Воскресный папа Чем интересно оперное закулисье?

ТИХОМИРОВ: Да, уважаемые слушатели, давненько что-то мы не ходили в оперу. Вот построили Большой театр, отреставрировали его, кто из вас был там? Я понимаю, дорогие билеты, это безусловно. Но все равно на оперу билет можно достать недорогой – на антресоль, на ярусы. Не ходят, не ходят! В Станиславского и Немировича-Данченко не ходят! Но зато Дмитрий Галихин ходит к нам.

ГАЛИХИН: Здравствуйте.

ТИХОМИРОВ: В гостях у нас оперный певец Дмитрий Галихин. Здравствуйте, Дмитрий.

ГАЛИХИН: Здравствуйте.

ТИХОМИРОВ: Дмитрий, долго думал, с чего начать наш такой трогательный разговор об опере. И все-таки, понимаете, родовые пятна истории давят на сердце. Скажите, пожалуйста, кто исполнял песню «Он теперь не мальчик, юный барабанщик»? Вы знаете, была такая песня в детстве. «Он теперь не мальчик, юный барабанщик». Вы не помните, кто солистом был?

ГАЛИХИН: Дело в том, что эта песня, по-моему, она была не сольная, это хор пел.

ТИХОМИРОВ: Да, хор пел, но там периодически…

ГАЛИХИН: Нет-нет-нет, это целиком наш пел хор, Большой детский хор Центрального радио и телевидения.

ТИХОМИРОВ: Так, а вы какие пели песни как солист?

ГАЛИХИН: «Наташка – первоклашка», «Вместе весело шагать», потом, сейчас скажу, «Здравствуй, Москва», «Марш юных фехтовальщиков», «Футбольная песенка».

ТИХОМИРОВ: Нет, в принципе достаточно. То есть это, значит, вы меня будили утром в «Пионерской зорьке» таким неприятным звонким, бодрым голосом, я думал, этому мальчику надо оторвать руки и ноги…

ГАЛИХИН: Это «Маяк» будил, «Маяк» и «Радио России».

ТИХОМИРОВ: Дмитрий, конечно, рад тебя видеть.

ГАЛИХИН: Взаимно.

ТИХОМИРОВ: Я не зря начал с твоей детской творческой биографии. Я думаю, а для ребенка это действительно большой слом, когда он вдруг в 10 лет становится солистом такого хора, начинает ездить по заграницам? Вы ведь, по-моему, в Японии были. Где вы гастролировали?

ГАЛИХИН: Проще сказать, где не были.

ТИХОМИРОВ: Где не были, да.

ГАЛИХИН: Япония, Бельгия, Франция, Турция. Всю Россию, весь Советский Союз объехали.

ТИХОМИРОВ: И вот я думаю, а вообще для ребенка это как, это испытание или счастье?

ГАЛИХИН: Ну конечно, вот как раз был до меня психолог, это же большая психологическая нагрузка на ребенка, когда ты пользуешься огромной популярностью, когда тебя встречают стоя стадионы.

ТИХОМИРОВ: Я представляю.

ГАЛИХИН: Мы были в Японии три месяца. Да, три месяца, мы проехали 24 города, через день были концерты, представляете, сколько это было концертов!

ТИХОМИРОВ: Живьем ведь, без фонограммы.

ГАЛИХИН: Да. Нашим тогда продюсером был продюсер, который возил до нас по этому маршруту группу Duran Duran, представляете, по этим стадионам. Мы не могли выйти из гримерных после того, как заканчивался…

ТИХОМИРОВ: Это вы, дети, да?

ГАЛИХИН: Да, после того, как заканчивался концерт, – там были красивые очень буклеты, и в этих буклетах были наши фотографии, – японцы стояли за автографами, и автобус просто не мог тронуться, потому что огромные толпы стояли. Нагрузка колоссальная психологическая.

ТИХОМИРОВ: Ну да, а еще ведь если учесть, что там стоит за тобой хор, каждый из этого хора тоже хочет быть солистом.

ГАЛИХИН: Ну, безусловно. Вы понимаете, у нас Виктор Сергеевич Попов, царствие ему небесное, он был, да, замечательный, это был величайший хоровик, дирижер-хоровик, который организовал весь этот коллектив, и он подхватил знамя Свешникова, который начинал всё хоровое, детское хоровое искусство России. Дело всё в том, что он очень хорошо на примере того же Сережи Парамонова…

ТИХОМИРОВ: Да, конечно, трагическая судьба.

ГАЛИХИН: Да, он понял прекрасно, что с детьми надо, в общем, не то что заниматься, работать, но надо внимательнее относиться к их вот этим сольным выступлениям. Поэтому, когда я выступал (я уже позже выступал, после Сергея), у нас уже были разные дети, там был Дима Машнин, был Сережа Комиссаров, которым…

ТИХОМИРОВ: То есть было такое…

ГАЛИХИН: Да, ответственность была распределенная.

