Сергей Стиллавин и его друзья Евгений Воскресенский

СТИЛЛАВИН: Рубрика «В ролях» специально придумана, для того, чтобы приглашать в нашу студию людей из мира кино, театра, телевидения, чтобы познакомиться лично, во-первых, потому что некоторые встречи приносят большие радости и впоследствии. Об этом чуть позже. И, вы знаете, когда у нас в гостях была ваша подруга, Маргарита Михайловна…

МИТРОФАНОВА: Да, Маша Голубкина.

СТИЛЛАВИН: Маша, конечно, собрала рекордное количество комментариев, в том числе из нашего ближнего круга, где говорилось: господи, ну какая же она адская, писали про Машу люди, у нее такая энергетика действительно шебутная, поэтому люди пугаются впервые. Но Маша рассказала о том, что у нее есть совместный предновогодний проект, концертом это не назовешь и спектаклем, наверное, тоже, но, в общем, действо новогоднее, в том числе и для детей, где вместе с Машей работал и Евгений Воскресенский. И сразу у меня появилось желание Евгения обязательно пригласить к нам в гости, в студию, потому что один из самых ярких людей, мне кажется, в нашей, в первую очередь, юмористической среде, в том числе на телевидении. Вот я помню эти проекты 90-х годов, не только «Оба-На», но я помню и сольные вещи, которые выходили в эфир, и тонкий, интеллигентный юмор, который так сильно не похож на засилье, грубо говоря, второй половины 2000-х годов, то, что сегодня происходит на телеке. Евгений, здравствуйте.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Дали слово наконец-то, спасибо. Добрейшего всем утречка, дорогие товарищи, друзья, дамы.

СТИЛЛАВИН: Евгений, скажите, пожалуйста, вот эта манерность так извлекать звуки из себя как у вас началась? Мы, поскольку все-таки в дружеской находимся компании, можно, конечно, этого вопроса не касаться. Но однажды нам рассказали, что Рената Литвинова когда-то была нормальной и так не разговаривала.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Наверное, я, когда родился, первое, что я сказал, было: а-а-а, что-то такое было. Это и осталось, понимаете. Оно было, наверное, не так, как у всех. Манеры рождаются.

СТИЛЛАВИН: Хорошо, будем считать, что вы иной.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Может быть, Рената была другая, стала другой.

МИТРОФАНОВА: Да, да, она была, как говорила, как я вот сейчас. А потом ей кто-то взял и подсказал: а надо быть вот такой.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Кто-то подсказал, да? Не знаю, мне никто ничего не подсказывал. Может быть, господь бог уже в утробе матери подсказал, что надо было вот так и больше никак. Говорим, как можем, короче.

СТИЛЛАВИН: Женя, пока шла реклама, ролики, песни, обмолвились тем, что первая твоя работа началась на «Забытой мелодии для флейты». Ничего, что на ты?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ничего, конечно.

СТИЛЛАВИН: И я сразу как-то без задней сначала мысли, но потом понял, что попал, метко попал в то, что ты играл там извращенца. Я напомню краткое содержание предыдущих серий.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Почему извращенца? Я боролся с сексом в СССР, понимаете? Секса же у нас в СССР не было, поэтому я боролся, чтобы люди не занимались, а занимались любовью, а то как-то в лесу, в машине, в антисанитарных условиях просто.

СТИЛЛАВИН: Дело в том, что впервые зрителям советского тогда кино, ну, в принципе, это инструкция на все времена была показана, что, если нет хаты, то можно нормально сделать это и, если у вас есть ВАЗ-2114.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Нет, там был «Москвич», АЗЛК было.

СТИЛЛАВИН: «Москвич», да, АЗЛК. А в это время именно извращенец, в роли извращенца Евгений Воскресенский постучался, причем, по-моему, там палка-то…

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да, мы еще вдвоем постучались, там еще замечательный артист Саша Самойленко, мы с ним вдвоем постучались как бы в эту дверь закрытую от людских глаз.

СТИЛЛАВИН: И оттуда высунулась денежка.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да. Ну, к деньгам, знаете, деньги это же все, как без них, тем более в советское время, когда студент, денег нет, надо было как-то зарабатывать. Это сейчас студенты учатся зарабатывать, а тогда надо было как-то изловчиться, работать было нельзя, надо было только учиться, а деньги где брать? Поэтому это пример для всех.

СТИЛЛАВИН: Женя, а как вы попали на эту роль?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: На эту роль прекрасно попал. Александр Анатольевич, мой педагог, ставил у нас дипломный спектакль и пригласил Эльдара Александровича. И как-то так случилось, я попал на эту роль. И так началась моя первая роль, первый съемочный день. Кстати, первый съемочный день как раз это было в лесу, я сразу стал вот таким лесным парнем, лесным братом, собирающим бабки. Ну, и потом пошло-поехало.

СТИЛЛАВИН: Жень, хорошо, это достаточно понятный путь. А вот путь именно карьеры, как человека, которого плотно связывают с телевизионным юмором, это из-за того, что в 90-е годы наш кинематограф…

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Просел как-то.

