Профитроли Анастасия Чернобровина

СТАХОВСКИЙ: Во вторник традиционная «Школьная анкета», смотрю, кто родился в один день с нашим сегодняшним героем…

КУЗЬМИНА: Моя мама – это раз, Людмила Николаевна.

СТАХОВСКИЙ: Да ты что? Ну, как обычно, ты же нигде не упустишь. Белла Ахатовна Ахмадулина, Григорий Явлинский, София Эллис-Бекстор, даже Хэйли Джоэл Осмент, ну, это всё из последних. Из более старинных-то персонажей мало известных, разве что голландский юрист Гуго Гроций тоже родился 10 апреля, правда, 1583 года. Почти тогда же, когда и Анастасия…

КУЗЬМИНА: Вот так незатейливо Евгений нас подводит к нашей гостье. Анастасия Чернобровина у нас сегодня в гостях, российская телеведущая, журналист.

СТАХОВСКИЙ: Причем российская в самом, так сказать, непосредственном смысле этого слова.

ЧЕРНОБРОВИНА: Здравствуйте.

СТАХОВСКИЙ: Здравствуйте. Да, наконец-то, хватит болтать. Анастасия Андреевна Чернобровина, день рождения – 10 апреля, место рождения – Ижевск, Удмуртия, как известно. Какая-то хорошая традиция у нас уже стала. Давно была в Удмуртии последний раз, в Ижевске?

ЧЕРНОБРОВИНА: А почему хорошая традиция?

СТАХОВСКИЙ: Ну, мы со всеми начинаем разговаривать о месте рождения.

ЧЕРНОБРОВИНА: И все из Ижевска?

СТАХОВСКИЙ: К сожалению, нет, но мы работаем над этим.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, в Ижевске, кстати, очень много талантливых людей и живут, и рождаются, и Ижевск действительно такой уникальный город, которым я очень горжусь, и вообще мне нравится, когда люди приезжают из разных городов и с гордостью рассказывают о своей родине. Ну, родилась я вообще в городе Глазове, мы его называем так шутливо Глазго.

СТАХОВСКИЙ: Это где-то рядом?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, это да, недалеко от Ижевска, два часа машиной. Очень красивый зеленый городок, очень уютный. А вот в Ижевске я не была давно. Живу я в Москве уже сколько лет, наверное, 17-18, и только через 14 лет я приехала в Ижевск повидаться, и то по делу. А заодно уже повидалась со всеми.

СТАХОВСКИЙ: Ну, зато когда возвращаешься через 14 лет, должно же бросаться в глаза, как изменился город.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Меняется? Происходит что-то?

ЧЕРНОБРОВИНА: Я его вообще как-то не узнавала. Какой-то он, как будто меньше, что ли, стал, может быть, это после Москвы так кажется. Но мне нравится, что люди, в общем-то, такие же, абсолютно дружелюбные, открытые, все мои коллеги, с которыми я начинала когда-то работать, подросли, кто-то уехал в Москву, кто-то в Санкт-Петербург работать, кто-то за границу. А те, кто остались, стали профессионалами своего дела, и мой руководитель тогда телекомпании «Новый регион» Игорь Александрович Вахрушев – сейчас у меня руководитель Игорь Леонидович, а тогда был Игорь Александрович…

СТАХОВСКИЙ: И не только у вас.

ЧЕРНОБРОВИНА: …Он сейчас открыл свою сеть радиоканалов, то есть у них филиалы разных радиоканалов, в том числе и радио «Маяк», по-моему.

СТАХОВСКИЙ: В общем, всё прошло хорошо. Ну ладно, вернемся в легкое детство. А детство было счастливым?

ЧЕРНОБРОВИНА: Очень. Оно было абсолютно безмятежным. Мне кажется, поэтому я и до сих пор в каком-то позитиве пребываю.

СТАХОВСКИЙ: Где? На облаке?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, практически. В лесу.

СТАХОВСКИЙ: На полянке или… все же представляют себе свой лес, а какой лес у Насти?

ЧЕРНОБРОВИНА: Лес красивый, уютный, зеленый. Ну, если серьезно, просто мама родила меня очень рано, в 17 лет.

СТАХОВСКИЙ: Во дает. Любила.

ЧЕРНОБРОВИНА: Вышла замуж уже во второй раз, повенчалась.

СТАХОВСКИЙ: Интересно, как это так произошло, кто этот человек, который покорил сердце молодой девушки настолько, что она прямо не утерпела?

ЧЕРНОБРОВИНА: Это мой папа.

СТАХОВСКИЙ: Так, кто таков?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, с папой я не виделась 33 года.

СТАХОВСКИЙ: Бывает.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я с ним встретилась как раз, получается, два с половиной года назад.

СТАХОВСКИЙ: Впервые?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, я его нашла в 14 лет сама, но мы снова расстались, поскольку связь как-то не удержалась эта. И бабушка, в общем-то, дала возможность жить, как ни странно, потому что мама юная тогда, ну, вы представляете, девушка в 17 лет…

КУЗЬМИНА: Ну да, могли бы настоять, конечно.

ЧЕРНОБРОВИНА: То есть они не планировали ни жениться, ни детей, а тут вот так случилось. Бабушка узнала, мамина мама, и настояла на том, чтобы она родила. Так родилась я.

СТАХОВСКИЙ: Зато какая хорошая получилась!

КУЗЬМИНА: Судя по тому, что папу все-таки нашли в 14 лет, значит, мама была нормальной мамой, которая говорила, что папа есть, что папа где-то, папа не космонавт.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, мама отличная. По-разному складываются отношения у людей, правда? Я совершенно в это даже не вмешиваюсь. Да, папы не хватало, я же не знала, почему расстались.

СТАХОВСКИЙ: А мама не выходила замуж больше?

ЧЕРНОБРОВИНА: Четвертый раз замужем.

СТАХОВСКИЙ: Вот это мне очень нравится. Я очень люблю таких женщин, которые, хоп, четвертый раз. Прекрасно, сразу видно, хорошая женщина.

ЧЕРНОБРОВИНА: Любит жизнь, любит мужчин, а мужчины любят ее. Мне кажется, надо развиваться. Дала всё – счастье, любовь, и дальше пошла.

СТАХОВСКИЙ: Молодец, очень мне нравится.

КУЗЬМИНА: Вот это, говорит, моя миссия, понимаешь, – дарить людям счастье. Настя, остались какие-то вещи из детства? Пинеточки, какие-то игрушки?