ТИХОМИРОВ: Но все равно это, конечно, большая ответственность.

ГАЛИХИН: Безусловно. Ну представьте себе, когда ты приезжаешь после роскошных гастролей, после огромного успеха, ты приезжаешь обратно в Москву, обратно в московскую школу, тебе надо сдавать очередной какой-нибудь там зачет. Вот, ты приходишь, учительница смотрит на тебя внимательно и говорит…

ТИХОМИРОВ: Где ты, говорит, был, Димочка?

ГАЛИХИН: А теперь расскажи, пожалуйста, откуда на тебе такой красивый джинсовый костюм? Ну а дальше…

ТИХОМИРОВ: Я думаю, что да, дальше начинаются проблемы.

ГАЛИХИН: Проблемы серьезные.

ТИХОМИРОВ: Кстати, Дима, я все время думал, даже тогда в детстве: ведь они получают деньги. А кто забирал деньги у бедных детей?

ГАЛИХИН: Ну, это как… не закрома родины, а золото партии, да? Которое потом искали. Не знаю, трудно сказать. Я помню, я присутствовал при этом разговоре, это был ЦК ВЛКСМ, где-то было начало 1980-х годов, хотя мне было там пять-шесть лет, но просто я помню этот разговор Попова, навсегда запечатлелся этот разговор, когда он разговаривал с руководством ВЛКСМ и говорил, что я понимаю прекрасно, что мы не платим детям, но я настаиваю на том, чтобы дети жили в лучших условиях, в самых роскошных отелях. И поэтому, когда мы приезжали в Японию, мы жили там в 5-звездочных гостиницах минимум, кормили нас в дорогущих ресторанах, то есть это, ну конечно, это было…

ТИХОМИРОВ: У тебя было тяжелое детство, Дима.

ГАЛИХИН: Да, да.

ТИХОМИРОВ: Слушай, Дмитрий, ну а как же вот дальше, я думаю? Потом ломается голос, происходит мутация. Я даже помню, был фильм какой-то детский 60-х годов про мальчика…

ГАЛИХИН: Да, как раз артист Попов там играл, да, да.

ТИХОМИРОВ: Да, о том, как ломался голос, какая это была трагедия для человека, для ребенка.

ГАЛИХИН: Понимаете как, каждый переживает это по-своему. Это вот сейчас современная наша жизнь, когда мы можем воспользоваться услугами психолога, когда это стало модно, понятно. Тогда этого не было, тогда это были родители, бабушки, дедушки, которые могли дать тебе хороший совет, а могли ничего не дать.

ТИХОМИРОВ: Как ты лично пережил это?

ГАЛИХИН: Ой… Тяжело, тяжело, потому что в один прекрасный момент ты понимаешь, что ты не можешь петь. И неизвестно, потом вернется к тебе голос или не вернется.

ТИХОМИРОВ: Это такой синдром практически?

ГАЛИХИН: Конечно. Поэтому, ну, тяжело.

ТИХОМИРОВ: А скажи мне, сейчас известный оперный певец, который поет на оперных сценах всего мира, у него не возникает иногда синдром такой: а вдруг я не смогу петь?

ГАЛИХИН: Ну, если думать о том, что ты никогда не сможешь полететь, да, наверное, ты и не полетишь. Об этом лучше не задумываться. Как господь даст. То есть, надо верить в бога, надо соблюдать диету, соблюдать ограничения все, режим, и тогда всё будет нормально.

ТИХОМИРОВ: Слушай, подожди, то есть вот эти все истории про Козловского, который пил только теплую воду, никогда не злоупотреблял и так далее…

ГАЛИХИН: Ну конечно, а как. Мне мой первый педагог Павел Герасимович Лисициан рассказывал о том, как Козловский в свое время на приеме у Сталина, был очередной какой-то…

ТИХОМИРОВ: Я просто сейчас, Дима, на всякий случай, вдруг кто-то не знает, скажу, кто такой Иван Семенович Козловский. Это замечательный оперный певец, тенор российской оперной сцены. Ну, на всякий случай, знаешь, мало ли.

ГАЛИХИН: И вот он мне рассказал, как однажды, когда Сталин устраивал очередной прием, Сталин еще не появился, пришел Козловский, и кто-то там, то ли Молотов, то ли Берия, спросил его: «Иван Семенович, почему вы замотаны шарфом?» – «Вы знаете, я сегодня не в голосе, приболел, приболел». И в это время заходит Сталин: «Вот товарищ Козловский говорит, что он приболел. Но мы попросим товарища Берию направить его в пансионат подлечиться». Козловский встал: «Не счесть алмазов драгоценных...»

ТИХОМИРОВ: Вот что крест животворящий делает.