СТИЛЛАВИН: Да, сильно просел.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Делать было нечего, и телевидение как-то развивалось.

СТИЛЛАВИН: Ваши коллеги, какие искали пути другие, ну, чтобы выжить реально?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Вы знаете, как-то все, вот вы говорите, кто-то меняет себя, Рената себя изменила как-то. У меня чего-то как-то ничего не менялось, все как-то само собой происходило совершенно случайно. Мы в Доме актера познакомились с Игорем, с Валдисом Пельшем и с Лешей Кортневым, и Авторское телевидение начало тогда работу в 1989 году, и вот как-то наши капустники, наши выступления в Доме актера, и вот Прошутинская и Малкин предложили Игорю, Валдису и меня позвали, пригласили на Первый канал пошутить. Вот это было, конечно, очень удивительно, что вдруг так вот, советское телевидение, это все понятно, регламент и так дальше, и вдруг пригласили пошутить. Было, конечно, очень странно. Но вот как-то это случилось, начали шутить.

СТИЛЛАВИН: Какую задачу начальники ставили?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Задачу начальники ставили пошутить, как бы внести в эфир какую-то нотку юмора, нотку шутки. Как шутку внести? И мы вносили, как могли. Говорят, что неплохо, до сих пор осталась память, кстати, неплохая.

СТИЛЛАВИН: Ну, вам говорили задачу? Ставили задачу, например, оторвать аудиторию от «Взгляда», например?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, таких, нет, вы знаете, мы вместе работали, это же Молодежная редакция Центрального телевидения была. Такой задачи не было, просто у каждого своя была ниша. Там все-таки информационная, а тут как бы развлекательная программа, поэтому у каждого свои задачи ставились.

СТИЛЛАВИН: Хорошо, Жень, а было ли такое, что попадали под цензуру какие-то шутки или целые сюжеты, или целые программы, такие проблемы были?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, конечно, там все смотрелось. Я не знаю сейчас, как, я давно на телевидении не работаю, но тогда приходил Пономарев и смотрел наши программы, потому что они были резкие по тем временам. Это сейчас кажется, что это просто какая-то ерунда, что мы там шутили, сейчас шуточки, понимаете. А тогда казалось, что и им тоже казалось, что мы как-то не очень. Поэтому вырезали из «Похороны еды». Игорь подклеил там в процессе похорон кого-то от ЦК, солидную процессию, чтобы это как-то это непонятно было, кто же знает. Там текст был такой, за гробом шли люди, близко знавшие покойную. А им как-то было не смешно в этот момент, и им было не смешно. Вырезали это. Но потом там такая была реклама французской фирмы «Бледине», но мы ее перевели несколько на русский лад.

МИТРОФАНОВА: Она до сих пор существует, кстати, это детское питание.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Детское питание, точно. Мы, когда начали делать эту рекламу, приходили, «Бледине».

МИТРОФАНОВА: Вообще-то там через «е».

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: И мы спросили у людей: как, у вас идет продажа? Вы знаете, в России как-то с этим названием продукт не пошел, как-то не хотят с таким названием кормить детей.

СТИЛЛАВИН: Жень, ну твоя жизнь, скажи, пожалуйста, вот личный успех какой-то эти программы обеспечили? Потому что программ тогда было очень немного, причем шутки были действительно и юмор был и общепонятным, и не пошлым, и остро именно умным, когда есть какая-то логическая зацепка. Не просто тупо идиотический юмор, а как бы со смыслом. Вот у нас Рустам Иванович, например, в школе играл в КВН, это было в Курган-Тюбе. Почему он сейчас молчит, потому что ревнует очень сильно тебя к искусству.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Проиграл? Курган-Тюбе больше не играет в КВН?

ВАХИДОВ: Я играл море.

СТИЛЛАВИН: Нет, он играл, у него была коронная фраза, он пародировал Горбачева на таджикском языке.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: На таджикском?

СТИЛЛАВИН: Я не помню, как фраза звучит.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: А можно повторить?

ВАХИДОВ: Я повторю, конечно. И, как это у вас тут говорят, гапыш несто. Ну, это, гапыш несто…

СТИЛЛАВИН: Базара нет.

ВАХИДОВ: Разговоров нет.

СТИЛЛАВИН: После этого он шел на базар, где его просили произнести, и отдавали овощи и фрукты даром. Это звезда 30-тысячного города Курган-Тюбе, фактически.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, мне тоже так иногда…

СТИЛЛАВИН: Как твоя жизнь? Ты понял, что есть народная любовь?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, да, самый яркий пример это, конечно, когда ко мне подошел мужик и попросил расписаться на 100-долларовой купюре.

СТИЛЛАВИН: Но купюру не отдал.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Я думаю, господи, отдал бы мне лучше купюру, это 100 долларов все-таки. Ну, где-то у этого мужика эта 100-долларовая купюра с моим автографом. Потом на спинах расписывались, где-то чего-то. Я как-то отдыхал в Геленджике, и плыву, женщина со мной рядом подплывает, такая: это вы? Я говорю: да. И первый вопрос, знаете, всегда незнакомый человек говорит: а что вы здесь делаете? Я говорю: вы знаете, плыву. А можно у вас автограф взять? Я говорю: давайте доплывем, а потом…. В плавках у меня все там, визитки.