ЧЕРНОБРОВИНА: А я вот недорассказала, кстати, про бабушку-то и лес. Ведь люди сейчас как-то волнуются, мне кажется, переживают: неужели совсем лесной человек? Просто бабушка воспитывала лет до семи, и она вот как-то приучила к самым простым вещам. Мы очень часто ходили в лес, это правда, собирали грибы, ягоды, как нормальные люди, и она рассказывала, что из чего происходит, она меня, кстати, научила терпению именно в лесу, собирая ягоды.

СТАХОВСКИЙ: Вот тебе лукошко, вот тебе грабельки.

ЧЕРНОБРОВИНА: Сиди собирай. На одну ягодку смотрю…

СТАХОВСКИЙ: Третью примечаю, четвертая мерещится.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, кстати, это очень помогло потом в дальнейшем, я действительно выросла очень терпеливым ребенком. Ну, это что касается леса. Но вообще бабушка дала очень много – первые книги, первые стихи, естественно, Пушкина.

СТАХОВСКИЙ: Почему «естественно»?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, потому что как-то раньше всегда в первую очередь детям давали Пушкина, да и сейчас, мне кажется… ну, сейчас, наверное, уже не так, а раньше – да. Ну, конечно, обязательно я до дыр зачитывалась журналами «Крестьянка», «Работница», это были лучшие журналы в те времена.

СТАХОВСКИЙ: Это святое. А «Костер», «Пионер», нет?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, еще пока тогда нет, маленькая была. Поэтому из детства, наверное, остались воспоминания больше и фотографии.

СТАХОВСКИЙ: Что самое яркое?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, смотря какого периода.

КУЗЬМИНА: Давай спросим наше любимое: первое детское вообще, когда вы себя помните, первое осознание себя?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, такой вопрос сложный. Мне кажется, лет в пять. Даже в четыре.

СТАХОВСКИЙ: Что произошло?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ой, так много событий.

СТАХОВСКИЙ: Ну, что-нибудь, не обязательно, что оно было самое первое, но такое, что прямо запомнилось?

ЧЕРНОБРОВИНА: Первая любовь.

СТАХОВСКИЙ: Как, в четыре года первая любовь?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, я очень хорошо помню, в детском саду был мальчик, который ходил в соседнюю группу, у нас же участки рядом, а заборов нет, и вот он всегда бегал вдоль и поперек, что он только не вытворял, чтобы я обратила на него внимание: обкидывался песком, камнями, он всячески пытался привлечь внимание.

СТАХОВСКИЙ: А ему тоже было четыре или больше?

ЧЕРНОБРОВИНА: Мне кажется, так же, я уже не помню.

КУЗЬМИНА: На тот момент все равно, сколько ему было.

ЧЕРНОБРОВИНА: У меня как-то в памяти детский сад, да, когда там меня учили ногти стричь… Меня поставили в угол, я в чем-то провинилась, я не помню, и меня заставили стричь ногти левой рукой. Вот такая у нас была воспитатель Агния Евграфовна, я даже ее вспомнила.

КУЗЬМИНА: А всё очень просто: так она выключает Настю на пять минут, а если левой рукой, то на сорок пять. По-моему, совершенно логично Евграфовна поступала.

СТАХОВСКИЙ: Прекрасный педагог!

ЧЕРНОБРОВИНА: Она потрясающая была. Тогда я, конечно, сердилась, а сейчас я понимаю, что она потрясающая.

КУЗЬМИНА: С тех пор пишу левой рукой, и сегодня день левши – это мой праздник.

ЧЕРНОБРОВИНА: У меня, кстати, еще одно воспоминание сейчас всплыло – лес, понимаете, я постоянно вспоминаю лес, там было очень спокойно. А еще картошку окучивать когда-то ходили.

КУЗЬМИНА: А какие деревья самые любимые? Потому что те люди, которые любят лес, у них есть конкретные любимые деревья.

ЧЕРНОБРОВИНА: У меня были дубы, тополя, черемуха, сирень. Ну, мы выросли, вот у нас дом стоял, и во дворе это всё благоухало.

СТАХОВСКИЙ: Это всё росло. Не хотела стать биологом, натуралистом?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, я пряталась, я помню, меня бабушка теряла надолго, не могла никогда докричаться, потому что я пряталась в кустах.

СТАХОВСКИЙ: Хулиганила?

ЧЕРНОБРОВИНА: Очень. Я с мальчишками была на всех стройках, я не помню, чтобы у меня оставалась когда-нибудь чистая коленка, потому что я всегда падала, у меня всегда были болячки, все время в слезах. И при этом я постоянно где-то пряталась. И гусениц приносила домой, жуков, шмелей ловила, давала им имена.

СТАХОВСКИЙ: В коробочках?

ЧЕРНОБРОВИНА: В коробочках, да. И бабушка все время ругалась…

КУЗЬМИНА: Пойдем похороним Прошу.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, она все время говорила: зачем ты это несешь, они же погибнут? Я говорю: ты не понимаешь, я должна ее покормить макаронами – гусеницу достаю, – дай мне макароны. И вот я их откармливаю. Они погибали, я плакала, в общем, такое насыщенное детство, абсолютно в природе.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, ладно, если маленькая Настя Чернобровина не хотела быть натуралистом и кормила гусениц макаронами, уже в более сознательном, может быть, возрасте хотелось кем-то стать? Кем?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, и это был самый насыщенный период, когда я занималась и гимнастикой, и танцами, и в театральной студии.

СТАХОВСКИЙ: Прямо по серьезке?

ЧЕРНОБРОВИНА: Прямо по серьезке, да, с первого по третий класс у станка, гимнастикой занималась два года, но уже поздно пошла, не в пять, а в шесть лет. Я очень была самостоятельная.

СТАХОВСКИЙ: Сама пошла?

ЧЕРНОБРОВИНА: Сама пошла.

КУЗЬМИНА: Все у нас хают маленькие города. Вот смотрите, сколько кружков, сколько всего.

СТАХОВСКИЙ: Ну, Ижевск не такой уж маленький город.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, не маленький. И я помню, у нас был даже такой конкурс среди, конкурс барабанщиков даже, представляете. Когда у нас был руководитель, его звали Владимир Ильич…

СТАХОВСКИЙ: Господи, грех было не пойти, понимаю.

ЧЕРНОБРОВИНА: Мы так гордились, что у нас Владимир Ильич, и мы можем идти на парад с барабаном.

СТАХОВСКИЙ: А нравилось быть октябренком, пионером?