ГАЛИХИН: Кстати, по поводу Козловского, мне довелось с ним петь…

ТИХОМИРОВ: Когда?

ГАЛИХИН: Это был как раз 1982 год, мы открывали после ремонта здание Рахманиновского зала Московской консерватории. Вот, и я пел как раз в хоре, и потом сольно пел и вместе с ним пел.

ТИХОМИРОВ: Слушай, ну и как?

ГАЛИХИН: Ну, он уже, конечно, старенький дедушка был. Но это эпоха, это люди, это личности.

ТИХОМИРОВ: Слушай, я понимаю, что это вопрос такой немножечко в сторону, прости меня, Дима, но знаешь, мне же интересно, я же дорвался, понимаешь, до человека, который скажет всю правду. Я все время, знаешь, о чем думаю? Ну хорошо, у детей мужского пола голос ломается в детстве, потом он, как говорится, на долгие годы остается целым и невредимым. Посмотри, как работал Паваротти, я слушал его и понимал, что человеку уже много лет, а голос!.. Как он просто пел и летел над сценой! У женщин всё сложнее, я думаю, особенно когда приходит тот момент, когда женщина уже, скажем так, находится немножко в другом возрасте. Я тебе объясню, в чем дело. Я увидел интервью замечательной Елены Образцовой. И корреспондент, я, конечно, посчитал это таким героическим поступком, она вдруг спросила: скажите, а когда наступил тот момент? Что-то изменилось в вашем голосе? И она вдруг так честно призналась в том, что да, это для нее была тоже такая большая трагедия внутренняя, а потом голос вернулся. Я вот думаю, как долог век артистов на сцене, как мужчин, так и женщин, на оперной?

ГАЛИХИН: Ох, вы знаете, очень по-разному. Дело всё в том, что у меня есть запись, запись Рейзена, когда он отмечает свой 90-летний… Кто не знает, Рейзен – это знаменитый бас, русский бас, солист Большого театра, и вот он отмечал свой 90-летний юбилей на сцене Большого театра. Он не отмечал каким-то концертом, он пел основную партию в опере «Евгений Онегин», он пел князя Гремина в 90 лет. И вот Фурцева – а у меня есть видеозапись, как раз американский диск, на нем это всё записано, – и вот Фурцева, она не выпустила его на сцену без генеральной репетиции за день до этого. Она сказала, что он возрастной человек, что сцена Большого театра это не сцена для экспериментов, и она сама лично приедет на генеральную репетицию и послушает. Вот она приехала, он спел генеральную репетицию, а на следующий день он пел спектакль. Вы не поверите, я лучшего исполнения просто не слышал. Это в 90 лет выходит человек с прямыми плечами, с замечательно льющимся голосом. Вот. И весь зал, как только он закончил, ну, представляете…

ТИХОМИРОВ: Это говорит Дмитрий Галихин, оперный певец. Дима, а теперь перейдем уже к тебе непосредственно. Ты тенор, да?

ГАЛИХИН: Да.

ТИХОМИРОВ: Скажи мне, как долго ты искал свой голос? Я только совсем недавно узнал, что, оказывается, многие исполнители долго ищут свой голос, особенно женщины. Сопрано, меццо-сопрано, она может переходить…

ГАЛИХИН: Немножко неверно, не в этом дело. Исполнитель, особенно оперный певец, он долго ищет свой репертуар, вот я бы так сказал. А отсюда уже, конечно, мы говорим о голосе, потому что в принципе тенора…

ТИХОМИРОВ: Скажи мне, как я могу петь другим голосом, если у меня нет этого голоса?

ГАЛИХИН: Нет, мы учимся, то есть мы его воспитываем, мы работаем над ним.

ТИХОМИРОВ: Какое хорошее слово – «воспитывать» голос.

ГАЛИХИН: Воспитываем, да, и голову, и голос.

ТИХОМИРОВ: С головой сложнее.

ГАЛИХИН: И долго, очень долго ищешь свой репертуар. Когда ты его находишь… вот я нашел свой драматический репертуар, где все мои обертона, где мне легко передать эмоции, где мне удается в сложной партии получить самому максимальное удовольствие.

ТИХОМИРОВ: Я, например, слушаю твой голос, я понимаю, что ты баритон, даже драматический…

ГАЛИХИН: Это драматический тенор, это нечто другое. Драматический тенор – это сама по себе такая достаточно уникальная вещь, когда в принципе вся тесситура оперы написана на переходном регистре между тенором и баритоном, но выход наверх самый теноровый, что ни на есть.

ТИХОМИРОВ: Что мы сейчас послушаем?

ГАЛИХИН: Давайте послушаем фрагмент «Пиковой дамы».

ТИХОМИРОВ: О, хороший вкус! Он, конечно, гений.

ГАЛИХИН: Музыка Чайковского – это что-то феноменальное.