МИТРОФАНОВА: А на кого-то вы очень похожи?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: На кого-то вы очень похож. Да, очень похож. Знаете, один раз стою в поезде без очков и разговариваю по мобильному телефону, в купейном вагоне в коридоре стою. Ну, стоит женщина рядом, я разговариваю: привет, как дела, все такое. Она ко мне так поворачивается: это вы? А чего вы очки не носите? Я только вас по голосу узнала, а так бы никогда не узнала. Носите очки, никто же не узнает вас. Иду по улице, в Питере снимали передачу, мужик подходит: скажите, я не мог вас видеть по телевизору? Я говорю: вполне, может быть. - Вы знаете, должен вам сказать, хорошо играете, не по-детски. Мужик в электричке ко мне подходит: слушай, у тебя морда какая-то знакомая. Я говорю: ну, может быть, по телевизору видели. - Да, да, вот вчера. Слушай, ты не боксер случайно? Я говорю: да нет. - Жалко, а то пошли бы, покурили. Ну, народ очень реагирует.

МИТРОФАНОВА: Жень, а в паспортных столах, в ОВИРах, во всяких госучреждениях?

СТИЛЛАВИН: В ГАИ?

МИТРОФАНОВА: Помогает же чуть-чуть?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Нет, я прихожу на рынок…

МИТРОФАНОВА: Лимончики дают, чего-то бледные, да?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, дают такое, ну, такое мороженое…

МИТРОФАНОВА: Фейхоа.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Фейхоа, может быть, да, но такое. Давайте я вам взвешаю. Говорю: да нет, это дорого. Ну, вы же артист, я вам скидку сделаю. Такое бывает.

СТИЛЛАВИН: Жень, скажи, пожалуйста, а разошлись пути у тебя с тем же Игорем Угольниковым? В принципе, по жизни?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, да.

СТИЛЛАВИН: Почему спрашиваю, потому что обычно после смерти, не подумай ничего плохого.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да нет, ну, после моей смерти?

СТИЛЛАВИН: Нет, после смерти потом снимают слезные фильмы. Ну, это началось не так давно на телевидении. Видимо, какой-то начальник понял, что надо составлять, скорее-скорее составлять видеокартотеку на всех, на тех, кто, в принципе, у них, наверное, есть там даже рейтинг, кто ближе, кто дальше к монтажке к окончательной. У меня такое ощущение, что так быстро ляпают программы, пробивающие на слезы. Вот человек утром умер, вечером уже про него передачу можно увидеть.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да? Я так редко сейчас смотрю телевизор, очень редко.

СТИЛЛАВИН: Нет, вопрос не об этом. Вопрос о том, что, например, видел многократно, повторно, потому что трое в коллективе принимали участие, поэтому три раза можно соответственно по полной из архива выжать слезу, это Вицин, Моргунов и Никулин. И я понял из некоторых программ, что Вицин и Моргунов очень в конце своей жизни завидовали и обижались на Никулина, что он вот, мол, и директор цирка, и успешный, и «Белый попугай», и все дела, а нас он, типа, забыл. Ну, такая, по-житейски я их прекрасно понимаю. Вот скажи, пожалуйста, как ты по понятиям, по-человечески думаешь, вот Угольников, он тебя отбортовал от дальнейшего?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да нет, вы знаете, у каждого своя жизнь.

СТИЛЛАВИН: Я не хочу вас рассорить, просто понять.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да мы, знаете, все думали, что мы там ругались, кулаками друг друга били, еще чего-то такое. Да нет, просто, жили-жили, потом как-то любовь прошла. Мы как-то, я не скажу, что мы ругались или что-то такое, просто какой-то путь прошли вместе и понятие о жизни изменилось, отношение к юмору, отношение к жизни изменилось. Игорь еще мой крестный сын, вот, его дочь и жена, как-то попросили меня покрестить, я не знаю, у меня три семьи таких, у меня 12 крестных детей, своей семьи нет, вот как-то покрестить. Действительно мы как-то близко жили, дружили. Но как-то, вы знаете, разошлись.

СТИЛЛАВИН: Разошлись по профессиональному или по человеческому?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: По понятиям.

СТИЛЛАВИН: По понятиям именно? По понятиям о добре и зле?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: О добре и зле, о юморе.

СТИЛЛАВИН: Скажи, пожалуйста, ты находишься по эту сторону добра и зла или по ту?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Мы все, мы с Игорем находимся по эту сторону добра и зла, зла друг на друга не держим.

МИТРОФАНОВА: А что-нибудь такое видели, почувствовали что-то за гранью добра и зла недавно?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: У кого?

МИТРОФАНОВА: Ну, вот вообще, не у вас лично, вообще, то, что думали: господи, как такое вообще возможно? Ну, телек вы не смотрите, значит, уже у вас меньше этих впечатлений.

