Профитроли Александр Митта

СТАХОВСКИЙ: Сегодня у нас в гостях Александр Митта. Добрый день.

МИТТА: Добрый день.

СТАХОВСКИЙ: Страшно рады вас видеть в нашей студии. Спасибо, что приехали.

МИТТА: Мне тоже у вас очень приятно быть.

СТАХОВСКИЙ: Александр Наумович Митта. День рождения - 28 марта 1933 года. Место рождения - город-герой Москва. Сегодня же День города. А вы отмечаете как-то День города Москвы?

МИТТА: День города - конечно. Вчера был на выставке Дубосарского и Виноградова. Прекрасная выставка, очень интересная, двух хороших художников. И готовится выставка моей жены, она знаменитая детская художница Лилия Майорова, основоположница книги для самых маленьких. То есть она превратила в искусство вот эту книжку-раскладушку, книжку-панораму. И 30 лет она вела все это дело, это издавалось миллионными тиражами, потому что государство брало…

СТАХОВСКИЙ: Ну, известная, да.

МИТТА: Но она делала лучше, и она делала базовые, она делала то, что копировали. А потом забыли на много лет. И сейчас мы решили сделать выставку. И Музей Москвы дал нам помещение для этой выставки. В декабре будет эта выставка. А сейчас я ходил на выставку Дубосарского и Виноградова. Хорошая, честная, такая серьезная выставка. Хороших несколько картин. Более-менее хороших.

СТАХОВСКИЙ: Да, это хорошо. Смотрите, как мы сразу подошли к вопросу искусства, живописи, наверное, в первую очередь. Вы понимаете истоки своего увлечения именно живописью?

МИТТА: Конечно. Истоки увлечения кино и живописью. Я всю жизнь мечтал быть художником, но боялся. Потому что работа требует мужества большого. Одинокая работа человека ответственного. В прежние годы все-таки это облегчалось, потому что, если ты получал традиционное образование, тебя, в общем, обеспечивали по минимуму работой какой-то, ты делал какие-то картины в дома культуры, больницы.

СТАХОВСКИЙ: Афиши для кинотеатров, в конце концов, писал.

МИТТА: Да. Но настоящие художники (их было мало), они делали очень важную работу. Вот один из таких - Эрик Булатов. У него в понедельник будет выставка. Я вас всех зову на эту выставку.

СТАХОВСКИЙ: А где открывается?

МИТТА: Она в Манеже, естественно, в главном зале. Огромная выставка! Правда, в Париже она была чуть не 25 лет тому назад, какой он был тогда. Но его знает весь мир, он повлиял на весь мир, кроме Советского России и России. Вы знаете, это ужасающе совершенно просто! Очень жалко. На меня он повлиял очень сильно. Причем на первую картину мою "Друг мой, Колька" (мы можем так косвенно коснуться и моего творчества), у меня был диплом, который по нынешним временам… Просто нормальная и складная картина. А по тем временам была очень такая, ну, не сложная, но отчаянная, я бы сказал, картина. Потому что она впервые показывала как метафору сцену, как человека выбрасывают из общества, как школьника исключают из пионеров, а потом из школы, а потом гонят его куда-то. Вот это была модель того, как людей выгоняют с работы, из партии, так сказать, и все, они исчезают где-то там в безднах Сибири и так далее. И мастер моего напарника - я с Лешей Салтыковым делал этот диплом, потому что это большая полнометражная картина…

СТАХОВСКИЙ: А вы учились же у Ромма, правильно я помню?

МИТТА: Да, да. Но у меня мастер был Михаил Ромм, у него мастер - Сергей Аполлинариевич Герасимов, очень важный режиссер, серьезный сановник такой, просто властный очень человек, серьезный. Он пришел, посмотрел рабочий материал, и у него глаза стали желтые просто. Он перепугался, я впервые видел его перепуганным. Он говорит: "Кто это разрешил?" Потому что это была недопустимая совершенно вещь. И Леша на голубом глазу говорит: "А это по инициативе ЦК комсомола сделано, потому что у них кризис пионерского движения. А мы сделали фильм о том, как вожатый-производственник спасет это положение". Он сказал: "Ах, так! Тогда все в порядке". О чем это говорит? Наше сознание было раздвоено, всегда мы делали одно - для них, другое - для нас, для себя. И это все так делали абсолютно. Я думаю, мастер, уж просто идеальный человек - Михаил Ильич Ромм. Он делал картину "Девять дней одного года", и Фурцева сказала: "Михаил Ильич, как это так? У вас главный герой - он даже не коммунист!" - "Катерина Алексеевна, он не только коммунист, он и член парткома". А там был проход, 40 человек на него кидались со всех сторон, и кто-то говорит: "Гусев, не забудь, в четыре партком". Раз "в четыре партком", значит, он член парткома. Никто, кроме власти, этого не слышал, но они услышали цепко. Они услышали все, что им надо.

