равно мы за них отвечаем.

КАРЛОВ: А я вот так смотрю на вас: а Татьяна Ольге книжку подписала какую-то.

КОКОРЕКИНА: Да. Это не какую-то, а свою.

УСТИНОВА: Это я сейчас просто в истерическом припадке, о чем я сказала Александру Карлову до эфира, когда мы нервно курили, что сегодня вышла книжка новая. И вот ничего я не преувеличиваю и не придумываю, но для меня это совершенно просто полет космонавта Гагарина в космос. Только в данном случае космонавт Гагарин - это я. И не важно, сколько я написала этих романов: один, два или два десятка. Потому что когда она выходит, и я ее покупаю в магазине, она пахнет, и она вся новая, она не открывается еще. И это же я написала!

КОКОРЕКИНА: Это же моя фамилия стоит!

УСТИНОВА: Да, да. Вот весь момент самобичевания, который неизбежно наступает, что это все плохо, что это никуда не годится, что шутки плоские, что сюжет дурацкий, что герои картонные.

КОКОРЕКИНА: Что с этим не стоит ходить к издателю.

УСТИНОВА: Что с этим не стоит ходить к издателю. Он наступит дня через два. Но сейчас я буду ее прижимать к груди, целовать, дарить людям, которым надо и не надо. Вот я прибежала, первым делом говорю: "Оля, я тебе привезла книжку!" - Оля говорит: "Хорошо". Потому что душить трагедии в углу - это мне свойственно, когда особенно выходит книжка. Причем, она называлась "Лето в деревне", ее переименовали на "Сразу после сотворения мира", и мне нравится, как ее переименовали. Я так как-то несколько возвышаюсь в собственных глазах, потому что у меня тоже с самооценкой беда.

КОКОРЕКИНА: Хотелось какого-то демонизма подпустить.

УСТИНОВА: Да, да. И сейчас будет момент, когда я буду читать ее в кровати. А со мной часто такое происходит. Я когда пишу, например, грустную сцену, я плачу. А когда веселую, то хохочу. Ну, это бред! Муж мой приезжает с работы, у меня рожа залита вся слезами. Он спрашивает: "Что случилось?" - Я говорю: "Ну, как? Я пишу, как она думает, что он ее не любит ". Или как у них собака убежала. Он мне говорит: "Ты пишешь и плачешь?" - Я говорю: "Да!"

КАРЛОВ: Вы с мужем-то давно знакомы? Вернее, он с вами?

УСТИНОВА: Давненько.

КАРЛОВ: Привыкнуть не может к этому, что ли?

КОКОРЕКИНА: По-моему, еще с той поры, когда Татьяна впервые ощутила, что не хватает разума охватить интегралы или что там?

КАРЛОВ: Я чего хочу подчеркнуть? Вот издательство. Не нужно носить книжку в издательство. Шутки плохи, - говорит Татьяна. Вот что нужно еще написать издательству на книге, чтобы Татьяна все-таки поверила? Татьяна или я, например, в себя поверил? Потому что мы с ней в этом схожи. "Первая среди лучших", - так написано. Это пишет издательство.

УСТИНОВА: Мы понимаем, это просто слоган. У меня, кстати сказать, история вышла с дедом моим. Мой дед Михаил Иосифович Котельников застал эту серию, которая стала называться "Первая среди лучших", он вызвал меня на разговор. Дед. Он жил отдельно, он позвонил. И я уже по голосу понимаю, что что-то не то.

КАРЛОВ: Сейчас получу!

УСТИНОВА: Да. А дед был деликатнейший человек, он никому не навязывал ни своих проблем, ни свою точку зрения на что-либо. Но он меня вызвал и сказал: "Таня, скажи мне, разве интеллигентный человек, коим ты себя считаешь, может позволить, чтобы хоть кто-то так о нем сказал?" И я стала ему объяснять, что это не я придумала, что это слоган, придуманный издательством, что это для улучшения показателя продаж. Дед сказал, что это совершенно не имеет значения. Если это имеет отношение к тебе, значит, люди будут думать, что ты с этим согласна, а это нехорошо, так нельзя. Поэтому сказать, что мне этот лозунг чего-то добавляет, я не могу, потому что я тут же вспоминаю деда и наше с ним объяснение.