СТИЛЛАВИН: Эмоций негативных.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Нет, ну, эмоции есть. За гранью добра и зла это чисто политические вещи такие, то, что в Сирии происходит, то, что на Украине, я как бы болею за нашу Украину. Извините, сказал «нашу», сейчас польется на меня это самое. Скажут: наша, а потом, что такое: сказал «наша». Извиняюсь за слово «наша», но как бы действительно. Болею за Киев, да.

СТИЛЛАВИН: Сейчас извиняешься, а потом покаешься.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Не согрешишь, значит, не покаешься.

СТИЛЛАВИН: Вот эту распутинщину не надо.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Не надо, да? Почему распутинщину?

СТИЛЛАВИН: Он грешил и каялся, и мадеру пил тазиками.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да, да это все так, это же жизнь такая, от жизни быть свободным нельзя никак. А жизнь, она такая все-таки грешная.

СТИЛЛАВИН: Вот все-таки чувствуется, пришел интеллигентный человек в эфир, потому что есть какая-то, все-таки Угольников за какой-то гранью стоит.

ВАХИДОВ: Нет, он за углом.

СТИЛЛАВИН: Но не сдали его.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Игорь сейчас президент российско-белорусского телевидения, он продюсер, занимается этим. Я как бы этим никогда не хотел заниматься, я артистом был, артистом останусь. Ну, может быть, что-нибудь ближе к пенсии, займу какую-нибудь должность на радио «Маяк», например, у вас. Пересяду на то кресло, буду режиссировать.

СТИЛЛАВИН: Не обижайте, Евгений, не обижайте так. Он еще пару лет может поработать.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Я не сейчас, я с кресла не сбрасываю, пару лет, да.

СТИЛЛАВИН: Сегодня в нашей рубрике «В ролях» Евгений Воскресенский, актер. Может быть, кто-то подумает из молодых слушателей, кто телевизор еще не смотрел, юморист, но, в первую очередь, актер.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Расскажу. Ко мне подходит молодой человек, лет так 25-ти, наверное, говорит: я вас узнал. Знаете, я тогда в 1995 году в первый класс ходил, у меня были две любимые передачи - утром ваш астрологический прогноз, а вечером «Спокойной ночи, малыши». Так что молодежь меня в какой-то степени знает немножко.

СТИЛЛАВИН: Жень, хотела Митрофанова, которая отмолчалась первую половину нашего рандеву, задать пару вопросам.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Надо переходить к серьезным вопросам. Кино, театр.

МИТРОФАНОВА: А, насчет, Мартина Скорсезе?

СТИЛЛАВИН: Конечно.

МИТРОФАНОВА: Идея кино в ее первозданном виде умирает.

ВАХИДОВ: Ну, это он письмо своей дочери написал.

МИТРОФАНОВА: Это известный мэтр, кинорежиссер, уже достаточно взрослый человек.

СТИЛЛАВИН: Который за последний год в Штатах вошел в десятку самых влиятельных деятелей искусства.

МИТРОФАНОВА: Написал к дочери письмо: «Я пишу это письмо к тебе о будущем, смотря через призму моего мира и мира кинематографа».

СТИЛЛАВИН: Ну, в чем суть-то, Митрофанова?

МИТРОФАНОВА: В том, что он осознал, что идея кино, с которой мы росли в прошлом, умирает.

СТИЛЛАВИН: И конкретно актерские навыки можно запросто заменить технологией монтажа, съемки.

МИТРОФАНОВА: И спецэффектами.

ВАХИДОВ: Ну, и обобщая, он говорит о том, что вообще, в целом, индустрия кинематографа изменится, вообще сам Голливуд, потому что изменятся каналы доставки этого самого кинематографа, то есть это будут кинотеатры, где можно будет взять фильм напрокат для одного, для двух, в общем, вся индустрия полностью поменяет свое лицо.

СТИЛЛАВИН: То есть кинозалы исчезнут. Так что, может быть, кстати, нам-то и нет смысла возрождать массовое хождение в кино, о чем много лет говорится, что кино наше умерло. А тут, в общем-то, возродиться можно, как Феникс из пепла, но в другом уже, собственно, качестве.

ВАХИДОВ: В новых технологиях.

СТИЛЛАВИН: То есть перескочить на следующий виток. Жень, как ты думаешь, в целом, действительно кинематограф исчерпан? Вот то, что ты видишь из последних работ, что тебя впечатлило, есть такие вещи?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Из последних работ впечатлило, ну, я посмотрел последнюю нашу картину «Горько», о свадьбе.

СТИЛЛАВИН: Ну, название вызвало те же чувства у тебя?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, в общем, да.

СТИЛЛАВИН: Вот у нас Рустам пришел с выпученными глаза

МИТРОФАНОВА: Это для ненавистников нашего народа прекрасная комедия, правильно?