И вот эта раздвоенность сознания, она над всеми нами, ну, над большинством из нас давила. Конечно, появился Тарковский, у него этого не было абсолютно. И Эрик Булатов показал, что это единство мировоззрения, когда он в одной картине соединял абстрактное искусство и абсолютно реалистическое искусство, и это было объединено мировоззренческим взглядом, так сказать, на жизнь. И, кроме того, он просто видел то, что мы не видели, - что вся наша жизнь забита битком пропагандой. Он первый нарисовал эти картины, где Ленин ходил, так сказать, огромный Ленин, масштабно соединенный с людьми, ходил по всем этим улицам, все это видел. Но это малая часть того, что он сделал. Но вот это соединение абстракционизма…

СТАХОВСКИЙ: И гипер почти реализма.

МИТТА: И реализма абсолютного совершенно просто, почти натурализма в единое искусство. Или создание метафоры, когда он портрет Брежнева гигантский сделал, как торжественный закат империи. Вот его картины, они очень классные.

СТАХОВСКИЙ: Вот у нас будет возможность с понедельника… вы же пришли, проанонсировали выставку.

МИТТА: Если бы вы, друзья, время свое потратили (целый месяц будет эта выставка) на эту выставку, то это было бы хорошее приобретение для вашего интеллекта.

СТАХОВСКИЙ: Надо идти обязательно.

КУЗЬМИНА: В 1955 году вы закончили инженерно-строительный факультет.

МИТТА: Архитектурный. В Инженерно-строительном институте я закончил архитектурный факультет. Почему я так говорю? Потому что у меня Константин Степанович Мельников был педагогом по архитектуре. И это был подарок судьбы невероятный.

КУЗЬМИНА: Как вы оцениваете (сегодня мы празднуем День города) новый облик города? Как он растет, как он меняется?

СТАХОВСКИЙ: Вы замечаете вообще какие-то изменения в городской среде?

МИТТА: Конечно. Я родился в Москве, я прожил в ней всю жизнь. Я видел ее с того времени, когда можно было по улицам в центре города в середине дня ходить абсолютно спокойно, и можно было не беспокоиться, выйдя на улицу в 3 часа ночи или в 5 часов утра, так сказать…

СТАХОВСКИЙ: Безопасно.

МИТТА: Да. И она была очень красива тогда. Мне нравится то немногое, что осталось, к сожалению, от старой Москвы. Арбат и все эти переулки Замоскворечья. Мне нравятся новые районы.

КУЗЬМИНА: Неубедительно звучит как-то это. Не верю.

МИТТА: Другого города нет, приходится любить этот.

СТАХОВСКИЙ: А родились вы в каком районе, кстати?

МИТТА: Я родился в центре, в Большом Гнездниковском переулке. Потом я жил на Красносельской. Я жил в доме ударников, куда поселили передовиков производства и ударников. И в 1937 году это стал дом сирот.

СТАХОВСКИЙ: Как это?

МИТТА: А потому что всех пересажали очень быстро. Но как-то за счет того, что началась война, мать посадили, а отец отправился делать танковые заводы в Сибири, а я попал в детский дом, и это меня спасло, ни в какую шайку не попал. Потому что у нас очень много ребят село просто из-за того, что…

СТАХОВСКИЙ: Потому что как иначе, казалось бы.

МИТТА: Ну да. Дворовые ребята.

СТАХОВСКИЙ: Банды и так далее. Приходилось как-то, я не знаю, драться в этом периоде своей жизни, отстаивать собственное право?

МИТТА: Я не любил, но нужно было драться. Но я, честно говоря, не любил драться, и сейчас не люблю. Но, в общем, трудно было.

СТАХОВСКИЙ: А в школе хорошо учились?

МИТТА: Хорошо - громко сказано. Но, во всяком случае, закончил с серебряной медалью. Поднапрягся под конец.

КУЗЬМИНА: В своих интервью вы говорите, что в школе приходилось драться, а сейчас от всех таких странных историй, неоднозначных лучше, так скажем, просто отойти. Я больше скажу, вы говорите: бегу от этих историй.

МИТТА: Это вообще, я бы сказал, это мой принцип жизненный. Бегу. Вы знаете, жизнь набита разными интересными вещами. Я не успеваю работать. Я нагрузил на себя столько, что у меня просто времени не хватает, прыткости той нет. Я хочу сделать книжку-комикс для детей и подростков, как сочинять кино, как писать сценарий. Я ее уже нарисовал, всё. Она чем хороша? Что она для двух возрастов, для маленьких, для 9-10-11 лет это будет просто комикс…

СТАХОВСКИЙ: То есть вы показываете как раскадровку, что ли, в которой все режиссуры рисуют себе сцены?