ТИХОМИРОВ: Прости, что не о тебе начал, просто…

ГАЛИХИН: Да нет, о чем речь.

ТИХОМИРОВ: Я слушаю, и я просто замираю.

ГАЛИХИН: Вы знаете, у меня произошла очень интересная ситуация жизненная. Еще в детстве, когда мы выступали на сцене Большого театра, это был юбилейный концерт какой-то партийный очередной…

ТИХОМИРОВ: Когда еще в хоре Попова был?

ГАЛИХИН: Да, да, да, когда я мальчиком был маленьким. И после репетиции этого концерта меня должны были забрать родители. Но то ли не договорились, то ли что-то, в общем, задержались. Всех уже разобрали, а я остался за кулисами. Ну, маленький мальчик где-то там среди этих кулис. И в это время началась генеральная репетиция оперы. И вот я как сейчас помню, это опера «Пиковая дама» была, представляете. И эта увертюра, начало этой оперы – увертюра, эта музыка фантастическая. И я заплакал… И у меня сейчас основная моя проблема в этой опере – не расплакаться на увертюре, потому что я начинаю же сначала.

ТИХОМИРОВ: Нет, я смотрел и сейчас видел, как ты начинаешь переживать.

ГАЛИХИН: Ой, да ну что вы, это отдельно, это эмоции, это страсти. Задача артиста еще в этих страстях, в этих эмоциях спеть, плюс еще показать зрителю, что все-таки хотел написать Пушкин и что хотел написать композитор Чайковский, да, о том, что все-таки Германн – это плохо, это борьба со страстями, да, это человек, который предает любовь ради игры, ради денег. Очень жизненно, кстати.

ТИХОМИРОВ: Да, вот я как раз был очень поражен в свое время. Я воспринимал оперу, как некий монумент Карла Маркса на Охотном Ряду: такое что-то непонятное, бесформенное, громкое такое, да, и ни о чем. Вот сейчас проходят мимо дети, они же не знают, кто такой Карл Маркс, ну дядя какой-то бородатый, на нем сидит ворона всегда почему-то. Для меня опера была – такой же Карл Маркс, прости за такое странное сравнение, тем более он напротив Большого театра. И только совсем недавно я вдруг понял, что ведь любая опера, любое либретто – это страсти, это жизнь, это про нас. И еще когда положено на гениальную музыку, тогда вдруг это становится вдвойне…

ГАЛИХИН: Да, да, а музыка-то, она именно формирует в себе эту эмоцию, она ее концентрирует в себе, поэтому именно… Обратите внимание, что во всех операх в конце либо умирают, либо расстреливают, либо кончают жизнь, или же друг друга закалывают. Вот единственное, я сейчас пел в Красноярском оперном театре «Иоланту», это единственная опера Чайковского, которая заканчивается хорошо, вот именно максимальные эмоции, максимальные страсти позволяют девушке прозреть…

ТИХОМИРОВ: Скажи мне, пожалуйста, Дмитрий, я понимаю, что ты не космонавт, а ты измерял давление свое, пульс до спектакля, во время спектакля и после спектакля?

ГАЛИХИН: Тьфу-тьфу-тьфу. Я имею в виду, что… да, измерял, конечно.

ТИХОМИРОВ: Нет, я почему спрашиваю, потому что, когда слушаю, я вдруг понимаю, какое это огромное внутреннее напряжение физическое.

ГАЛИХИН: Именно поэтому очень много артистов, которые обладают замечательными, потрясающими тембрами, замечательными голосами, не могут выдержать нагрузку оперную, потому что это же, честное слово, это никто не даст соврать, это олимпийский вид спорта.

ТИХОМИРОВ: Ну да.

ГАЛИХИН: Ну хорошо одноактная опера, а когда это Вагнер по 3,5 часа? Или, допустим, мы сейчас слушали «Пиковую даму» – 54 минуты постоянного пения Германна.

ТИХОМИРОВ: Это чистого времени называется.

ГАЛИХИН: Просто вот не останавливаясь человек поет.

ТИХОМИРОВ: Извини, что я немножко в сторону вдруг. Развей несколько мифов об оперном искусстве. Я очень люблю, и сегодня как раз утром прозвучала в начале нашего эфира песня в исполнении Муслима Магомаева, у него, конечно, великолепный голос. А скажи мне, он как оперный певец состоялся или не состоялся?

ГАЛИХИН: Ну, насколько я помню, он выходил на сцену Большого театра, по-моему, он выходил в россиниевском репертуаре, россиниевский репертуар, он более легкий, я имею в виду по типу голоса, не по сложности, а по типу голоса. Но дело всё в том, что… не знаю, я думаю, что он все-таки выбрал карьеру более эстрадную, хотя, вы понимаете, много исполнителей… Вот взять, к примеру, Марио Ланца, наверное, из наших слушателей мало кто его знает, но это замечательный американский тенор итальянских кровей, вот он исполнил главную роль в фильме «Карузо», там же он и пел, замечательно пел, но основная трагедия этого человека (он спился в результате), основная трагедия этого человека, что он не смог выйти в оперу, что он не мог держать целиком всю фактуру спектакля. А итальянская, американская публика, как никакая публика… ну и наша тоже требовательная, но наша более мягкая, более покладистая…

ТИХОМИРОВ: Ну да, она может простить даже.