ВАХИДОВ: Перестаньте.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, как бы, конечно, там сатиры больше. Но, вы знаете, Гоголь тоже писал, и его не хотели пропускать, пока не показали этого «Ревизора» царю, и он сказал написать, да, пьеска, всем досталось, мне больше всех и играть на театре. То есть, как бы это такая сатира, нужна все равно.

МИТРОФАНОВА: Ну, а люди-то узнают себя в этих алкашах?

СТИЛЛАВИН: Кто может излечиться?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, а как же, конечно.

МИТРОФАНОВА: Или только интеллигенты фыркают и говорят: фу, это безобразие?

СТИЛЛАВИН: Это быдло.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, это, да, конечно. Это же у нас народ такой, ну, есть как бы…

СТИЛЛАВИН: Погодите.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Но не каждая свадьба такая.

СТИЛЛАВИН: Сатира направлена на то, чтобы человек задумался о себе. Тот, который изображен там, задумается о себе?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Я думаю, что задумается, потому что в конце фильма, все-таки, если этого не было, в конце они друг друга прощают, извиняются, каются, что они поступили неправильно.

СТИЛЛАВИН: Это режиссерский ход.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да, это режиссерский ход.

СТИЛЛАВИН: Я 15 минут посмотрел, выключил.

ВАХИДОВ: Зря, Сергей Валерьевич. Поэтому нельзя вот так огульно говорить о произведении.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Почему я считаю по поводу Скорсезе, что все равно главной призмой кинематографа и вообще искусства это все равно человек? Если он, человек отомрет, помрет совсем, тогда и кино не будет. А какие формы…

МИТРОФАНОВА: Ну, он говорит, что сейчас кино может каждый снять, по большому счету. Раньше это было большое дело, это большое количество людей на съемочной площадке, а сейчас ты можешь взять хорошую камеру, смонтировать, придать цвет.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да можно и нехорошую, вон взять телефон и снять это самое, и все. То есть профессия умирает, как профессия?

СТИЛЛАВИН: Как индустрия.

МИТРОФАНОВА: Да, и что малобюджетные картины, низкобюджетные картины никогда не будут популярными и востребованными, и хорошими. Вот, чего.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, иногда какие-то есть же, вот в Интернете бывают, там такие выкладывают, и два миллиона просмотров, и четыре миллиона просмотров, какие-то небольшие короткометражки.

СТИЛЛАВИН: Ну, как котов убивают, а потом ошкуривают. Это смотрят, да.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, может быть, индустрия изменится, но суть… Индустрия может измениться, конечно, потому что мы ходили, я вспоминаю мой клуб этот в своем родном Челябинске, и там все показывали от Тарковского до того же Скорсезе, или Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», который мы смотрели, это был любимый фильм.

ВАХИДОВ: Возвращаясь даже к тому же самому Челябинску, из которого ты. История с падением метеорита в феврале прошлого года. Ведь возможность установить у себя видеорегистратор в автомобиле делает тебя автоматически режиссером блокбастера, на который не способен ни Мартин Скорсезе, ни Лукас, ни Майкл Бэй. потому что в реальном режиме там с 10 камер снимается одно и то же событие. Ты вспомни людей, которые за этим кадром, которые говорят…

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, это как бы, понимаешь, это финал картины, это финал. Но для того, чтобы сделать это кино, надо придумать какой-то сюжет, как это и подвести потом к этому самому и сделать кино из этого. И можно, как люди реагировали. Поэтому для кино тут есть воздух, где можно сделать кино, мне кажется. Это финал.

СТИЛЛАВИН: Послушайте, пошла некоторое время назад волна производства ремейков, ну, как бы у них есть ремейки, ну, фильм снят в 50-е годы.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ой, ну, это дурь.

СТИЛЛАВИН: Не надо так огульно, погоди, есть хороший.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да? Какой?

СТИЛЛАВИН: Сейчас я сверюсь со списком хороших.

ВАХИДОВ: На самом деле, слушай, я тебе так могу сказать, ремейки дело хорошее, потому что Мартин Скорсезе свой Оскар, ну, который он так долго ждал, получил, в принципе, за ремейк. Этот фильм «Отступники», это гонконгская история, азиатская, они просто выкупили права на экранизацию, и причем этот ремейк был снят через 5-10 лет. То есть, есть «Отступники» гонконгские, но он снял с Леонардо ди Каприо и получил своего Оскара. Я видел и тот, и тот фильм, я могу сказать, что, конечно же, история, которая рассказана Скорсезе, она просто другая и по накалу, и по драматургии, и как это сделано все.

СТИЛЛАВИН: Михалковский «Двенадцать» покруче будет, чем оригинал.

ВАХИДОВ: Конечно.

СТИЛЛАВИН: Согласен.

ВАХИДОВ: Видите, как я вас убедил.