МИТТА: А для людей постарше будут забавные истории.

СТАХОВСКИЙ: И когда этого ждать можно?

МИТТА: Она на столе, я ее никак не выпущу из рук.

СТАХОВСКИЙ: То есть надо просто издателям как-то сбросить ее?

МИТТА: Надо еще дописать немножко.

СТАХОВСКИЙ: А, все-таки еще есть над чем поработать.

МИТТА: Я еще повожусь с ней полгода. Книги ведь такие вещи, не относящиеся к заработку. За них ничего не платят.

СТАХОВСКИЙ: Да. В нашем деле главное - остановиться вовремя.

МИТТА: Да. Поэтому у меня есть там работа, с которой чего-то заработаю, а это для души.

КУЗЬМИНА: Столько дел, невероятное количество. Вот вы говорите, что вы ничего не успеваете. Есть же еще киношкола.

МИТТА: Она больше виртуальная. Я время от времени делаю там курс. А постоянно я там работаю не всегда. Там классные люди работают, отличные американские педагоги приезжают. Лучшие, можно сказать, в своем деле.

КУЗЬМИНА: Это такой набор мастер-классов для студентов.

МИТТА: Да. Но нужно это для тех, кто пишет. Если человек не пишет, то ему бессмысленно ходить на эти занятия. А вот такой курс от нуля практически веду я, оператор.

СТАХОВСКИЙ: То есть этот проект развивается? Он интересен, вам по-прежнему интересен?

МИТТА: Он никак не помрет, я бы сказал.

СТАХОВСКИЙ: Оптимистично как-то.

ФАДЕЕВ: Александр Наумович, а почему подростки так много занимают места в вашей работе? Вам что, очень хорошо знакомо это поколение с его проблемами?

МИТТА: Да я как-то всю жизнь топтался около детства. Вы знаете, у меня полдетства прошло без детства. В четыре года мать посадили, началась война, я попал в детский дом. Кстати, очень хорошее было время, никаких ужасов там не было, очень было дружно и нормально. Потом отец, как только в Москву его перевели назад, он забрал меня из детского дома, и у меня начался райский период жизни в Доме пионеров. В переулке Стопани во Дворце пионеров, я пошел туда по всем кружкам. И там я встретился с Роланом Быковым, который был уже там тогда местный гений. Я-то из одного кружка в другой переходил, а он одновременно был повсюду: в театральной студии, в литературном объединении, поэмы писал, у Локтева он то ли пел, то ли танцевал. Все в него были влюблены девушки, естественно. На три головы выше его. Вот. Но Дом пионеров - было очень яркое время детства.

СТАХОВСКИЙ: То есть это был период поиска или случайного понимания тех образов, про которые Владимир Иванович говорит.

МИТТА: Да нет! Просто здорово, там было интересно, там были хорошие люди, полно было интересного народа. И можно было в одном кружке потоптаться, потом в другом, никто тебя не гнал никуда. Хорошее место. Жалко, сейчас таких нет.

СТАХОВСКИЙ: Может, и есть? Может, мы не знаем о них. Наверное, где-то есть очень точечно.

МИТТА: Дома творчества есть, я знаю. У меня внучка, она занимается скульптурой в объединении каком-то. И они делают классные, огромные абстрактные скульптуры величиной с человеческий рост. Это удивительно.

СТАХОВСКИЙ: Это интересно очень. И главное, что человеку нравится самому. Внучке нравится?

МИТТА: Да. Она знает, как работают новые материалы, они делают из совершенно необычных материалов. То из надувных. В общем, здорово. Там очень интересно.

КУЗЬМИНА: При этом при всем вы говорите, что, общаясь со студентами, с молодежью, вы видите, что очень много талантливых ребят. Откуда-то они появляются? Может быть, не сквозь дома пионеров проходят…

МИТТА: Я думаю, знаете, это Бог как-то распоряжается. Все-таки до такой степени уничтожен, истрепан, растоптан генофонд русского народа…

СТАХОВСКИЙ: Страны вообще, да. Чудовищным образом, да!

МИТТА: Революция, две войны, репрессии, растраты эти. Сейчас эта эмиграция. Началось еще с того, что Ленин устроил этот философский пароход, когда всех лучших людей России погрузили в пароход…

СТАХОВСКИЙ: Не дай бог, кто-то думать начнет! Конечно!

МИТТА: Кого? Сикорского, Зварыкина, изобретателя телевидения. Бердяева. Вы знаете, как бы сказать, вершина народа, она, может быть, очень тоненькая, как шпиль, но она поднимает здание народа ввысь. Если этот шпиль срезать, то по весу это почти ничто, а по значению очень много. И вот у нас все время срезаны все шпили. Или лучшие люди погибли во время войны. Естественно, в первые же годы. Потом было трудно. И что-то Бог должен делать по этому поводу.