ГАЛИХИН: Итальянцы могут смело выкрикнуть «кретино!» из партера.

ТИХОМИРОВ: Да ладно!

ГАЛИХИН: Конечно, конечно, это не вопрос. Они сидят, как на футболе.

ТИХОМИРОВ: То есть для них это до сих пор вид спорта?

ГАЛИХИН: Да, они могут скандалить, да, ты будешь петь, а партер с балконом могут между собой скандалить по поводу твоего исполнения.

ТИХОМИРОВ: Ого! А ты поешь и слушаешь, да, получается?

ГАЛИХИН: Ну, можешь слушать, а можешь петь.

ТИХОМИРОВ: Да, можешь все-таки петь. Какая непростая профессия оперный певец. Мы-то думаем, что вышел, спел, ушел, получил гонорар, букеты в машину и поехал кататься по Лазурному берегу. Я почему-то нахожусь под впечатлением этой партии Германна в «Пиковой даме», ну ладно, сейчас переживу и пойдем дальше.

Друзья, напоминаю, что в студии находится оперный певец Дмитрий Галихин, и мы обсуждаем жизнь современной оперы, которая проходит, к сожалению, очень часто мимо нас. Но Дмитрий говорит о том, что нет, друзья, это на самом деле очень хорошее искусство, которое нужно всем нам. Да ведь, Дмитрий?

ГАЛИХИН: Ну, куда же без него? Как без жизни.

ТИХОМИРОВ: Я, правда, видел, знаете, совсем недавно прямую трансляцию из Сантьяго, по-моему, с премьеры оперы, сейчас уже забыл, к сожалению, композитор был тоже неплохой. Знаете, чем больше всего был поражен, Дмитрий? Когда камера показала зрительный зал, у меня было такое ощущение, что я увидел Млечный Путь, потому что весь партер был усеян такими маленькими звездочками, которые мерцали в темноте. Я подумал, что это такое, а потом понял, что весь партер был в бриллиантах, по крайней мере женщины…

ГАЛИХИН: Да, да. Потому что я всегда говорю, что опера – это элитное искусство, элитарное искусство, и не потому, что билеты дорогие. Прежде всего, ходят очень образованные люди, потому что, для того чтобы знать оперу, надо хотя бы уметь читать, уметь читать либретто. И вообще, в принципе, к опере нужно приучать с детства, потому что это не всё так просто. Не просто высидеть даже «Евгения Онегина».

ТИХОМИРОВ: Дмитрий, у меня возникает следующий вопрос. Скажите, вот вы выступаете на разных сценах не только в России, но и в мире. Ну хорошо, мы знаем, есть Мусоргский, Чайковский, но, к сожалению, основная часть репертуара была написана совершенно другими композиторами – итальянцами, как Пуччини, Вагнером, и я так понимаю, что на их родном языке?

ГАЛИХИН: Ну, естественно.

ТИХОМИРОВ: А как оперный певец учит все эти арии на итальянском, немецком, английском? Или вам приходится все-таки где-то там подкладывать русские слова в нужный момент?

ГАЛИХИН: Как он учит? Быстро.

ТИХОМИРОВ: Нет, я реально…

ГАЛИХИН: Желательно. Как учил Станиславский, нужно подкладывать подтекст в то движение, в движение тела, чтобы душа двигалась. Поэтому иногда действительно ты поешь по-итальянски, а подтекст может быть даже с нецензурщиной и по-русски.

ТИХОМИРОВ: Но ведь это тяжело, ведь это надо иметь какой объем памяти, скажем так.

ГАЛИХИН: Неизвестно, сколько голова вмещает.

ТИХОМИРОВ: Ну да, но у вас вмещает, нормально всё?

ГАЛИХИН: Одно понятно, что если ты будешь концентрирован, если ты будешь готовиться, то, конечно, это помогает. Обязательно надо подготавливаться, даже к экзаменам обычным, а уж тем более…

ТИХОМИРОВ: Кстати, по поводу головы. Насколько мне известно, у тенора и у драматического тенора самый главный резонатор – это голова, и чем, говорят, она более пустая, тем это лучше для голоса. Простите, Дмитрий, что говорят, то говорят.

ГАЛИХИН: Это вы сейчас с кем говорили?

ТИХОМИРОВ: Нет, я вот думаю, а что, у итальянцев голова как-то по-другому устроена, почему все-таки итальянские теноры считаются лучшими, первыми в мире?