ЧЕРНОБРОВИНА: Очень. Не то слово. У нас там отличников брали в пионеры, принимали в пионеры в первом полугодии, я думаю, что все, кто был пионером, все это помнят, и я так старалась, я так училась на четыре и пять, и когда у меня были тройки, я так плакала.

СТАХОВСКИЙ: Ужас. А не давались какие-то предметы?

КУЗЬМИНА: Потому что остальных принимали во втором полугодии?

ЧЕРНОБРОВИНА: Меня приняли в первом. Потом была очень насыщенная театральная студия лет шесть, и вот тогда преподаватель, актриса из нашего театра, она очень хотела, чтобы я стала актрисой. Но я так наигралась в школе, что мне уже не хотелось быть актрисой. Ну, то есть я говорила: ладно, пойду… Все так мечтали, а я так постоянно говорила: ну, может быть, съезжу в Москву, попробую поступить.

КУЗЬМИНА: А где работала мама? Чем мама занималась?

ЧЕРНОБРОВИНА: Мама работала в прекрасном месте, она работала в «Удмурттелекоме» и была завпроизводством, как у них называлось там, кафе или столовой, где вот они кормили всех работников «Удмурттелекома». А это была очень престижная организация, туда иностранцы приезжали тогда, ну, в 80-х годах. У нас всегда дома было очень много вкусностей.

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть она приносила с работы, как обычно это бывало.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, как обычно, баночка сметаны, ну святое.

СТАХОВСКИЙ: Пельменей каких-то.

ЧЕРНОБРОВИНА: Пельмени сама делала. Но я ничего не ела. Была даже черная икра, помню, периодически.

СТАХОВСКИЙ: А чего? Неужели не было как-то…

ЧЕРНОБРОВИНА: Невкусно. Вот бабушка так приучила. Полстраны меня пытается накормить, потому что худая и так далее.

СТАХОВСКИЙ: Да, есть такое дело.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я не могу всей стране объяснить, что так приучили с детства, всегда немного еды, не получается объедаться.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это же хорошо.

ЧЕРНОБРОВИНА: Это хорошо, но не все это понимают.

СТАХОВСКИЙ: Все завидуют просто, потому что вон по 4 чебурека уже в каждой руке у всех, и хочется, чтобы все такие были.

КУЗЬМИНА: А почему, кстати, такое отношение? Ведь после детства оно могло, в принципе, поменяться в какой-то момент: всё, люблю хорошо покушать, балую себя и остановиться не могу, булки, бутерброды, не знаю…

ЧЕРНОБРОВИНА: Не знаю, как-то заложилось с детства и всё. А потом, не будешь же всей стране объяснять, что у тебя там язва, например, была, действительно вес потерян был, много, килограммов 7 я потеряла и очень сложно восстанавливала это всё. А люди пишут: что она такая тощая, надо ее пампушками…

СТАХОВСКИЙ: А как ты хочешь, вошла в телевизор, уже, понимаешь, всё, будь готова.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я работаю над собой.

СТАХОВСКИЙ: Слушай, ну все равно, тем не менее, раз уж мы добрались до темы еды, все равно наверняка же сейчас есть какие-то продукты, которые всегда есть в твоем холодильнике?

ЧЕРНОБРОВИНА: Я ем всё. Я пытаюсь всем, пользуясь случаем, всегда сказать…

СТАХОВСКИЙ: Но есть же любименькое что-то?

ЧЕРНОБРОВИНА: Кроме пирогов, кроме выпечки. Этого в детстве было – во! Мама баловала. Так у меня всегда мясо, всегда…

СТАХОВСКИЙ: Говядина?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, стейки очень люблю, барашка обожаю, сыры, творог, вот всё.

СТАХОВСКИЙ: То есть ты понимаешь, Вера? А мы тут сидим.

КУЗЬМИНА: Понимаю, Жень, мы разные, к сожалению. Были какие-то комплексы в детстве? Ловила себя на мысли, что что-то такое было?

СТАХОВСКИЙ: Люська такая красивая, и даже вон у нее выросло что-то, а я тут хожу?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет.

КУЗЬМИНА: Потому что плюшками кормили. Ну, наверное, девочка была такая – ух.

ЧЕРНОБРОВИНА: Не ела, не хотела. Бегала, много бегала, вот как тогда юла, так и сейчас.

КУЗЬМИНА: Воровали?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ни разу.

СТАХОВСКИЙ: Черешню в соседнем дворе?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, черешню… у бабушки было всё.

СТАХОВСКИЙ: Нет, у бабушки-то понятно, но все равно у соседки вкуснее, по себе знаю.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, вот как-то бабушка так приучила сразу, мне даже в голову не приходит что-то взять. А, если вот только ворую ручки, то есть я их не ворую, я просто их беру и уношу, и пошла.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это профессиональная клептомания такая.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я не знаю, чем это назвать, этого даже не замечаешь, знаешь, что всегда возвращаешь.

СТАХОВСКИЙ: Бывает. Слушай, если вернуться немножко в молодость, ну так, чтобы закончить с этим периодом, мы говорили, первым был Пушкин. Наверняка были в молодости какие-то книги, которые сильно на тебя повлияли и, может быть, даже перевернули твое сознание. Пушкин, Пушкин, а потом – бац, и что-то еще.

ЧЕРНОБРОВИНА: А вот сейчас перед интервью, я же знала, что «Школьная анкета»…

СТАХОВСКИЙ: Готовилась.

ЧЕРНОБРОВИНА: Не то что готовилась, я пыталась вспомнить, потому что вот так с ходу иногда сложно, каждый, я думаю, меня поймет. Вспомнила про свою главную книгу, которая меня потрясла в свое время, «Ночевала тучка золотая». И мы с вами вместе вспоминали, кто автор.

СТАХОВСКИЙ: Да. И к стыду моему вылетело из головы.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я к своему стыду тоже забыла. Анатолий Приставкин. Фантастическая книга.

СТАХОВСКИЙ: Тяжелая она такая даже, непростая.

ЧЕРНОБРОВИНА: Очень. Я ее прочитала в первый раз, по-моему, лет в 8, и она меня очень тогда впечатлила, и до сих пор она во мне.

СТАХОВСКИЙ: А сегодня, как думаешь, она актуальна в современном обществе и современным, например, детям?

ЧЕРНОБРОВИНА: Я думаю, да.

СТАХОВСКИЙ: Мне кажется, мало кто знает сейчас про Анатолия Приставкина.