СТАХОВСКИЙ: Как-то где-то он подсылает нам еще.

МИТТА: Я вижу, что народ очень талантливый.

СТАХОВСКИЙ: А как обнаружить талант? Вы сразу видите талантливого человека? Что такое талант вообще?

МИТТА: Это очень просто. Очень просто. Если человек умеет что-то сделать, значит, талант. Вот девочки очень любят учиться. Без конца они учатся, учатся. А сделать ничего не могут. А потом приходит человек, ты ему даешь упражнение, а он: ё-моё! Как здорово! Талант - вещь продуктивная. Вот. Много продуктивного народа. И потом, вы знаете, я не разделяю скептицизма по поводу телевизионного засилья. Я вижу в телевизоре очень много талантливого.

СТАХОВСКИЙ: Появляется, да?

МИТТА: Да. В сериалах много.

СТАХОВСКИ Й: Но мало. Мне кажется, вас смело можно назвать одним из тех людей, которые и заложили новый формат отечественного приличного, хорошего такого даже не сериала, а хорошего многосерийного фильма, которые очень долго не делались в стране.

МИТТА: Да. "Граница", он практически был задуман как фильм-роман, и он честно выполнил эти обязательства. Действительно, настоящий фильм-роман. Вот. Но там, знаете, было счастье. Там была прекрасная соавторша моя Зоя Анатольевна Кудря, от которой очень многое зависело в успехе работы. Там был ансамбль, которого вообще у меня никогда не было. Актерский ансамбль.

СТАХОВСКИЙ: Потрясающий совершенно.

МИТТА: Алексей Гуськов впервые сыграл яркую очень роль.

СТАХОВСКИЙ: То есть вы чувствуете себя основоположником вот этого нового русского многосерийного фильма?

МИТТА: Нет, конечно. Никаким основоположником… У меня не было идей. Я просто хотел сделать нормальную работу. И потом, для того чтобы делать сиквел, не хватило грамотности, вы знаете.

СТАХОВСКИЙ: А, еще продолжение должно было быть?

МИТТА: Я его придумал, и мы хотели…

КУЗЬМИНА: Главный герой возвращается, да?

МИТТА: Да, нормально все придумали. У Зои были хорошие идеи по этому поводу. Но мы не знали, что так делают. В нашем представлении (совсем были неграмотные) это была как бы спекуляция на успехе картины. Зачем? Идей много.

СТАХОВСКИЙ: А то, что второй сезон, это нормальная история. Прошло уже 15 лет.

МИТТА: Тогда вообще в голову не пришло бы, об этом вообще речи быть не могло. Американцы делают классные какие работы.

СТАХОВСКИЙ: А у вас есть любимый какой-нибудь сериал, европейский? Вы же смотрите, наверняка следите?

МИТТА: Вот те, которые любимы всеми, они мне как-то нравятся, но суетливы. Я не могу смотреть много серий, мне как-то скучно. Народ смотрит.

СТАХОВСКИЙ: "Шагал - Малевич" - последняя ваша работа, потрясающая, на мой взгляд. Она же весной вышла в прокат.

МИТТА: Она весной вышла. Но она не потрясающая, в ней много недостатков. Но потрясающая история с ней произошла вчера.

СТАХОВСКИЙ: А что случилось?

МИТТА: "МК" устроила фестиваль московской премьеры, и там в качестве повторной премьеры был показан этот фильм днем, в будний день. Я пришел с чувством долга, ну надо было придти. Народу вроде было мало. Думаю, ну 10 человек будет - хорошо. Перед началом набился полный зал, причем людей, которые никогда в кино вообще не ходят. 40-летние люди, 50-летние. Они шли по бесплатным билетам, которые им раздали через домкомы "МК". И я услышал своего зрителя. На все шутки реагировали. Зал дышал абсолютно.

СТАХОВСКИЙ: То есть вы остались довольны реакцией?

МИТТА: Я впервые в жизни соединил картину со зрителями. Я это знал, у меня никакой проблемы нет. У меня был частный инвестор, я подумал: "Ну, в конце концов, хочет, ради бога!" На такую картину зрителя вообще не позовешь. Картины про художников всегда не имеют успеха, это известно совершенно.

СТАХОВСКИЙ: Опять же, тот же самый Шагал и Малевич, они в Европе, как всегда, номер один, а у нас все говорят: «"Черный квадрат" - ха-ха-ха».

МИТТА: Да. А он великий художник. А я там попытался его как-то приподнять. Но думать, что я найду зрителя, в общем-то, мне не приходилось. И вчера это было. И я понял: мне надо дождаться, когда телевидение смилостивится и поставит эту картину где-то. А пока никакой канал не хочет ее брать. Безобидная картина абсолютно.