КОКОРЕКИНА: А вообще такая, скажем, критичность она вообще свойственна была в целом, отношения внутри семьи? Когда все вот так правду-матку…

УСТИНОВА: Конечно. Даже, наверное, не правду-матку, а в попытках ребенка оградить от излишнего самомнения. Бывает, что вообще, на самом деле, все как-то переусердствовали. Мы стараемся сейчас быть помягче в чем-то. Хотя я понимаю, что не очень у нас получается. Условно говоря, если я подметала пол (это я маленькая была) и делала это плохо, моя бабушка, ни слова ни говоря, после того, как я произвела эту уборку, брала веник и начинала подметать заново. И это была просто катастрофа, потому что я понимала, что я не справилась вообще ни в чем, нигде, никак. И то, что не нужно пытаться поступить в какой-то литературный институт, куда меня все время тянуло и хотелось, просто потому что быть писателем трудно и невозможно. Настоящих писателей мало, и это олимпийские боги, да? Не нужно делать плохо то, что до тебя уже сделано хорошо и гениально. Вот это всегда присутствовало.

КАРЛОВ: Но это же получается, мы как-то растем установкам родителей, получается?

УСТИНОВА: Нет, нет. Все равно это одна часть. Другая часть - это, конечно, всегда была бесконечная поддержка, бесконечное понимание. То, что я в каких-то истериках все время билась, что я не могу освоить физтеховский курс и все равно мне там все прощали и говорили: "Ну, ничего, как-нибудь дотянешь". Это две стороны одного и того же мира.

КОКОРЕКИНА: А когда произошел этот разворот, и стало понятно, что никакого физтеха в жизни не будет больше, никакого продолжения этой истории, вот семья как это встретил а?

УСТИНОВА: Ужасно! Особенно мой папа. Потому что я после окончания курса… У меня был маленький ребенок, и уже, в общем, все было совсем-совсем плохо, в смысле в стране. Это был 1991-1992 годы, и нужно было идти зарабатывать на жизнь, не на что было жить совсем. И я пришла работать на ВГТРК, на телеканал "Россия" секретарем к большому начальнику, что абсолютно перепахало папу моего, который бился, как в итальянской семье. Вот показывают этот человек в майке и в подтяжках, он кричал, что "Ты человек с высшим образованием, - кричал мой папа, - и что, ты пойдешь кофе подавать? А еще что ты там будешь делать?"

КОКОРЕКИНА: Фантазия далеко его уводила.

УСТИНОВА: Да. И страх за девочку, которая может попасть в неподходящую среду, в вертеп. Абсолютно верно. А мама - лиса. И мама, вроде, соглашалась с папой, а, с другой стороны, она мне говорила: "Давай, давай, иди, иди". Потому что на этой какой-то секретарской работе априори уже больше платили, чем на инженерной, которую тоже можно было как-то охватить. И, придя сюда, на 5-ю улицу Ямского поля (я очень хорошо это помню), был октябрь месяц, был страшный дождь, грязь. Это здание только-только передали в собственность "России". И я когда зашла, тут какие-то министерские были двери двойные, между ними такая стоптанная плитка, в этом предбаннике стояла по щиколотку коричневая вода, натекшая с ботинок. И с левой стороны (сейчас нет этого входа), была такая железная сетчатая дверь, возле которой спал такой грустный милиционер за желтым, обшарпанным, щелястым канцелярским столом. А над милиционером висела табличка: "Эфирная зона". И все. В этот момент я поняла, что я туда хочу. Просто всей душа. Вот туда, за эту железную дверь, за того милиционера, который стережет эту надпись "Эфирная зона". И туда входят люди, которые тоже боги с этими их пропусками. И милиционер смотрит и пропускает их туда, за дверь. А меня вообще никуда не пропускает, мне надо еще дождаться. И я помню, как я потом была озабочена страшно, хотя мне это не полагалось по моей работе, чтобы мне на пропуск поставили штампик, пропускающий меня в эту пресловутую эфирную зону. И мне когда поставили, я ходила просто посмотреть, как вы работаете, ведущие как работают? И меня это в такой экстаз приводило и в такое счастье! И я так рада, что сейчас это все есть и можно придти на "Маяк" воскресным днем и поговорить с Александром Карловым и Ольгой Кокорекиной.