ЧЕРНОБРОВИНА: Вот хорошо бы почитать. Даже да, автора не все знают, а вот книгу саму хорошо бы почитать, это же взаимоотношения, дети, как они вынесли и как они друг с другом и друг за друга. Мне кажется, это такая вот прямо хорошая вещь.

СТАХОВСКИЙ: Хорошо, да, принимается. А музыка?

ЧЕРНОБРОВИНА: Сейчас?

СТАХОВСКИЙ: Нет, тогда. Что нравилось?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да я тогда пела в группе, я же пела еще. Ну, юла. Я еще тогда пела. Я была в группе школьной, они меня как раз в театральной студии увидели.

СТАХОВСКИЙ: ВИА школьный был?

ЧЕРНОБРОВИНА: Они меня в театральной студии увидели, как я пела там в русской народной сказке какой-то, пела хорошо, даже в хор хотели забрать, но там пели песни на удмуртском языке, а удмуртский я не знала и боялась очень, поэтому я отказалась ходить в хор, а теперь вот жалею, потому что не разработала до конца голос. Но меня увидели ребята из ВИА, школьный ансамбль был, я была тогда в классе, по-моему, шестом, а они уже в 10-11-м.

СТАХОВСКИЙ: Ну, уже серьезные пацаны, да.

ЧЕРНОБРОВИНА: И вот они меня позвали. Я фальцетом пела там. Там девушка у нас, солистка, она пела Гулькину (из «Миража»), а я фальцет давала. А у нас были руководители – взрослые ребята, и они готовили разных исполнительниц для программы «Шире круг». Это было единственное шоу, на которое каждый мечтал вообще со всей России попасть, и я у них занималась какое-то время сама, мне очень хотелось просто петь, не то что в «Шире круг» поехать, нет, просто хотелось очень петь. И вот тогда они заложили в меня вот такую невероятную любовь к пению. Мне тогда было все равно, что петь. Но я росла на музыке, вот совершенно точно вам скажу. Патрисия Каас мне нравилась.

СТАХОВСКИЙ: Уже тогда?

ЧЕРНОБРОВИНА: Уже тогда. Уже где-то с двенадцати я прямо заслушивалась. Милен Фармер очень любила, Сандру обожала тогда, всегда она у меня была.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это очень разные артистки, конечно. Но все женщины. А парни? Мужской вокал, нет?

ЧЕРНОБРОВИНА: Господи, как же эта группа называлась, я забыла…

КУЗЬМИНА: А вы напойте нам.

СТАХОВСКИЙ: ModernTalking?

ЧЕРНОБРОВИНА: ModernTalking, само собой, ну это же святое. Как же эта группа называется? Я вам даже сейчас не напою, Obsessionгруппа…

СТАХОВСКИЙ: «ArmyofLovers»?

ЧЕРНОБРОВИНА: Йес!

КУЗЬМИНА: Все сразу поняли.

СТАХОВСКИЙ: Александр Барт это же наше всё, он и до сих пор продолжает активно работать.

ЧЕРНОБРОВИНА: Вот на них, наверное, я росла. Сейчас, конечно, уже другие радости музыкальные.

СТАХОВСКИЙ: А какие, что сейчас?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, я сейчас страстный фанат Скандинавии, и прежде всего Исландии. Я тут посчитала, сколько у меня стран в списке, не так много и не так мало, но около 50, но вот по-прежнему…

СТАХОВСКИЙ: Объезженных, да?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, и не раз, и, слава богу, была такая и есть возможность снимать кино, и Исландия – это моя, наверное, самая любимая страна, я не то что ее люблю – я тоскую по ней. Ну, и соответственно мне нравится Бьорк моя любимая, мне нравится SigurRos- фантастическая группа, и вообще, когда я приезжаю в Рейкьявик, я в первую очередь бегу в музыкальный магазин и сижу там часа два.

СТАХОВСКИЙ: И набираю местного, чего еще напели тут за последнее время.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да. «Вопящие шедевры» надо посмотреть обязательно фильм, кто любит такую музыку, «Вопящие шедевры», там как раз исландские музыканты. Что они творят!..

СТАХОВСКИЙ: Ну, они молодцы, конечно.

КУЗЬМИНА: Слушайте, как интересно, Исландия пришла вдруг в твою жизнь. Не какая-то там теплая страна.

ЧЕРНОБРОВИНА: А это как раз в детстве мечталось о каких-то теплых краях, погреться на солнце, а вот когда посмотрела на мир и поизучала людей…

СТАХОВСКИЙ: Поняла, что ледники и гейзеры тоже интересны.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я поняла, что Исландия – это всё, второе место – Япония.

СТАХОВСКИЙ: Анастасия Чернобровина, телеведущая, у нас сегодня в гостях.

КУЗЬМИНА: По поводу фамилий дискуссия у нас сейчас была. Были же наверняка какие-либо прозвища в школе, Настя?

ЧЕРНОБРОВИНА: Даже обидно было, что не было.

СТАХОВСКИЙ: Не было? Чернобровина не самая простая фамилия.

ЧЕРНОБРОВИНА: Только на работе, у нас есть такой редактор Влад Николаев, который лет 11 или 12 назад просто сократил до ЧБ. Теперь для друзей для всех я – ЧБ. У меня и стиль одежды – черное и белое, как правило, хотя яркие цвета тоже люблю, дома у меня всё в стиле ч/б, ну, как-то вот.

СТАХОВСКИЙ: Да и нормально, и не обидно.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, какой ты себя представляла во взрослом состоянии? Были в детстве какие-то мечты, какой ты себя хотела видеть?

ЧЕРНОБРОВИНА: Конечно. Я это надолго запомнила, как бабушка била меня по губам. У нее всегда…

КУЗЬМИНА: У меня, говорит, было безоблачное детство. Сейчас мы всё узнаем, друзья мои!

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, она же была справедливая, у нее на трюмо всегда стояли красные помады и только. Не было других вариантов. Ну, тогда, по-моему, и в продаже других не существовало. Либо красная, либо гигиеническая.

КУЗЬМИНА: Сексапил номер пять.

ЧЕРНОБРОВИНА: И когда она уходила, я намазывала губы красной помадой, надевала все платки, какие были у нее, а у нее их было много, и вот я была модная такая, и платье себе завязывала, и юбку делала, и красные губы, и волосы начесывала. И однажды она пришла – то есть я успевала всё смыть до ее прихода, а тут она пришла раньше времени, – как она меня била по губам, говорила: ах ты, вот ты…

СТАХОВСКИЙ: Прямо матом?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет.