ГАЛИХИН: Понимаете, это немножечко…

ТИХОМИРОВ: Я вот понимаю, у нас басы, да, потому что это живот, у нас все такие…

ГАЛИХИН: Нет, нет, нет, это такой штамп. Все-таки итальянцы, они больше, ну, не то что националисты… это традиция. Они говорят, что футбол, что оперу мы никому не отдадим, первенство. Хотя вот сейчас, как показывает практика, английский футбол лидирующие позиции занимает.

ТИХОМИРОВ: Ну, а по поводу все-таки оперы, особенно теноров?

ГАЛИХИН: А по поводу оперы – у нас замечательные тенора, мои коллеги потрясающие: Галузин, великолепный драматический тенор; Атлантов, это уже предыдущее поколение, да, но никто не перепел их.

ТИХОМИРОВ: Они что, котировались во всем мире, да?

ГАЛИХИН: Конечно.

ТИХОМИРОВ: Конвертировались, я бы сказал так.

ГАЛИХИН: Атлантов, извините, был руководителем оперной труппы в «Штаатсопере» венской, Галузин сейчас гастролирует по всему миру, потрясающий, потрясающий, лучшего Германна я, во всяком случае, не слышал.

ТИХОМИРОВ: Я просто думаю, что, может быть, у нас климат не приспособлен для теноров?

ГАЛИХИН: Ну, климат наш вообще ни для чего не приспособлен.

ТИХОМИРОВ: Это вы сейчас хорошо сказали.

ГАЛИХИН: И дороги не получаются, и дышать тяжело. У меня друзья итальянцы, когда приезжают сюда в Москву, особенно это зимой, особенно когда в очередной раз проходит снегопад и выезжают наши машины с реагентами, они приходят и говорят: боже мой, я не знаю, как вы тут поете, как вы тут дышите, мы не понимаем.

ТИХОМИРОВ: Ну да, как вы живете. Спасибо, дорогие итальянцы.

ГАЛИХИН: И поэтому я огромное удовольствие испытываю, когда езжу по России. Особенно мне очень нравится Чувашский оперный театр, это Волга, это такой климат.

ТИХОМИРОВ: Кстати, климат там действительно очень хороший.

ГАЛИХИН: Очень. Иногда приезжаешь туда на спектакль с каким-нибудь насморком очередным, и через два дня уже всё проходит.

ТИХОМИРОВ: А вы думаете, Дмитрий, Депардье дурак, что ли? Он сразу понял: вот моя родина малая, в Чувашии.

ГАЛИХИН: Нет, он в Саранск, по-моему, в Мордовию поехал.

ТИХОМИРОВ: Ой, простите, друзья, вы знаете, иногда у меня по географии бывает тоже жесткая двойка. Дмитрий, возвращаемся к вам, возвращаемся к вашему творчеству. Вы знаете, что я заметил такую странную тенденцию? Наверное, сейчас меня заклюют. Совсем недавно я посетил Кремлевский дворец, там давали балет, не буду говорить вам, кто руководит оркестром этого дворца, но дело не в этом.

ГАЛИХИН: Я знаю, да.

ТИХОМИРОВ: Я тоже знаю эту фамилию, и недавно была его супруга замечательная у нас в гостях. Я понимаю, что, конечно, он сам не стоял у пульта, но дело не в этом. Дело в том, что я постоянно слышал фальшивые ноты, я постоянно слышал, что кто-то фальшивит. И я думал, ну ладно я, обычный, простой зритель. А оперный певец, который поет и который сейчас вкладывает всю душу, а в это время кто-то в оркестре берет и фальшивит?.. И как часто это бывает?

ГАЛИХИН: Ну, бывает на сцене всякое. Что касается моих ощущений, я профессионал, меня ничто не должно сбивать, я работаю. На сцене бывает всякое, бывает так, что и выскочит неожиданно какой-нибудь сценограф, что-нибудь начнет делать на сцене…

ТИХОМИРОВ: Монтировщик-то?

ГАЛИХИН: У меня такое было в сцене в спальне графини, я иду из глубины сцены и пою «Всё так, как мне она сказала…», и в это время, значит, на переднем плане огромный канделябр, он постепенно уезжает, за провод его вытягивают, потому что якобы там одна лампочка перегорела. Я останавливаюсь, и, видимо, там услышали, перепугались, и они тоже останавливаются. Потом я дальше начинаю: «Что же, боюсь я, что ли?..» – и он опять поехал.

ТИХОМИРОВ: Это уже ход режиссерский.