КОКОРЕКИНА: У меня были аналогичные ощущения, когда я впервые попала в "Останкино", открылась дверь, и оттуда вышла Светлана Сорокина и Арина Шарапова хором! Я онемела. Я понимала, что очень счастлива, что оказалась в "Останкино". Но когда эти две прекрасные, еще в эфирном гриме и красиво одетые, причесанные женщины оказались передо мной, я поняла…

КАРЛОВ: Куда появилась эта наивность? - хочется спросить.

КОКОРЕКИН: А было ли когда-нибудь желание, мысль никогда не возникала просто написать что-то такое непридуманное…

УСТИНОВА: Роман-эпопею "Жабий камень"?

КОКОРЕКИНА: Автобиографическое.

УСТИНОВА: Нет, нет. Потому что неинтересно это. Мне интересно придумывать людей. Истории, так или иначе, идут в дело. С поправками какими-то. Но писать о том, как я редактировала сельскохозяйственную газету, как Марк Твен говорил, мне неинтересно. Мне интереснее придумывать истории, придумывать людей, придумывать им собак, детей, родителей, чувства вины, чувства неуверенности в себе. Я не знаю, какие-то обиды, огорчения и всплески неконтролируемого счастья. Мне недавно приятельница говорит: "Ты, наверное, авантюристка по натуре?" - Я говорю: "Ты что! Я такой консервативный человек! Просто абсолютно. У меня весь пар в свисток!". То есть все, что хочу наворотить, я ворочу там, внутри, а снаружи-то я люблю мясо жареное, вино красное.

КОКОРЕКИНА: И чтобы все было, как вчера, год назад и 10 лет назад и чтобы через 10 лет было так же.

УСТИНОВА: Да, абсолютно верно.

КАРЛОВ: Кто из детей пописывает-то?

УСТИНОВА: Мишка старший. Старший пописывает. При этом он с одинаковым рвением пишет какие-то сценарные заявки и рефераты в институте своем. При этом, значит, "Сыночек, нельзя написать реферат на более-менее заданную и более-менее научную тему, так же, как ты пишешь сценарную заявку. Уймись! Прибери немножко вот это "Э!" Потому что он так пишет. Ну, 21 год, да? И все равно прибирать у него пока не получается.

КАРЛОВ: А на кого учим-то?

УСТИНОВА: Ну, Саша! На менеджера и бизнесмена, разумеется. Потому что образование техническое мимо все абсолютно. А с гуманитарным сложно, потому что у нас здесь вступает в силу то, что мы очень далеко живем от вузов. На Ленинские горы не наездишься, а мы в этом смысле консервативные такие ребята.

КОКОРЕКИНА: То есть, есть одно учебное заведение, в котором должен обучаться.

УСТИНОВА: Условно говоря, все понятно, можно снять квартиру, жить в общежитии. Но со временем, видимо, так оно и будет, если он будет там переучиваться или дополнительное образование получать, без которого, разумеется, там никак не обойдешься, особенно если нужно будет профессиональное. Но мы считаем, что эта западная модель, что чем раньше ребенок (особенно мальчик) уйдет из дома, тем лучше, в наших условиях (и я говорю сейчас абсолютно серьезно) не работает. Не выставляйте детей из дома в 16-17 лет. У них нет точек опоры. Они не знают, на что ориентироваться, контролируйте каждый их шаг.

КОКОРЕКИРА: А если они сами хотят?

КАРЛОВ: Тем более подозрительно.

УСТИНОВА: Придумывайте что-нибудь. Переезжайте. Если не хотите потерять их, выпустить из виду.

КОКОРЕКИНА: Но если они сами хотят именно этой отдельной самостоятельной жизни?

УСТИНОВА: Ради бога. Вы вполне можете заставить их верить, что они живут сейчас отдельной и самостоятельной жизнью. Но вы, тем не менее, все равно присматриваете.

КАРЛОВ: Камеры видеонаблюдения еще никто не отменял.

КОКОРЕКИНА: А в каком же возрасте их в одиночное плавание?