СТАХОВСКИЙ: К сожалению.

КУЗЬМИНА: Просто грозно, Женя.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я тогда еще и ответила ей. Она: ах, ты еще и так! И вот тогда это был очень серьезный урок. Что никогда, никогда не смей говорить, что ты такая нехорошая, ты всегда должна стремиться к тому, чтобы быть очень классной.

СТАХОВСКИЙ: Просто очень классной или лучше других?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, я не помню дословно.

КУЗЬМИНА: А какой ты себя видела?

ЧЕРНОБРОВИНА: Губы, конечно, она запрещала красить, и я дождалась того момента, когда мне стало уже лет 12, и меня уже забрала мама, я жила с мамой.

СТАХОВСКИЙ: И какой видела, такой и нарисовала.

ЧЕРНОБРОВИНА: Там я отрывалась, конечно. Ну, я начала рано краситься в школе. Поскольку бабушка запрещала (видите, всё из детства), поэтому я начала пользоваться косметикой, ну так, в меру, в школе уже, наверное, лет с двенадцати. Сделала химию первая в школе и первая пошла в свободной форме одежды, просто в одежде. Я там устраивала революцию за революцией, меня постоянно хотели выгнать, но, поскольку я училась неплохо, сделать они это не могли. Но вот я помню, как у меня были волосы по пояс и химия такая вертикальная, вот эти кудри. И завуч постоянно проходила мимо и говорила: я тебе отрежу это всё, быстро собирай в хвост!

СТАХОВСКИЙ: Но ведь не назло, а просто хотелось быть красивой. То есть это же не протест был, ничего?

ЧЕРНОБРОВИНА: Конечно, не было протеста, просто уже скорей хотелось. И к 10-му классу я наигралась и перестала пользоваться косметикой. Когда девочки только созрели и все стали красить ресницы, губы, я этот период прошла.

СТАХОВСКИЙ: Есть профессиональные сны? Случаются?

ЧЕРНОБРОВИНА: Профессиональные сны? Нет.

СТАХОВСКИЙ: Вообще никогда не снится ничего такого?

ЧЕРНОБРОВИНА: Профессионального, вы имеете в виду, из моей профессии?

КУЗЬМИНА: Конечно.

СТАХОВСКИЙ: Ну, не знаю, что опоздала на эфир приснилось, ужас, кошмар.

КУЗЬМИНА: При монтаже куда-то делась часть программы.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, нет. Сны всегда очень легкие. Вот сегодня я, например, в карты играла со своими сотрудниками. Я не играю в карты вообще, в принципе, но сегодня почему-то во сне я играла в карты.

СТАХОВСКИЙ: Выиграла? Вот что главное.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я не помню. Я играла в карты со своей командой эфирной и с Путиным почему-то.

СТАХОВСКИЙ: Отлично. Хорошая комбинация, это да.

КУЗЬМИНА: Вот вам, пожалуйста, разве это не профессиональный сон журналиста? Обязательно должны присутствовать первые лица во сне.

СТАХОВСКИЙ: Что самое главное в твоей профессии? Ты себя мыслишь кем? Ты журналист?

ЧЕРНОБРОВИНА: Я журналист. Это уважение к своей профессии, и мне очень обидно, что к журналистике и к профессии журналиста относятся многие скептически и даже с негодованием по понятным причинам.

СТАХОВСКИЙ: Ну, конечно, не на ровном месте.

ЧЕРНОБРОВИНА: Мне очень жалко. И многие почему-то, вот особенно кто хочет стать телеведущим или журналистом, считают, что это так все легко и просто, ты пришел, сел в кадр и у тебя всё получилось. Я когда читаю лекции какие-то будущим ведущим, я всегда им говорю, что так просто в кадр придти невозможно, то есть можно, но это будет временная история. Если вы хотите попробовать и развлечься, пожалуйста, но если вы серьезно относитесь к этой профессии, то желательно пройти все этапы становления. Это быть журналистом в новостях, обязательно научиться делать репортажи, брать интервью, научиться собирать информацию, делать достоверные материалы, что у нас тоже крайне редко встречается. В общем, с уважением относиться к себе и к тем людям, о которых ты говоришь. Затем нужно много потренироваться в том, что ты делаешь в кадре и как ты это делаешь. А это просто опыт.

СТАХОВСКИЙ: Ну, как в любой другой профессии.

ЧЕРНОБРОВИНА: Потом хорошо бы делать какие-то фильмы научиться, хотя бы 10-минутные, 15-минутные, где ты работаешь в кадре или за кадром, но нужна практика. Когда у тебя накапливается эта практика, когда накапливается жизненный опыт, тогда, наверное, человек может сесть в кадр. Мне, конечно, повезло, я оказалась в кадре вообще с 16 лет, и тут сижу, разглагольствую, но тогда 90-е годы лихие, тогда все…

КУЗЬМИНА: «Новый регион», да, назывался?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, в стадии становления всё было, и тогда только появилось понятие «стенд ап», и мы быстро перехватили это веяние, естественно, из Москвы, и все учились, все пробовали, и тогда у меня появилась своя программа. Мне повезло, что в 25 лет я села в прямой эфир канала «Россия» и стала вести «Утро России». Но, в принципе, сейчас, спустя 10-11 лет (11 лет нашей программе), я понимаю, что на Западе и в Европе люди правы, когда сажают в эфир уже взрослых ведущих – от 35 лет и старше. Когда им есть что сказать людям, когда зритель им начинает верить и доверять.

КУЗЬМИНА: Когда есть собственное отношение, может быть, к тому, о чем говорит.

ЧЕРНОБРОВИНА: Собственное мнение – я же вам говорю, обязательно жизненный опыт должен быть. И вот только сейчас, спустя 11 лет, особенно в прошлом году, когда исполнилось 10 лет программе «Утро России», я поняла, что я ощущаю себя абсолютно выпускницей, словно я закончила школу.

СТАХОВСКИЙ: То есть всё, прошла школу, и теперь можно поработать.

ЧЕРНОБРОВИНА: И вот только теперь я, да, готова к взрослой, самостоятельной жизни и только готова поработать, это правда.

КУЗЬМИНА: Вернувшись к вопросу Жениному, что самое сложное в твоей работе?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ничего сложного не вижу, мне все нравится, что я делаю, это просто успевать высыпаться и питаться.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, ты считаешь свою профессию самой счастливой профессией в мире? Или есть профессии, которыми бы тебе, возможно, в следующей жизни, а может быть, сейчас хотелось обладать?