СТИЛЛАВИН: Жень, ты, наблюдаешь, естественно, видишь наших актеров, новое, молодое поколение. Скажи, пожалуйста, есть класс какой-то, класс игры у молодых в сравнении с тем, к тому поколению, к которому ты относишься, и как бы, ну, может быть, критически к себе, вспоминая сокурсников, кто сегодня уже монстры, считай. Что-то изменилось в качестве актеров, которые сегодня выходят? Глубина или это возрастная чисто история? То есть станут они старше, еще плюс 20 лет, они будут такими же монстрами, на которых будешь смотреть и думать: класс.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, что-то изменилось, да, потому что так, как вот, например, думал в кадре Тихонов или Баталов, я сейчас не вспомню, просто смотришь, как они могут думать в кадре.

СТИЛЛАВИН: А о чем надо думать? Вот, если ты человек, который понимаешь, видишь это, о чем надо думать в кадре, и о чем они не думают?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: По школе Станиславского надо считать считалку и в кадр смотреть, тупо смотреть. Раз, два, три, четыре… и очень умно получается.

СТИЛЛАВИН: У тех, у кого с арифметикой плохо?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Нет, не с арифметикой, просто ты считаешь.

СТИЛЛАВИН: Нет, у нынешних?

ВАХИДОВ: Нет, они другие цифры считают, 100 долларов, 200 долларов, 500 долларов.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да нет, просто весь подход к кинематографу изменился. Вот тот же «Забытая мелодия для флейты», Эльдар Александрович… был процесс, Эльдар Александрович меня посмотрел в спектакле, пригласил на беседу, сделал фотопробу, платную, по рублю, понимаете? Видеопробу платную по три рубля, понимаете?

СТИЛЛАВИН: За съемку? За кадр?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: За видеопробу. К каждому съемочному дню полагались две репетиции оплачиваемые, понимаете? Я получал в то время самую низкую ставку 12 рублей, и 6 рублей за репетицию, и на репетицию приходил и Леонид Алексеевич Филатов, и Таня Догилева, и Эльдар Александрович, и оператор приходил, они думали, как они будут снимать эту сцену. Это был процесс.

ВАХИДОВ: Сейчас не выгодно.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Это не выгодно, сейчас процесса нет, урезан процесс. Вот так урезали, и поэтому получается все, думать некогда, писать некогда, сценарий, текст плохой, потом приходится все переписывать. Я в своей роли там практически все, не переписываю, но как бы добавляю что-то, потому что там просто по-русски плохо. Понимаете, как-то все так очень все быстро, быстрей, скорей, смена это дорого, это дорого, то дорого, все перевелось в деньги, поэтому люди перестали думать и в кадре, потому что некогда.

СТИЛЛАВИН: Ты отказываешься от работ? Потому что у тебя несколько десятков фильмов, сериалы?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, у меня уже около 100 ролей, в принципе, сыграно. Но я отказываюсь от чего-то, когда уж прям совсем ерунда. Но там, в общем, я скажу, что мне ни за что, в принципе, не стыдно, я не отвечаю за те фильмы, где я снимался, потому что это не моя как бы прерогатива.

МИТРОФАНОВА: «Три мушкетера» не смотрели случайно, новый?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: «Мушкетера» нет. Я играл в мюзикле «Три мушкетера».

СТИЛЛАВИН: Кого играли?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ришелье, естественно. Не д`Артаньяна уж точно совершенно.

СТИЛЛАВИН: Я тут наблюдал, кстати говоря, встречу Боярского с новыми мушкетерами, и он все никак не мог успокоиться.

ВАХИДОВ: На одном из телеканалов.

СТИЛЛАВИН: Он все никак не мог успокоиться, и все у Жигунова спрашивал, который все это сляпал, значит, говорит: ну, зачем же вы стали все это делать? А те ему говорят: да вы спойте, Михаил Сергеевич, свою заглавную песню в напутствие мушкетерам.

ВАХИДОВ: Жень, вопрос про телевидение, несмотря на то, что ты не смотришь. Вот этот очень популярный на Западе формат развлекательного вечернего субботнего шоу, тем шоу, которым было «Оба-На» в свое время для всех нас, и которое открыло вообще дверь в такие форматы.

СТИЛЛАВИН: Открыло дверь бездне.

МИТРОФАНОВА: А «Раз в неделю» тоже?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: «Раз в неделю» нет, это ОСП-студия.

ВАХИДОВ: Скажи, пожалуйста, почему до сих пор в нашей стране, ну, мы не берем шоу Вани Урганта, не берем развлекательные шоу на телеканале ТНТ, почему в нашем менталитете, в наших условиях, в нашей культуре не получается создать вот этого классического американского формата этого суперразвлекательного шоу?

МИТРОФАНОВА: Потому что у нас нет настоящих звезд, мы говорили об этом час назад. То есть нет мегазвезд, которые были бы всем интересны и любимы.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, я не знаю, почему. Просто нет идеи, наверное. Везде какая-то идея, понимаете, берут все с кальки. Я вчера прочитал в Твиттере у кого-то, что… кто же там говорил-то, кто-то из правительства.

МИТРОФАНОВА: Лучше не вспоминать, кто.