СТАХОВСКИЙ: Но все равно сложная для восприятия.

МИТТА: Надеюсь, произойдет.

КУЗЬМИНА: Вы говорили, что вы любите работать с дебютантами. В этой картине были дебютанты?

МИТТА: Да. У меня там главную женскую роль играла девочка впервые, да. Кристина Шнайдерман. Очень неплохо сыграла. И потом, Леня Бичевин, у него удивительный талант. Он каждую роль играет так. Он нежный, тонкий такой, и у него способность каждую роль - как будто за ним нет ничего. Нервничает, переживает, некоторые эпизоды делает не очень хорошо, другие прекрасно.

СТАХОВССКИЙ: Я очень люблю Бичевина. Александр Наумович, можно воспользоваться служебным положением в личных целях? Мы Бичевина пытаемся к себе заманить уже год, наверное. Все у него то театр, то съемки какие-то бесконечные у вас. Отвлекаете парня.

МИТТА: Он не хочет, он не любит такой публичности.

СТАХОВСКИЙ: Мы аккуратно. Можно, мы воспользуемся вашим именем и скажем, что Митта нам разрешил?

МИТТА: Конечно. Я позвоню и попрошу. Вы знаете, большого кайфа вы не получите, потому что он хорош, когда… Он - артист. Вот когда у него есть роль, он ее играет. Артисту не надо чего-то там сочинять и комментировать.

СТАХОВСКИЙ: Но мы чего-нибудь придумаем.

КУЗЬМИНА: Скажите, пожалуйста, с чем вы поступали во ВГИК, вы помните?

МИТТА: Смешная история. Вы знаете, я окончил свое архитектурное отделение, понял, что работать не хочу. Сталин помер, я понял, что меня не посадят. Вот. А я подхалтуривал в "Крокодиле", сочинял там какие-то шутки, подписи к картинкам. Там ведь сперва сочинялась подпись, а потом большие художники их отрисовывали. И у меня Максим Семенов рисовал, Кукрыниксы рисовали. То есть я был в этом маленьком цехе, было свое маленькое имя.

И я собрал все эти картинки, показал Ромму, он смеялся, ему понравилось. Он говорит: "Уже через два года будете художником. Кино нет. Четыре картины снимаются на "Мосфильме" всего, 10 лет у меня ребята в ассистентах ходят. И у них нет шанса". Я говорю: "Хочется". - "Ну, хочется, так ладно!" - дал мне какое-то письмо. Понес его в Министерство образования. Они сказали: "Да вы с ума сошли! Вам работать надо ехать". Я говорю, поеду. И всё, и готовился к отъезду, немножко задержался в Москве. 10-го числа звонит дочка Ромма и говорит: "Что такое, почему вы не приходите? Вам разрешили". Я говорю: "А я ничего этого не знал". - "Папа нервничает". Я прибежал. А на письме написано было: "Разрешить". Пришел в институт, мне говорят: "Ну, всё уже, экзамены начались. На следующий год приходите". Я думаю: нет, я тут уж сяду и не уйду совершенно. Сижу, проходят мимо меня, они все такие важные, шикарные студенты, роскошные. Витаус Жалакявичюс проходит мимо, я говорю, что это большой человек совершенно. Он говорит: "Закурить есть?" Я говорю: "Я не курю". - "Может, ты еще и не пьешь?" - Я говорю: "Ну, вообще-то не пью". - "Такие люди кинематографу не нужны". И всё. И вдруг выходят, заворачивают: "Слушай, ты! Иди сюда! Приехали два с направлениями, мы тебя к ним приплюсуем". И я влился в экзамен. Всё.

СТАХОВСКИЙ: Совершенно спокойно. А что надо было делать тогда на экзамене? То же самое, что и сейчас?

МИТТА: Я написал какое-то сочинение по поводу Шолохова. Им понравилось. Раскадровку сделал последнего эпизода. Вот. Ну, я как в тумане все это делал. Но там был у меня еще подарок судьбы: я попал на курс Довженко. Я к Ромму перешел только через три месяца. Довженко меня выгнал и сказал: "У тебя уже институт есть, иди к Ромму". Но три месяца я у него пробыл, это было фантастически. Вот люди, которые у него учились, это им как-то, на мой взгляд, фантастически подвезло. Он проповедник. Я впервые у него понял, что существует такая вещь, как масштаб мысли. То есть можно говорить о какой-то хренотени, так сказать, о мелком, ничтожном развлечении и, так сказать, уходить с этим делом от серьезных вопросов, от того, что тебя не будет и надо думать про Бога. И вообще надо о серьезных вещах думать. То, что сейчас пропагандируется всячески, то, что сделало моего любимого режиссера Леню Гайдая, но он идеологический был человек, он убежденно это делал в те времена, когда это было не разрешено. Но сейчас из него сделали бога, так сказать, советского кино - его развлекалово без его идеологии.