ЧЕРНОБРОВИНА: Вот мне нравится моя профессия тем, что она объединяет в себе еще несколько профессий. В свое время в детстве я хотела стать психологом, ну, я поступила на психологический, потом бросила, потому что вдруг я поняла, что только быть психологом, социальным работником я не смогу, потому что у меня была ситуация жизненная, когда я даже себе помочь не смогла. Думаю, как же я буду помогать другим? Я очень эмоциональная, восприимчивая, и я очень глубоко всё переживаю, пропускаю через себя. А вот сейчас в этой профессии я поняла, что… А потом – актрисой. Ну, вроде хотела, когда занималась в студии, так настаивали взрослые. Но сейчас я и эту часть тоже реализовываю. Поэтому вот в этой профессии, журналиста и телеведущего, смешались сразу несколько, которые, наверное, я хотела когда-то освоить. И мне всё нравится. Я бы не хотела сейчас менять что-либо. Мне кажется, что еще в своей профессии, как хирургу, мне расти и расти и развиваться.

СТАХОВСКИЙ: Ну, есть у меня несколько любимых вопросов для нашей «Школьной анкеты», и поскольку наши коллеги к нам приходят гораздо реже, чем представители других профессий – музыканты, актеры, водители тех или иных уровней, политики, может быть, какие-то, то сейчас этот вопрос, он как никогда в кассу. Здесь это будет наконец-то в тему, что называется.

КУЗЬМИНА: Давайте уже, Евгений, не томите.

СТАХОВСКИЙ: С кем из исторических личностей хотелось бы поговорить, может быть, взять интервью?

ЧЕРНОБРОВИНА: С Наполеоном.

СТАХОВСКИЙ: С главным. Почему? А что бы ты у него спросила? Ну, о чем?

ЧЕРНОБРОВИНА: Вот, кстати, очень хороший вопрос, Женя, вы сейчас задали. Вот, например, есть люди, ну, скажем, не такие исторические личности, но есть люди… у меня нет кумиров, вот таких кумиров, чтобы я сходила с ума и хотела подражать, но есть люди, которых я уважаю и очень люблю. Это Ларс фон Триер, это, возможно, Бьорк, это Мадонна, певица, с которой я хотела бы…

СТАХОВСКИЙ: Ну, они, слава богу, все живы, поэтому, чем черт не шутит, может, еще придется.

ЧЕРНОБРОВИНА: И каждый раз я себе задаю вопрос: а что бы ты хотела спросить? И каждый раз я себе отвечаю: ничего. Это люди, с которыми мне бы было очень хорошо посидеть рядом и зарядиться той энергией, которой они обладают. Потому что того, чего они достигли в своей жизни, достигает не каждый, и это мощная харизма и внутренняя энергия. И вот я сейчас, уж так получилось, работаю еще и с Сергеем Кужугетовичем Шойгу, я его советник по информационной политике в Русском географическом обществе, вот мне иногда нравится с ним просто посидеть рядом и послушать, мне этого достаточно, чтобы зарядиться. И вот, наверное, с тем же Наполеоном мне бы хотелось также посидеть рядом, просто понаблюдать, чтобы он даже меня не видел, а просто посмотреть.

СТАХОВСКИЙ: Понаблюдать, каким он был на самом деле?

ЧЕРНОБРОВИНА: И на Моцарта. Вот я посмотрела фильм, но я бы хотела на реального Моцарта посмотреть.

СТАХОВСКИЙ: На Моцарта. Какой фильм?

ЧЕРНОБРОВИНА: «Амадей».

СТАХОВСКИЙ: Формановский.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да. Но почему-то, мне кажется, он его слегка приукрасил.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это было несложно, поскольку, как всем широко известно, мы с трудом представляем, как на самом деле выглядел Моцарт, не говоря уж о том, какой он был в своем поведении.

ЧЕРНОБРОВИНА: Наполеон?

СТАХОВСКИЙ: Моцарт.

ЧЕРНОБРОВИНА: Это что касается Моцарта. А Наполеон… наверное, у меня бы вопросы возникли по ходу. Причем они были бы очень банальными. Я бы захотела обязательно где-то посидеть, порыбачить и как-то поговорить: а на что ты рыбачишь? Я рыбачка, а может, он и не ловил рыбу. Мы, кстати, не знаем, ловил ли он рыбу, поэтому я несу сейчас бред, но в принципе я бы, наверное, с ним посидела.

СТАХОВСКИЙ: Ну, то есть бытовые какие-то вопросы совершенно, хочется узнать про быт, жизнь, что ты делаешь, парень?

ЧЕРНОБРОВИНА: Потому что вдруг появляются какие-то философские мысли вот так в тишине.

СТАХОВСКИЙ: В процессе, да, понятно.

КУЗЬМИНА: Ну, что касается рыбалки, конечно, у девушек, которые нас сейчас слушают, огромное количество вопросов родилось. Все знают, что твое хобби, ты любишь рыбалку. А что в ней? Это усидчивость, как при сборе ягод, это сама с собой остаешься наедине, когда не ловится, судя по всему?

ЧЕРНОБРОВИНА: Было такое, 15 часов просидела, ничего не взяла. Ужас!

КУЗЬМИНА: А что для тебя рыбалка?

ЧЕРНОБРОВИНА: Для меня это все-таки процесс, азарт, вот мне нравится добывать. Мне нравится, когда клюет, мне нравится подсекать, мне нравится доставать, у меня какой-то такой прилив.

КУЗЬМИНА: А что происходит с мужчинами рядом, у которых не получается, а у тебя получается?

ЧЕРНОБРОВИНА: Был такой момент, и не раз, когда я приходила на пруд, если много людей, у меня клюет, у них нет. Была злость, это что вообще происходит здесь такое. Это исключение, каждый раз они говорили. Я говорю: ну, конечно, исключение, здесь же пока одна девушка, поэтому пока исключение. Но клевала, вот какое-то чутье у рыбы на меня, у меня на нее. И когда я с мальчишками в детстве рыбачила, я им всегда ловила живца на щуку, но, правда, по пути, пока они ловили щуку, я им набирала линя, карпа, и они приезжали, ужин был больше у меня готов, чем у них, потому что у них одна-две щучки, а у меня там семь линей, например. Одни радовались, другие завидовали, третьи не обращали внимания.