ГАЛИХИН: Да, и в зрительном зале я чувствую, знаете, такое нарастающее гы-гы-гы. И я потом поворачиваюсь: «Так решено, я выведаю тайну у старухи!» – и на них смотрю, значит, и все затихли. Бывает всякое. Но я призываю и вас в том числе, когда вы ходите на балет, когда вы ходите на оперу, да и вообще, когда вы ходите на какие-то культурные мероприятия, старайтесь получать удовольствие. Вот чем отличается западный слушатель в хорошем смысле от нашего слушателя? Мы почему-то приходим и начинаем говорить: там солист что-то не сделал…

ТИХОМИРОВ: Потому что я заплатил свои деньги за этот билет.

ГАЛИХИН: Мы забываем, что это живое действие, что это жизнь, и бывает всякое, может быть, стул у него отваливается в яме, может быть, у него инструмент, что-нибудь с инструментом случилось.

ТИХОМИРОВ: Да может быть, просто жена изменила.

ГАЛИХИН: Всякое бывает. Но на сцене блестящий балет. Мы посмотрели, какое па-де-де, мы получили огромное удовольствие, точно так же, как и на сцене. Говорят, один солист замечательно пел, а другой немножечко фальшивил, – но зато мы поняли суть вопроса, да, то есть мы поняли, почему, допустим, Тоска полюбила Каварадосси, за что она его полюбила, или наоборот, или не полюбила. Мы должны искать эти вещи и их запоминать, потому что память человека так устроена, что остается в ней самое хорошее. И тогда, когда мы научимся получать удовольствие… Не бывает эталонного, эталонного спектакля практически не бывает.

ТИХОМИРОВ: Ну да. Дмитрий, еще один вопрос, который меня волнует больше всего, я думаю, что Николая Баскова тоже он волнует. Все-таки что в приоритете: опера, сцена, высокое искусство или, ну скажем так, эстрада? Ведь по большому счету у Николая хороший голос, неплохой, но все-таки эстрада пересилила его. И я вот думаю, а Дмитрий, наверное, ведь тоже иногда думает: а не заняться ли мне таким, ну, не шансоном, не дай бог, но все-таки более массовым искусством, для того чтобы…

ГАЛИХИН: Нет, я скажу. Дело всё в том, что к Коле Баскову огромное уважение, это человек, который добился своего, который вышел на сцену, который получил максимальную популярность. И я вам скажу такую вещь, понимаете как, я считаю, что нужно зрителю, раз ты уж профессионал, то показывать разное творчество. То есть вот оперное творчество, а вот есть песенное творчество, а вот есть… Допустим, сейчас я делаю роскошный проект, называется «Неаполитанские произведения», мы их адаптируем сейчас в современном звучании. Со мной работает замечательная команда, замечательный саунд-продюсер, мне помогает очень сильная группа «Финансовая компонента». Понимаете как, мне очень хочется своим профессионализмом донести до людей и показать им другие краски, показать противопоставление опера – неаполитанские песни. Ведь неаполитанские песни, на минуточку, из них вышла вся наша классика песенная. Соловьев-Седой – это все неаполитанские произведения.

ТИХОМИРОВ: В принципе, да, конечно. Мы что-нибудь можем сейчас посмотреть из этого, тоже так вздрогнуть, как говорится, душой и телом?

ГАЛИХИН: Давайте португальскую.

ТИХОМИРОВ: Да, Дмитрий, конечно… Нет на тебя санкций, вот так бы хорошо пел бы наши русские песни! Но на самом деле трогает.

ГАЛИХИН: Русские песни пускай поют русские певцы народные.

ТИХОМИРОВ: А ты чей?

ГАЛИХИН: Народные.

ТИХОМИРОВ: Нет, на самом деле действительно очень хорошая работа и, самое главное, очень светлая, меня это поразило больше всего.

ГАЛИХИН: Да, потому что самому очень нравится.

ТИХОМИРОВ: И нам тоже это нравится.

ГАЛИХИН: Спасибо.

ТИХОМИРОВ: Друзья, в студии находится Дмитрий Галихин, оперный певец, он отдувается за всё оперное искусство. А вопросы у нас сложные всегда. Дмитрий, еще один вопрос, я понимаю, что его задавали 155 раз всем оперным певцам. Только с появлением Анны Нетребко наконец-то героини опер стали соответствовать более-менее своему возрасту и предназначению. Просто поверь мне на слово, Дмитрий, когда-то я защищал диплом, еще занимаясь оформлением сцены, делал это по «Чио-Чио-Сан», естественно, мне надо было зайти, посмотреть эту оперу от начала до конца. И когда вышла женщина необъятных размеров и запела тонким голоском, я подумал: тетя, что ты здесь делаешь? А когда я узнал, что героине 16 лет, я подумал: ага! И вот после этого скажите мне, как мне любить оперное искусство?

ГАЛИХИН: Вы понимаете, поэтому сейчас оперное искусство, тоже оно не остановилось в своем развитии, оно постоянно развивается точно так же, как кино, точно так же, как и эстрада. Дело всё в том, что сейчас очень серьезные требования к кастингу. Ты можешь замечательно звучать, ты можешь быть потрясающим исполнителем, но если ты не соответствуешь внешнему виду, тебя не возьмут. Поэтому я сижу на диете, поэтому я постоянно слежу за собой.