СТАХОВСКИЙ: А он ведь очень  глубокий.

МИТТА: Он серьезный.

СТАХОВСКИЙ: Там смех сквозь слезы бесконечные.

МИТТА: Он был первым, он был единственным, он был против всех. Очень важно, когда у художника позиция, когда ты один, когда ты не идешь, не маршируешь рядом с другим, а сейчас все маршируют, понимаете? Поэтому цены у этого нет. Но вот Довженко, он давал разницу между тем, что человек делает как художник, который открывает людям какие-то горизонты жизни и показывает масштаб мысли, и человек - он крошечный, ничтожный в толпе, - но он может ощутить себя, так сказать, значительной фигурой. Только религия дает такое ощущение. И, слава богу, курс был какой: Отари Иоселиани, Лариса Шепитько, Георгий Шангелая, Витя Туров!

СТАХОВСКИЙ: Ничего себе, плеяда!

МИТТА: Но когда я перешел к Ромму, то там, с одной стороны, Тарковский, а с другой стороны, Шукшин. Тоже неплохая компания.

СТАХОВСКИЙ: Тоже неплохая, да. Вы как-то удачно вписались во ВГИК.

МИТТА: Я вам скажу, на самом деле учат не педагоги, учишься сам и учат товарищи рядом с тобой. Вот масштаб их, то, что они делают рядом с тобой, какие они курсовые работы делают, на этом ты, как на дрожжах, растешь.

КУЗЬМИНА: Про житейское хотелось бы спросить. Философствовать можно бесконечно. Как-то вы сказали: "Всё! Это моя последняя кружка пива". И жизнь начала налаживаться - пишут газеты и журналы.

МИТТА: Я пиво не пью.

КУЗЬМИНА: То есть вы действительно себе в конце концов дали слово и с тех пор…

МИТТА: Нет. Просто перестал безо всяких проблем. Никакого ни пива, ни, слава богу, алкогольных напитков, ничего не пьют.

СТАХОВСКИЙ: Баловство это все.

МИТТА: Выпиваю очень редко. Но это уже, как вам сказать…

КУЗЬМИНА: Такой человек, как вы, не может быть в профессии, как мы уже сегодня поняли.

МИТТА: Когда привыкаешь мало пить, то и мало пьешь.

ФАДЕЕВ: Александр Наумович, а скажите, когда было легче пробить идею фильма и сценарий, раньше или сегодня? Хотя сегодня не надо особенно биться. Найти спонсора - самое главное, да?

МИТТА: Но спонсора-то не найдешь особенно. Это трудно. Потом, спонсоров таких, абстрактных благотворителей, нет, а ему всегда тоже что-то надо. Раньше что было хорошо? Ты был на очень скромной, но на зарплате.

СТАХОВСКИЙ: Снимаешь, не снимаешь, но получаешь.

МИТТА: Ты снял картину… Не снимаешь, так сказать, - ты полгода на зарплате, придумывай. Тебя заносит. Ты придумываешь что-то такое, чего они не принимают. Тогда идешь к ним на встречу и находишь какой-то компромисс и работаешь тихо, скромно. Непрерывность работы очень важна.

КУЗЬМИНА: Расскажите про "Экипаж", про, может быть, ремейк, который готовится. Когда появляются какие-то продолжения классических фильмов, зритель достаточно скептически относится.

МИТТА: Я думаю, что зрители будут удивлены. Я там принимаю участие, участие техническо-консультационное. Очень хороший режиссер Коля Лебедев, я его очень люблю, он талантливый. И лучший, наверное, сюжетчик сегодня в российском кино и прекрасный монтажер. Вот. И вообще он хороший серьезный режиссер.

КУЗЬМИНА: То есть нас ожидает новый сюжет?

МИТТА: Абсолютно новый сюжет. Просто.

СТАХОВСКИЙ: Но фильм уже в работе, это все запущено?

МИТТА: Все в работе, они уже вот-вот начнут снимать.

СТАХОВСКИЙ: А он тоже будет называться "Экипаж"?

МИТТА: Это их дело, я не знаю, как они там! Надеюсь, напишут. "Экипаж-2" будет. "ТриТэ" серьезная, хорошая компания, они хорошо, серьезно работают. И ничего там нету такого, чтобы повторяло эту картину, первый вариант. Это не ремейк в таком традиционном смысле слова. Это как бы на тему.

СТАХОВСКИЙ: Но "Экипаж", несмотря ни на что, остается самой известной вашей работой. То есть, если человека на улице спросить: "Митта?" - скажут: «Ну, вот "Экипаж"»…

МИТТА: Это удивительно совершенно.