КУЗЬМИНА: Много вопросов, в том числе от наших слушателей. «Вижу, как вы с неутомимой энергией горной козой скачете по горам, лесам и долинам. Так ведь операторам с тяжеленными камерами приходится скакать за вами. У них такой же энтузиазм? Что они думают по поводу вашей гиперактивности?»

СТАХОВСКИЙ: Ну, не такие уж они и тяжеленные, должен я заметить.

ЧЕРНОБРОВИНА: Камеры? Ну, сейчас современные – уже да, а раньше были все-таки тяжелые.

СТАХОВСКИЙ: Ну нет, вы знаете, я просто вспомнил вопрос, мне задавал один мой приятель, по поводу фильмов, которые снимала Лени Рифеншталь, когда она уже в Африке всё это делала, в какие-то 30-е годы… нет, Африка была чуть позже, конечно, но все равно – как она всё это снимала? Я говорю, там камера была 20 сантиметров на 20 сантиметров, уже тогда они были такие.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, я помню, когда я действительно горной козой, очень точно подметили, когда я снимала, конечно, энтузиазма было столько, что я по 2-3 суток не спала. Я могла в командировке не есть, но пить. Не есть точно совершенно, и не давала другим, и операторы сходили с ума. Но им нравилось со мной, потому что было интересно. Со мной был оператор один, Дима Драновский, мы проездили с ним 11 лет по разным странам, он, во-первых, сильный мужчина во всех смыслах, во-вторых, он умный оператор, и с ним всегда было интересно посоветоваться, он был оператором-постановщиком всегда. И если что-то мне нужно было снять, мне достаточно было лишь показать и в двух словах объяснить, я его отпускала на час-полтора и знала, что он отберет идеальную картинку.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это же такая настоящая любовь между ведущим и оператором, которая когда приключается, сразу же наступает счастье.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну да.

КУЗЬМИНА: Женя, я вижу, что ты смотришь на нашего звукорежиссера, потому что пришло время вопроса-сюрприза нашего, правильно?

СТАХОВСКИЙ: Да, у нас есть в рамках «Школьной анкеты», а ты наверняка помнишь из «Школьной анкеты» настоящей…

ЧЕРНОБРОВИНА: Ничего не помню.

СТАХОВСКИЙ: Во всех «Школьных анкетах» были такие сложенные треугольничком секретики, куда можно было заглядывать, у нас тоже есть рубрика «Секрет», суть которой крайне проста. Гость, который был у нас в прошлой программе, то есть неделю назад, задает вопрос нашему следующему гостю, естественно, не имея представления, кто это будет, и прямо сейчас тебе вопрос от нашего прошлого гостя.

ДЕРЕВЯНКО: Здравствуйте. Я – Павел Деревянко. Такой вопрос: в конце концов захватят ли инопланетяне нашу землю?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да нет, мы подружимся.

КУЗЬМИНА: Когда-нибудь обязательно.

СТАХОВСКИЙ: С инопланетянами? Всё будет хорошо?

ЧЕРНОБРОВИНА: Никто не знает, мы сами себя угробим, или инопланетяне захватят, или мы подружимся. Да лишь бы уже прилетели, давайте познакомимся.

СТАХОВСКИЙ: Хоть посмотреть вообще. А есть какая-то мистическая сторона жизни? Потому что инопланетяне в какой-то степени тоже что-то такое непонятное. Суеверия, колдуны, приметы?

КУЗЬМИНА: Гороскопы?

СТАХОВСКИЙ: Вообще, я не знаю, может быть, по дому кто-то ходит ночами, а ты не знаешь.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, в детстве я верила, что у меня домовенок живет, и я с ним так хотела встретиться, и мне казалось, что вот сейчас дверца откроется, и вот…

СТАХОВСКИЙ: И войдет Захар.

ЧЕРНОБРОВИНА: И он вынесет мне книжку какую-нибудь и скажет: прочти это.

КУЗЬМИНА: И я все пойму про жизнь.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да. А в итоге мышка бегала, мышь обыкновенная по квартире. А в гороскопы – когда как. Ну, хочется же что-то такое иногда прочитать, и если что-то хорошее, то, естественно, в это поверить. Ну, мысль же материальна, если ты прочел что-то позитивное, то ты как-то сам начинаешь формировать эту мысль и ее материализовывать. Но если ты видишь что-то негативное, то, конечно, хочешь всячески это оттолкнуть.

СТАХОВСКИЙ: Подожди, не увиливай, ты же поездила, где-то, может быть, встречалась с какими-то людьми, с бабками-знахарками, я не знаю.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет.

СТАХОВСКИЙ: Какие-нибудь шаманы тебе там что-то шаманили. Ничего такого? То есть нету в твоей жизни мистики?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет. Я стараюсь спокойно к этому…

СТАХОВСКИЙ: Ты рациональна, скорее.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, стараюсь не связываться.

КУЗЬМИНА: Много простых житейских вопросов, примерно таких же, которые ты собиралась Наполеону задать. Как часто ты меняешь загранпаспорт?

ЧЕРНОБРОВИНА: Раз где-то в два-три года.

КУЗЬМИНА: В нем страниц не хватает, если так много путешествуешь. Оставляешь себе предыдущие паспорта с отметками?

ЧЕРНОБРОВИНА: Теряю, я все время, я каждый раз хочу…

СТАХОВСКИЙ: Да воруют поклонники, наверное.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да нет, я постоянно переезжаю, теряю, один вот остался.

КУЗЬМИНА: Есть страна какая-нибудь заветная, о которой, может быть, ты очень много знаешь, но пока не ступила твоя нога, и, может быть, ты ждешь, чтобы людям поведать о том, какая она изнутри?

ЧЕРНОБРОВИНА: Вот не поверите, каждая страна по-прежнему такая. Конечно, хочется в те страны, в которых я не была, в Намибию, в Мексику съездить, да много стран еще хочется объездить, в некоторые езжу по несколько раз, как и вы, наверное, и каждый раз она заново, по-новому открывается.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, что людям дают путешествия?

ЧЕРНОБРОВИНА: Переключение эмоций. Даже если вы уехали куда-нибудь на 2-3 дня, мне кажется, вы вернетесь совершенно другим человеком. Если даже вы не отдохнули, то переключитесь точно. Вы получите новую информацию, вы пообщаетесь с другими людьми, тренируется язык, просто по сторонам посмотреть... Вы, если уж на 2-3 дня куда-то поехали, вы себя заставите куда-нибудь сходить обязательно, в музей. Вот недавно была в Амстердаме два дня (у меня нет возможности сходить в отпуск, на два дня уехала), и конечно же, сразу по музеям, три музея за день мы обошли.