ТИХОМИРОВ: Да, ты в отличной форме, кстати.

ГАЛИХИН: Спасибо большое.

ТИХОМИРОВ: Нет, я обратил внимание, да.

ГАЛИХИН: Спасибо большое. Это необходимость. Хотя я мог бы поспорить, я, допустим, когда работал на практике в «Штаатсопер», у нас…

ТИХОМИРОВ: Это где?

ГАЛИХИН: Это венская опера. Там была постановка «Тоски», где пел Петер Дворски, и Тоска была итальянка роскошная, роскошная итальянка, она огромных размеров была, что-то типа Монтсеррат Кабалье, и когда я увидел ее на генеральной репетиции, я подумал: боже мой, испорчен спектакль. А Дворски такой мужик красивый. Но когда она запела, все вопросы сразу… почему-то слезы полились из глаз. Понимаете как, трудно сказать. Но все равно для восприятия, для человека, который ходит, как многие из нас, из слушателей, ходит раз в год в оперу, для них, конечно, нужно полное соответствие. Если это, допустим, Ольга или, допустим, Татьяна из «Евгения Онегина», они должны быть все-таки молоденькими девочками.

ТИХОМИРОВ: Да, мы должны понимать, что это, да.

ГАЛИХИН: Не молодыми, не детьми, нет, не детьми, а именно женщинами красивыми. Я думаю, что это будет приятно и нашему глазу. Поэтому кастинг, работает кастинг в полном смысле слова.

ТИХОМИРОВ: Дмитрий, ну а вот все-таки тенор – это же в основном арии молодых людей, и пройдет еще 10, 15, 20 лет…

ГАЛИХИН: Героев-любовников.

ТИХОМИРОВ: Героев-любовников, да. Ты же не будешь до 70 лет выходить на сцену?

ГАЛИХИН: Вот вам, пожалуйста, яркий пример – Доминго. Отпел весь теноровый репертуар, пришел возраст, он перешел в баритоновый репертуар и поет.

ТИХОМИРОВ: То есть, ты тоже можешь немножечко…

ГАЛИХИН: Понимаете, дело всё в том, что тенор, тем более драматический тенор, – это очень универсальный голос, и главное, как ты себя, в какой тесситуре ты себя – мы начинали с того, что я говорил про репертуар, подбор репертуара, – в какой области ты себя уверенно чувствуешь, вот и всё. Всё зависит от твоего мироощущения и от правильной передачи образа на сцене. Ты не можешь таким образом работать, допустим, на эстрадной сцене, ты можешь это в спектакль воплотить, поэтому…

ТИХОМИРОВ: То есть перспективы еще есть.

ГАЛИХИН: Хотя я всегда говорю, что хочешь рассмешить господа, расскажи ему о своих планах.

ТИХОМИРОВ: Ну да. Дмитрий, сейчас не о планах. Я неоднократно слышал о том, что, например, церковные колокола реально очищают не только нашу душу, но и очищают воздух от микробов, и я точно знаю, что хороший голос на сцене, на оперной сцене, он заставляет тебя вибрировать не только, как говорится, телом, но и душой. И я думаю, а может быть, пора уже в народные целители? Я думаю, насколько все-таки опера действительно может исцелять душу?

ГАЛИХИН: Вы знаете, скорее всего, это не звук, нет, это энергетика. Та энергетика, которая исходит от артиста, именно она очищает, именно она может либо пагубно влиять на слушателей – ведь недаром же от одних исполнителей уходишь абсолютно разобранный…

ТИХОМИРОВ: Невозможно.

ГАЛИХИН: …А другие вроде бы поют так же, а уходишь просто вдохновленный. Это энергетика. Многие же, много людей поют, но становятся величайшими певцами, исполнителями единицы.

ТИХОМИРОВ: Ты сейчас о себе?

ГАЛИХИН: Нет, ну что вы, какой я, я скромный человек.

ТИХОМИРОВ: Я шучу, подожди, у тебя все впереди еще.

ГАЛИХИН: Дай бог. Нет, я считаю, что это все-таки внутренняя энергия, внутренняя расположенность. И потом же, вы не забывайте, что человек должен показать слушателю, передать всё то, что он скопил в себе, то есть те страдания, через что он прошел. Я-то прошел через многое.

ТИХОМИРОВ: Да, я это уже понял. Друзья, у нас в гостях был оперный певец Дмитрий Галихин, мы желаем тебе, чтобы ты никогда не терял свои силы, чтобы ты всегда шел вперед, и ждем тебя на больших сценах.

ГАЛИХИН: Спасибо, Вадик. Очень приятно было у вас побывать в студии, вы очень хорошие люди. Спасибо.