СТИЛЛАВИН: Может, не надо вспоминать?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да, не надо, да. Ругают наше телевидение, что все эти кальки списываете с форматов западных телешоу, программ. Своего-то неужели, у нас говорят, что у нас умная нация, не все уехали, есть какие-то люди, которые могут чего-то придумать. И я думаю, может, надо просто свое что-то. «Что, где, когда?» ведь нормальное?

ВАХИДОВ: Нормальный формат, КВН.

СТИЛЛАВИН: А почему формат-то, кстати, не приживается этих субботних шоу?

ВАХИДОВ: Вечерних программ?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Как-то мюзиклы не особо пошли, это не наш формат.

СТИЛЛАВИН: Мне кажется, что в американской истории, в этой, очень, там и диван, все вот это, очень теплая семейная атмосфера близких людей. А вот ты говоришь правильно, звезды настоящие, то есть, он близок очень многому количеству людей. Америка - страна, мне кажется, очень, в большей степени, семейных ценностей, то есть дом, семья, какая бы она ни была смешная, высмеиваемая, семья. У нас сего нет. Ты скажешь о том, что семья сегодня в России главная ценность для человека? Нет. Поэтому семейные шоу, которые интересны всем, и которые близки именно по-человечески, у каждого есть свой телек, он будет сидеть. У экрана не садятся всей семьей сегодня, чужие люди.

МИТРОФАНОВА: Я не соглашусь. Мне кажется, все-таки мегазвезды мировые, они все равно как раз в гостях у Дэвида Леттермана, они сияют с такой же яркостью, как и везде. И все страны мира могут…

СТИЛЛАВИН: Ты, Митрофанова, наши пельмени не любишь, икру и блины.

МИТРОФАНОВА: Ну, просто наши звезды - это наша локальная история, и они, к сожалению, конечны, не в смысле жизни, а их количество не так велико, понимаешь? А за границей могут любых звезд пригласить, испанскую или…

СТИЛЛАВИН: Хорошо, Жень, есть сегодня одна фамилия, вот мы сегодня тему, одна фамилия, быстро, тот авторитет, кто влияет из звезд на твое мнение?

МИТРОФАНОВА: Только живой. Не Бондарчук, не какой-нибудь там Довлатов.

СТИЛЛАВИН: Бондарчук жив.

МИТРОФАНОВА: Тот Бондарчук, папа. Ну, просто, кто был бы твоим кумиром до такой степени, что к нему можно было прислушаться.

СТИЛЛАВИН: Женя, если ты промолчишь, то мы поймем.

ВАХИДОВ: Это тоже ответ.

СТИЛЛАВИН: Вот Рустам Иванович все про вечерние шоу гнет свои темы. Почему, говорит, у нас не приживается ничего.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Был «Добрый вечер с Игорем Угольниковым», сейчас «Добрый вечер с Иваном Ургантом».

МИТРОФАНОВА: «Добрый вечер с Иваном Ургантом»?

СТИЛЛАВИН: Кто следующий?

МИТРОФАНОВА: Просто «Вечерний Ургант».

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Я вчера был у Гордона «Они и мы», идеи рассуждали.

СТИЛЛАВИН: Жень, скажи, пожалуйста, из ваших работ, что нужно посмотреть? Что вы порекомендуете, какие фильмы действительно интересны из свежих?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Из свежих? Мы про детей не говорили, о нашем будущем как бы мало, но у нас есть такое поверье, если артист не снялся в сказке, то он как-то вообще, у него судьба не состоялась.

СТИЛЛАВИН: Вы видели, что Безруков снялся в сказке?

ВАХИДОВ: Так у него все состоялось. Теперь мы понимаем, почему.

СТИЛЛАВИН: А сказка, кстати, отличная на современный лад про Ивана-дурака. Очень хорошее кино.

МИТРОФАНОВА: Дюжев играет там?

СТИЛЛАВИН: Нет, там супруга играет, видимо. А как называется фильм?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: У меня в этом году в декабре, 20 декабря вышла сказка «Страна хороших деточек» для младшего и среднего школьного возраста, там тоже очень много компьютерной графики, ну, для детей, в общем, неплохая. И выйдет в этом году вторая сказка: «Двенадцать месяцев».

СТИЛЛАВИН: Ну, скажи вкратце «Страна хороших деточек», затравочка.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да чего затравочка, уже она идет в кинотеатрах, пусть идут, смотрят.

СТИЛЛАВИН: Ну, примерно, хоть зацепить-то, о чем?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, сказка, плохая девочка попадает в страну хороших деточек и становится доброй, прекрасной и побеждает всякое зло.

СТИЛЛАВИН: А потом возвращается и уже тоже опять плохая.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Нет, нет. Вернулась хорошей.

МИТРОФАНОВА: А вы в «Ералаше» снимались?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Как-то не случилось, Борис Юрьевич что-то не зовет.

МИТРОФАНОВА: Жалко. Потому что у меня ребенок, я смотрю, она современная, ей 6 лет 8 месяцев, она смотрит «Ералаш» и старые, и новые, и ей очень нравится, она понимает юмор, она смеется, и так забавно.

СТИЛЛАВИН: Вообще это не обязательно понимать юмор, сейчас подсказывают, где надо смеяться.

