Любовь и голуби Людмила Петрушевская

ГОЛУБКИНА: К нам сегодня пришла Людмила Стефановна Петрушевская, российский прозаик, поэтесса, драматург и певица. Здравствуйте, Людмила Стефановна.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Здравствуйте, Людмила Стефановна.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Здравствуйте.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Скажите, пожалуйста, вы пишете пьесы, вы - драматург. Отслеживаете, как эти пьесы воплощаются потом на сцене? Что последнее по вам было поставлено?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Последнее по нам было поставлено… Это две пьесы было, два спектакля. Один - это в Центре Мейерхольда - спектакль "Танго-квадрат", это такая хореографическая драма, даже сказали, что он входит в число лучших спектаклей прошлого года. Это режиссер - некто Павлов-Андреевич.

ГОЛУБКИНА: Федор? Мы знаем, такой красавец блондин.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: В некотором роде родственник. Молоток, Федор.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Федор - молоток, да, было такое.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Это сын Людмилы Стефановны, уж откроем все карты.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Как своих человечков не подвинешь... Это не важно, все равно, это я же не придумала.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да что вы, это прекрасно.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Он когда-то ко мне в ранней юности обратился, говорит, посмотри Фассбиндера "Горькие слезы Петры фон Кант". Я почитала и мне очень не понравилось. Он говорит: напиши пьесу. Я написала свою пьесу. То есть действие тоже происходит в модельном агентстве, но совершенно все по-другому. Главная героиня поневоле проститутка, маленькая проститутка, на которую все кидаются и, в общем, жить ей недолго.

ГОЛУБКИНА: Ужас.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А мне нравится.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Играет Женя Борзых в очередь с Настей Кобзон, отпетые такие две…

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А Настя Кобзон - это тоже родственница?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, она не родственница, она бывшая.

ГОЛУБКИНА: Жена Андрюши.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А, жена сына Иосифа Давыдовича.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, да.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Слава богу, разобрались в генеалогическом древе.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А вторая, это та самая знаменитая трагическая история со спектаклем "Он в Аргентине". Ия Саввина взяла это для себя, и Наташа Тенякова, они репетировали, но Иечка не дожила до премьеры месяц. А я-то написала эту пьесу для Мани Голуб. Маня Голуб - такой человек. Она мимо пройдет, говорит: напишите пьесу мне, Люсь. Пьесу, Люсь, роль, Люсь. Я ей написала. Но когда мы с ней случайно встретились в Индии ночью на базаре, вдруг я смотрю - Маня, и вокруг нее толпа. В общем, мы там побратались.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Ночью в Индии на базаре?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, ночью в Индии на ночном базаре.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да, на ночном базаре, действительно, обычное такое место встречи двух москвичек.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, ахнули, конечно. Я говорю: Мань, а я написала. И вдруг смотрю, у нее так гаснет, потому что актриса не решает, вы сами это знаете. Она может взять пьесу и с ней расстаться.

ГОЛУБКИНА: А режиссер-то кто?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Короче говоря, я уговорила Диму Брусникина, потому что после ухода Иечки он совершенно был просто не в себе. Это была трагедия чудовищная. Иечка была его очень близкой подругой, любимой. А у меня она девять лет играла в спектакле "Московский хор" главную роль Лики. И вдруг пошло, поехало, и второй актрисой стала Роза Хайруллина. Это легенда нынешняя, это фантастическая актриса.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: МХТ? Она у Богомолова, по-моему, играет Алешу Карамазова, если не ошибаюсь, да?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, да. Я не видела его спектакль, я ничего не могу сказать. Но для нас она - это источник просто счастья. Потому что, когда она начинает говорить, зал начинает тихо хохотать. Вы знаете, тихо, чтобы не пропустить. Такой идет, знаете, огонь по траве, так тихо-тихо. Травочка так тихо, не какая-то солома... Сначала спектакль как бы шел, букетов не было. А потому что букет несется заранее и куда-то, кому-то. А просто так человек пришел в театр. Чтобы купить букет, - это зачем тратить, все равно мы не знаем, куда мы идем. А теперь уже прям ей суют… А Юлечка Чумакова - это театр, понимаете. Когда Маня погибла, это второй спектакль всего она сыграла, это было гениально абсолютно. Это было гениально. И когда Маня погибла, вы понимаете, театр весь просто, МХТ, просто люди пошли из круга… Дима в этот момент уже не мог этот спектакль покинуть, и буквально за пять дней он ввел Юлию Чумакову на роль Мани Голуб. И Юля смотрела все время запись спектакля, чтобы ни в чем не повторить, ничем не воспользоваться. И сейчас эти две девушки в спектакле "Он в Аргентине".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: "Он в Аргентине" называется? Идет спектакль еще в МХТ с успехом, да?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Конечно, уже букетов там навалом.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Надо сходить посмотреть, Мария Андреевна?

ГОЛУБКИНА: Да, с удовольствием.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Надо сходить вам, посмотреть, в театр как-то выбраться, все сидите дома, на выставку Глазунова бегаете через день. В театр сходить по профессии.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Ребята, актеры не ходят. Одна моя подружка - актриса, говорит: "Не пойду". Я говорю: "А чего?". - "Завидую".

ГОЛУБКИНА: А Миша Ефремов как-то пришел к нам на спектакль, очень смеялся. Я говорю: "Миш, ты так радовался, такой хороший зритель". Он говорит: "Вы просто плохо играли, поэтому я радовался".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Скажите, а "Три девушки в голубом" идет, насколько я знаю?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, нет, они перешли на другую сцену.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: В другом театре?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Не знаю, я не видела этого спектакля, меня даже не позвали на премьеру, поэтому я ничего не могу сказать. Я хочу почитать, можно?