СТАХОВСКИЙ: Вы сами-то ощущаете это как главную работу в своей жизни или удивляетесь, почему так произошло?

МИТТА: Нет, она делалась просто как заказуха, никто к ней всерьез не относился совершенно. Она не стоила денег, потому что "Аэрофлот" по бартеру все давал. Самолет по бартеру. Мы три месяца работали. Все аэродромы по бартеру, мы их обобрали, все кладбища самолетов сожгли, взорвали. Так что ездили, летали, пару зарубежных командировок они нам сделали. Я даже в греческой тюрьме посидел.

СТАХОВСКИЙ: В смысле?

МИТТА: Они меня отправляли как инженера, а там, в Греции, разоблачили.

КУЗЬМИНА: Вы же тоже у нас, Евгений, как уборщица работаете. Но почему-то сидите в эфире, понимаете?

СТАХОВСКИЙ: Да, это чистая правда.

МИТТА: И они мне сказали: "Что вы хотите: сидеть в аэропорту или пойти в тюрьму? В тюремный отель", - они сказали. Я говорю: "Конечно, в тюремный отель". А я был с директором и с оператором. Он говорит: "Саша, ты с ума сошел! Они же тебя изнасилуют!" Я говорю: "Нормально!" Пришли в греческий тюремный отель, типа нашего дома отдыха. Дают тебе одеялко, вафельное полотенчико, тапочки. И маленький номерочек, такой крошечный. Я хочу поесть, прихожу вниз, я говорю: "Можно?" - "Да, - говорит, - нет проблем! Вон, идите".

СТАХОВСКИЙ: Шведский стол, пожалуйста.

МИТТА: Нет. Курица с рисом. Едим. Начинается утро. Я думаю, время есть, а нас загрузили вместе с аппаратурой. Спрашиваю у полицейского: "Можно нам поесть?" - "Нет проблем". Звоню в посольство. Приезжает парень на машине. Мы грузимся, едем, снимаем по городу все, что можно за полдня снять, какие-то дополнения в картину. Возвращаемся голодные. Я говорю: "Есть". Он говорит: "Ноу проблем". И этот директор мне говорит: "Как, опять курица с рисом?" - на что ему оператор говорит: "Но ты же в тюрьме!" И мы там три дня сидели, пока не приехал самолет и не отвез нас назад в Россию.

СТАХОВСКИЙ: Это сумасшедшая история.

МИТТА: Это я к тому, что "Аэрофлот" нам все, что мог, делал. И помогал. И картина вышла абсолютно без рекламы. Не то что без плаката, без объявления, просто втемную. И кинули ее в "Пушкинский" кинотеатр. Мне сказали, в Центральном никаких объявлений, зал пустой абсолютно, три человека сидят.

СТАХОВСКИЙ: Ну, афишку повесили.

МИТТА: Буквально три. Я был четвертый. Я обиделся, огорчился. Но была пятница. Субботу-воскресенье пережил, в понедельник пошел ругаться. "Мы старались, мы делали, вы - без рекламы, всё выкинули, народ не ходит!" А он так смотрит на меня: "Да? О, как интересно! Не может быть! Пойдем посмотрим! Я не верю". Я говорю: "Ну, "не верю". Садись, поедем!" Сели в машину, подъезжаем к кинотеатру, и там в шесть кругов очередь за билетами. Там на 7-8 часов…

СТАХОВСКИЙ: А как же? Это что? Сарафанное радио?

МИТТА: Это называется "сарафанное радио".

КУЗЬМИНА: Конечно! Четыре человека.

МИТТА: И геометрическая прогрессия. Все. И покатилась по стране картина.

СТАХОВСКИЙ: И все получилось.

МИТТА: Но самое удивительное, что ее никто не понял, не принял такой, какой она была сделана. Она была сделана, как бы, так сказать, не то чтобы изысканной, но, во всяком случае, достаточно нетривиальная картина четырех жанров. У меня перед этим была в два жанра трагикомедия "Гори, гори, моя звезда!" Мне понравилось. А тогда еще полижанровый состав кино не был модой, это было свежее слово в кино. Сказал, сделаем в четыре жанра. У каждого персонажа по жанру.

СТАХОВСКИЙ: Будет своя история какая-то.

МИТТА: История про трех неудачников. А, как в сказке, они…

СТАХОВСКИЙ: В конце концов, да, сливаются в одно целое.

МИТТА: …взяли реванш. В жизни у них неудача, а в сказке три богатыря, ковер-самолет, дракон. Все сказочные вещи, ничего общего с катастрофами реальными это не имеет абсолютно. Как только я об этом заговорил, кто-то написал где-то, министр меня зовет и говорит: "Что ты болтаешь, несешь околесицу! У тебя никакой сказки! Ты снимаешь фильм про коллективный подвиг советского человека!" Я говорю: "Хорошо. Одно другому не мешает".