МИТРОФАНОВА: Да? Ты на программу «Девчата» опять намекаешь?

СТИЛЛАВИН: Женя, в чем вы получаете сегодня удовольствие от жизни? Вот ты сказал, что да, камера теперь нынче дорого, нет репетиционных дней, все соответственно меркантильно очень достаточно вокруг, экономия. В чем ты чувствуешь кайф от жизни, что тебе приносит удовольствие?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, наверное, в театральных каких-то работах, которые мне нравятся, я не так много играл в театре, как-то судьба театральная у меня не очень сложилась, но два спектакля я играю, вот своего Гоголя, я в прошлом году получил гранд президента на этот занятого спектакля.

СТИЛЛАВИН: Лично?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Лично, да. И там «Продается детектор лжи», вот мы играем с Любой Руденко, замечательной актрисой. Тоже фильм как бы о семейных ценностях. В конце я там говорю о доброте, о добре друг к другу, тогда, может быть, что-то изменится, надо просто любить, прощать, терпеть и любить.

СТИЛЛАВИН: Женя, я обнаружил, что у тебя есть несколько наград, таких достаточно любопытных.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, такие, да, странные награды такие.

МИТРОФАНОВА: Заслуги перед купечеством?

СТИЛЛАВИН: «Молодежь против терроризма». Как так получилось?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Это организация, это они вспомнили, это МВД, ну, видимо, они вспомнили, как мы стояли два дня и две ночи у Белого дома в 1991 году, Угольникову тогда не дали камеру 19 августа, а дали только 21-го. Вот, когда мы проснулись, утром стояли танки, а я жил тогда на Смоленской набережной, не пойти к Белому дому было просто невозможно. Вот, мы стояли там, у нас был отряд «Белая гвоздика».

СТИЛЛАВИН: Сегодня, когда ты оглядываешься назад, ну, ты понимаешь, многие вещи пересматриваются.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, пересматриваются, да.

СТИЛЛАВИН: Ты бы с сегодняшним сознанием в ту организацию пошел бы к Белому дому?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Ну, сейчас, наверное, нет, просто это же порыв, молодость. Так же, как мы шутили, допустим, шутки какие-то сейчас, ближе к серьезу как-то возвращаешься. Очень замечательная фраза Черчилля, кстати, он говорил: если ты в молодости не революционер, значит, у тебя нет сердца. Если ты, повзрослев, не стал консерватором, значит, у тебя нет мозгов. Поэтому тогда невозможно было, наверное, по-другому поступить. Ну, вспомнили это, дали, что защищал там чего-то.

ВАХИДОВ: Наши слушатели просят буквально хотя бы несколько фраз из монолога про инопланетянина.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да? Про заволошеного?

ВАХИДОВ: И песня у нас еще есть.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Про заволошеного, это связано с Владом Листьевым, он как-то, во «Взгляде» пригласили тетку, которая видела инопланетного человека. И я на следующий день его встречаю, Влад, говорю, слушай, какая-то дура сидела в эфире. Он говорит: да, слушай, пригласили, мне ничего не сказали. А я смотрю, у Влада просто очки на лоб лезут. Она говорит: да, я его видела, я не успела его сфотографировать, я начала его рисовать, я зарисовала, вот это все. Я говорю: слушай, надо описать это самое. Я написал вот этот текст.

СТИЛЛАВИН: Сам?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да, сам написал этот текст. Единственное, что я спер это слово «заволошенность», когда она говорила, что, знаете, заволошенность была такая активная у него, и заволошенность была на всем теле, и я бросился опознавать его пол. Но заволошенность так располагалась, что я не понял, что это…. Знаете, он был такой заволошенный, но лицо как-то брил, брил лицо и ходил вот, и пошел, видимо, в гости шел, но не дошел как-то так. И вот он ушел, когда там фекалии, видите, я зарисовал, как он уходил. Я там нарисовал фекалии геометрические, фекалии такие треугольные. Вот вы знаете, вот он так ушел от меня. А я остался здесь.

СТИЛЛАВИН: Спасибо.

МИТРОФАНОВА: Спасибо, Жень. Круто.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Такая интересная была.

СТИЛЛАВИН: Евгений пришел не с пустыми руками, он принес песню. А как ее надо воспринимать? В контексте монолога этого?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Нет, это совершенно серьезная песня о доброте, мне кажется, что у нас в мире не хватает доброты. И вот я говорю, этот мой фильм, спектакль «Продается детектор лжи», там говорится о доброте, что нужно быть добрее друг к другу, может быть, тогда наш мир изменится.

СТИЛЛАВИН: Евгений Воскресенский у нас сегодня в гостях. Трек недавно записан?

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Да, перед Новым Годом, это мой подарок вам. Поздравляю вас с Новым Годом и будьте добрее.

СТИЛЛАВИН: Со старым Новым Годом.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ: Со старым Новым, и с Новым старым, будьте добрее и все у вас получится.

СТИЛЛАВИН: Жень, спасибо вам большое.