УСТИНОВА: А это любой родитель почувствует. Любой абсолютно. Когда ребенок уже более-менее включил голову. Вот более-менее. Когда определилась немножко его система координат. Не когда его куда несет, туда он бежит, а когда он уже все-таки в каких-то рамках находится. Это может быть и в 17 лет, а может быть и 23. Как угодно.

КОКОРЕКИНА: А может быть и никогда.

КАРЛОВ: Вот я сейчас в свои 44 как раз работаю над тем, чтобы создать себе систему координат.

УСТИНОВА: Тем не менее, и я работаю в свои 44 над тем, чтобы создать себе систему координат. Но, тем не менее, тебе же не нужна постоянная опора на семью, на родителей, ты перерос.

КАРЛОВ: Тань, по-моему, материнское сердце в тебе говорит.

УСТИНОВА: Может быть. Не знаю.

КОКОРЕКИНА: Вот честно скажу, в 21 год я обрела полную самостоятельность в связи с появлением отдельной жилплощади в моей жизни. В выпорхнула из родительского дома, бесконечно благодарна родителям за то, что они не пытались меня удерживать и вообще какую-то опеку проявлять.

УСТИНОВА: Но 21 для девочки - все не 17 для мальчика.

КОКОРЕКИНА: И, более того, были весьма деликатны, никогда не приезжали ко мне без звонка.

УСТИНОВА: Да, да. Это точно так же, как мы никогда не заходим в комнаты ни к одному, ни ко второму без стука.

КОКОРЕКИНА: В их отсутствие, тем более.

УСТИНОВА: Да. И если нам говорят "подожди, я сейчас", то это, значит, что надо подождать.

КАРЛОВ: Подождать и задуматься.

КОКОРЕКИНА: А вот, кстати, тоже многие родители объясняют заботой о ребенке и этим необходимым контролем, смотрят переписку в социальных сетях, читают СМСки.

УСТИНОВА: Нет, никогда.

КАРЛОВ: Что она, признается, что ли?

УСТИНОВА: Нет, нет. Никогда. Потому что, разумеется, у человека должна быть своя территория, на которую никто не заходит и указаний по этому поводу не дает. Достаточно того общения и той степени близости, которую он допускает. Вполне достаточно. Страха, что там что-то такое совсем-совсем не то, что он адресует нам, он адресует туда, у нас такого нет страха, все-таки дети - не американские шпионы и не диверсанты. И так двойной жизнью жить с младенчества - вряд ли они живут.

КАРЛОВ: Да все живут двойной жизнью. Грань не очень такая…

УСТИНОВА: До известной степени. Мы все, так или иначе, живу двойной жизнью. Я, например, в романах живу отдельной жизнью от всех решительно.

КАРЛОВ: Какие же мы все многоликие, если не сказать - двуличные. Но вообще интересно, на самом деле.

КОКОРЕКИНА: А вот еще короткий вопрос по поводу мальчишек. Все-таки разница у них существенная.

УСТИНОВА: 10 лет.

КОКОРЕКИНА: А между ними сейчас какой контакт? Они мало друг друга интересуют?

УСТИНОВА: Нет, они интересуют друг друга очень-очень. Именно сейчас, именно потому, что болеет мама, бабушка, и у нас так получается, что воспитанием младшего сына занимается старший, который все время, как павиан, бьет себя кулаком в грудь и кричит: "У меня никогда не будет детей! Мне надоела роль молодого отца!", потому что он проверят у Тимы уроки. Если он может, иногда забирает его из школы. И вообще чего только там он вокруг него ни выделывает. Нельзя сказать, что они как-то замкнуты друг на друге, разумеется, у них у всех свои интересы. Но они вместе. Мы называем их троих - Сашу, племянницу, Мишу и Тиму "шайка хохочущих гиен".

КАРЛОВ: Тань, и после этого один совет всем родителям, самый главный, что ты скажешь?

УСТИНОВА: Любите друг друга и будьте счастливы.

КАРЛОВ: Вот так вот!

УСТИНОВА: Это единственный способ бытия божьего.

КАРЛОВ: Большое спасибо. Удачи.

КОКОРЕКИНА: Спасибо.

УСТИНОВА: Спасибо.