СТАХОВСКИЙ: Нет чтобы на лодочке кататься.

ЧЕРНОБРОВИНА: На лодке покатались, мы всё успели. То есть мы за два дня успели всё, что обычно турист успевает за пять дней.

СТАХОВСКИЙ: Все же вальяжные: ой, у меня же еще пять дней, я в пятницу всё успею. А потом в пятницу – сайгаком.

ЧЕРНОБРОВИНА: И возвращаешься совершенно другим человеком. Ездить обязательно надо. Иногда закапываешься в своих домашних проблемах: кто-то что-то сказал, ты задумался; врачи там что-то ляпнули в поликлинике или что-то заболело; или родные со своими хлопотами, заботами. Всё это нормально, это часть нашей жизни. Но иногда стоит уехать, и через три дня ты возвращаешься совершенно другим. Я обожаю свою профессию, мне нравится снимать кино, я живу, я проживаю часть жизни тех людей, той или иной страны. Когда я возвращаюсь, мне многие проблемы кажутся такими пустыми, такими надуманными совершенно.

СТАХОВСКИЙ: Ну, короче, происходит какое-то очищение мозга. А если бы была возможность путешествия во времени, в какой исторической эпохе хотелось бы побывать?

ЧЕРНОБРОВИНА: Везде.

СТАХОВСКИЙ: Ну, надо выбрать одну, представь.

ЧЕРНОБРОВИНА: Я хотела бы и в прошлое, и в будущее.

СТАХОВСКИЙ: Определись.

ЧЕРНОБРОВИНА: Не могу. И туда, и туда, а почему нельзя и туда, и туда?

СТАХОВСКИЙ: Ну, например, вот тебе сказали: энергии земной не хватает, машина времени, знаешь, сколько жрет батареек?

ЧЕРНОБРОВИНА: Сейчас я просто под впечатлением, читаю Бертрана Рассела, философия, ну нравится мне сейчас…

СТАХОВСКИЙ: «Историю западной философии»?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да. Хочу перенестись туда, например. Ну, представляете, 2,5 тысячи лет назад люди уже столько вещей продумали, придумали, прописали, ошибались, конечно, но вот посмотреть, в чем они тогда ходили, в 400-м году до нашей эры.

СТАХОВСКИЙ: В туниках и пеплосах, это же понятно.

ЧЕРНОБРОВИНА: Где вы это увидели? На наскальных рисуночках?

СТАХОВСКИЙ: Ну, как минимум, вазы же.

ЧЕРНОБРОВИНА: Кино «Троя» показывали.

СТАХОВСКИЙ: Нет, ну почему кино, есть же памятники архитектуры, сохранились какие-то рисунки.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, посмотреть же хочется. Вот как они в такую жару… Одни войны были там бесконечные, ну как они?..

СТАХОВСКИЙ: Короче, я понял, в Древнюю Грецию, первое, что пришло на ум.

КУЗЬМИНА: Скажи, пожалуйста, что самое сложное в твоем характере?

ЧЕРНОБРОВИНА: Упертость. Вот есть…

КУЗЬМИНА: Ну, ты же Овен.

ЧЕРНОБРОВИНА: Да.

СТАХОВСКИЙ: Поэтому это нормально.

ЧЕРНОБРОВИНА: Упрямство, оно мне так иногда мешает. Вот есть твердость характера, а есть упрямость. И ревность.

КУЗЬМИНА: Ревность?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, у меня такое чувство собственничества иногда просыпается.

КУЗЬМИНА: А ко всему или к людям?

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, только к любимому, наверное, человеку и к самым близким друзьям. Вот чувство собственничества. То есть мы же бараны, Овны, мы же стадные такие существа, и мы либо за него, за человека горой, либо всё поле сжигаем. И вот это мне иногда мешает.

СТАХОВСКИЙ: Либо возглавить.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну да.

СТАХОВСКИЙ: Что из подаренного тебе в последнее время наиболее ценно?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да ангелочки, ангелочков как-то все дарят, дарят.

СТАХОВСКИЙ: Что, целая коллекция нарисовалась уже?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, уже целая коллекция сама получилась. А в Исландии постоянно меня эльфом называют. Там есть такая Хансина, которую я обожаю, потрясающая женщина, которая живет в долине эльфов, и она с ними разговаривает. Она не сумасшедшая, у них даже есть министерство по защите эльфов и троллей…

КУЗЬМИНА: А ты говоришь, не было ничего мистического. Вот тебе, пожалуйста.

ЧЕРНОБРОВИНА: Ну, это не мистическое, это жизнь.

СТАХОВСКИЙ: Действительно, какая же это мистика – тролли и эльфы, вот же они.

КУЗЬМИНА: Есть, скажи, пожалуйста, что-то, что ты уже не успеешь сделать?

ЧЕРНОБРОВИНА: Ух ты. Я не знаю, я не задумывалась об этом.

КУЗЬМИНА: В следующий раз расскажешь.

СТАХОВСКИЙ: Подумай, 20 секунд осталось.

ЧЕРНОБРОВИНА: Нет, не знаю.

СТАХОВСКИЙ: Чем любовь отличается от влюбленности?

КУЗЬМИНА: «Ну вас в баню, у вас 20 секунд, а вы мне такие вопросы задаете!»

ЧЕРНОБРОВИНА: И то, и другое святое. Ну, влюбленность… из влюбленности рождается любовь, ты влюбляешься, а потом уже любишь. Иногда, некоторые говорят, любовь сразу появляется. О, это такой философский вопрос.

СТАХОВСКИЙ: А ты веришь в любовь с первого взгляда?

ЧЕРНОБРОВИНА: Да, верю.

СТАХОВСКИЙ: Ну вот и хорошо. Анастасия Чернобровина была у нас в гостях, телеведущая. Настя, спасибо большое, что пришла.

ЧЕРНОБРОВИНА: Хорошего вечера вам. Всем спасибо.

СТАХОВСКИЙ: Тебе тоже хороших эфиров утренних, конечно.

ЧЕРНОБРОВИНА: Вам спасибо, что вы искренне интересуетесь теми, кто к вам приходит.

СТАХОВСКИЙ: Куда мы денемся? Посмотри на мой иконописный взгляд.

ЧЕРНОБРОВИНА: Боже мой!