СТАХОВСКИЙ: Соцреализм такой жесткий.

МИТТА: Сказку забыть, про коллективный подвиг советского человека. Но "Аэрофлот", который давал нам все эти деньги, он захотел поглядеть, чего происходит на его блага. И "Мосфильм" сам его потянул, ему нравилась картина. И приехал Бугаев, министр авиации, сел и видит, как садится самолет на макете: аэродром вплотную к скале. Это бред, это невозможно, потому что любой ветер кинет самолет на скалу, аэродром должен быть со всех четырех сторон… Дальше - больше. Он смотрит и говорит: "Это что за хренотень?" И все на меня так смотрят. Дальше еще что-то такое, дальше еще хуже. Он понял, что оскорблен, что оскорбили "Аэрофлот".

СТАХОВСКИЙ: Неправда такая.

МИТТА: Но он человек умный, он говорит: "Это что, сказка, что ли?" - "Да, да! - все сказали. - Это сказка, сказка!" Всё, и это утвердили сказкой.

КУЗЬМИНА: В прошлом году вы получили специальный приз на "Кинотавре": "За вклад в кинематограф выдающемуся кинорежиссеру, строгому воспитателю и озорному выдумщику" - там было написано. Вот про последнее хотелось бы, конечно, особенно поговорить.

МИТТА: Вообще это самое отвратительное в жизни, что может быть, вот эти похоронные призывы…

СТАХОВСКИЙ: За вклад, за вот это, за то…

МИТТА: Всё, отработал парень - пошел! И чтобы тебя больше не видели. Так оно и есть.

СТАХОВСКИЙ: Наградные часы.

МИТТА: Уже со следующей картиной они меня не позвали и в гости не пригласили.

СТАХОВСКИЙ: А вы снимаете сейчас что-нибудь?

МИТТА: Я придумал мистический триллер очень дешевый. Любое телевидение может… Еще не решил, кому отдать. Может, найду человека, который вложит немножко денег. И меньше миллиона можно снять. Он страшный. Никогда не снимал, а всю жизнь хотел.

СТАХОВСКИЙ: Мистический триллер. Основной инстинкт. Эротический?

МИТТА: Нет, не слишком. Но есть немножко.

СТАХОВСКИЙ: Но надо обязательно. В триллере-то нужен какой-то кусок эротики. Иначе как?

КУЗЬМИНА: И даже артисты уже есть в вашем воображении?

МИТТА: С артистами у меня проблема.

СТАХОВСКИЙ: У нас вообще в стране проблема с артистами.

МИТТА: Нет, нет, я люблю очень. Я влюбляюсь. Вот в чем проблема. Мне все нравятся. Вот есть режиссеры: этот не хорош, этот не нравится. А у меня проблема, я заснуть не могу: и этот хорош, и этот хороший, а у этого это хорошо, а у того другое хорошо, а соединить никак нельзя. Очень много хороших артистов, гораздо больше, чем принято думать.

СТАХОВСКИЙ: Да? Вот это интересно, где вы их находите?

МИТТА: Они в телевизоре, просто их разглядеть надо. Если у артиста нет роли, как он может показать свой талант? Никак.

ФАДЕЕВ: Александр Наумович, я понимаю, что вы все свои фильмы, наверное, любите одинаково. А есть какой-то самый любимый?

СТАХОВСКИЙ: Свой собственный.

МИТТА: Я, честно, немножко больше других люблю картину "Гори, гори, моя звезда", потому что она принципиальная. Это картина, где я как бы свои теоретические высказывания по поводу монтажа аттракционов и соединения идей Эйзенштейна и Станиславского…

СТАХОВСКИЙ: Воплотили, да?

МИТТА: Но это никому не интересно. Вы знаете, к сожалению, у нас нет… Вот критика социальной связи просматривает, если кто там против властей, кто-то обращает внимание. А когда такой чепухой человек занимается, как монтаж аттракционов, - чего это, Эйзенштейн, что ли? Я там написал статью по этому поводу. Ко мне один критик подошел и говорит: "Саш, сделал хорошую картину! Ну успокойся уже!"

КУЗЬМИНА: Давайте еще раз напомним про Манеж. Какого числа?

МИТТА: С понедельника, с 8-го числа. Ребята, редкий художник, лучший российский художник, самый влиятельный в мировом искусстве. Ну, наверное, там еще есть парочка. Но он в тройке.

СТАХОВСКИЙ: Да, Митта рекомендует.

МИТТА: Эрик Булатов. Кроме того, получите удовольствие от прекрасной живописи.

СТАХОВСКИЙ: Спасибо вам большое. Спасибо, что пришли.

КУЗЬМИНА: До свидания.