ГОЛУБКИНА: Конечно.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: С удовольствием послушаем.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Статистика это дело то еще, иногда такое выдаст, просто капут. Одинокие женщины живут дольше. Семейные мужчины дольше живут".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Красиво очень.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да. "Умные девочки любят богатых, добрых и простодушных. Однако те уже давно женаты на каких-то древних старушках".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Блестяще.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Она ждет уже очень долго. Что-то жалкое шепчут губы. Она, бедная, ждет ребенка, но уже из ночного клуба".

ГОЛУБКИНА: Отлично, это про меня.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Это про тебя, да. Уже даже не про меня.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Зовущий рот, туман в глазах и дрожь невольная в руках, все это очень сексуально, но это в старости нормально".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Чудесно. А книга стихов есть?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да уж вышла давным-давно, там и поэмы, и бог знает, что. Называется "Парадоски. Строчки разной длины". Чем отличается стихотворение от прозы?

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Друзья, как говорили раньше комментаторы спортивные: берите ручки и карандаши, записывайте - кто, когда, на какой минуте гол забил. Поэтому записывайте все эти названия, это все надо смотреть и читать обязательно.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: В интернете оно, наверное, уже есть.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Хочется же бумажную книгу взять в руки.

ГОЛУБКИНА: Бумажную, бумажную, конечно.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Я до сих пор как-то так… Один раз я прочла книжку, у меня глаза потом совершенно, извините, пожалуйста, просто перекосились. С интернета читать… Ладно, не важно. Давайте о деле, собственно говоря. Я хочу сказать, что счастливым образом радиостанция "Маяк" - любимая станция всех водителей. И недавно я была на концерте фанк-музыки, фанк-рока, я не чужда музыки вообще.

ГОЛУБКИНА: А мы знаем.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А у меня дочка, ник у нее - Сметана, она фанк-рок певица. И мы пошли на концерт, я села за столик, там девушка сидела с фантастически красивым лицом просто. Какой-то мир, покой, и нас друг дружке представили, по-моему, ее зовут Вероника. И мы посидели там, поговорили, я еще пришла с семьей, у меня 5 лет Иллариону, он бегал все время, я за ним бегала, весело было, короче. Это было в парке, поэтому было хорошо. И так мы посидели, кто, чем занимается, она певица, но от нее ушел пианист, а от меня тоже сейчас ушел пианист, уже в третий раз мы с ним расстались, это тяжело, конечно, все. И мы с ней так разговариваем: где, что…

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: И от меня ушел, и от меня ушел, делитесь девичьим.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, по-нашему. Между прочим, ищу хорошего себе тапера, который все на раз схватывает.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Кстати, объявление делаем.

ГОЛУБКИНА: Людмила Стефановна Петрушевская ищет себе хорошего тапера пианиста, вы сейчас услышите через какое-то время…

ПЕТРУШЕВСКАЯ: И клавишника.

ГОЛУБКИНА: Что это за песни, ребята, это такая чума.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Давайте послушаем сейчас. "Старушка не спеша".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Здорово, очень смешно.

ГОЛУБКИНА: Концерт невероятный. Я была на этом концерте. Первый раз я попала случайно, второй раз я пришла умышленно и притащила своих друзей, каких могла, и мы купили диски, это просто фантастика. Мы так хохотали, так здорово, так весело, так оригинально.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А где проходят концерты?

ГОЛУБКИНА: Мы были в Доме актера на Арбате.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Значит, так, делаю второе объявление. Кто хочет меня пригласить выступить, от Москвы…

ГОЛУБКИНА: До самых до окраин?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: До самых до окраин, да, потому что мы ездим на гастроли, были в Екатеринбурге несколько раз, в Перми, в Одессе меня приняли ужасно, конечно.

ГОЛУБКИНА: Почему?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Какое вы имеете право петь такие песни в Золотом зале литературного музея? Это же пошло".

ГОЛУБКИНА: А чувство юмора у них украли?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, это писатели были. А писатели - это серьезные люди. Есть блоги, и есть у меня там люди знакомые, которые по блогам смотрят все. Если вы пишете мою фамилию, просто: Людмила Стефановна, хотите приехать к нам выступить со своим оркестром "Керосин"? А "Керосин", потому что зажигает, во-первых, а, во-вторых, без него не летают самолеты.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Слушайте, да, действительно.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Это всегда довольно смешно. Это у нас называется "Кабаре".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Простите, сколько в "Керосине" музыкантов?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Всегда четыре у нас, две гитары за стеной соответственно, клавишник замечательный у меня, он прекрасный, с нами уже сколько лет.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Но сбежал.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, нет, не сбежал, я все-таки с ним, потому что одной крови, семь лет вместе.

ГОЛУБКИНА: Но пианиста ищем.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Но все равно ищем. Потому что иногда его занимают в других местах. И просто зайти в блоги и написать: Людмила Стефановна Петрушевская, приходите к нам. И я еще не закончила про эту красавицу: и мы сидим-сидим, и вдруг она смотрит на меня и говорит: так вы же легенда. А у нее кавалер, конечно, как при каждой даме, такой интеллигентный красавец. И она ему в телефоне "Старушку не спеша" стала играть. Я тут же, конечно, ушла с Лариком, потому что Ларику надо было кое-куда. И я передаю привет всем Вероникам, которые слушают, и всем, кто меня слушает: ребята, я вас люблю.

ГОЛУБКИНА: Всем привет от легенды, надо сказать.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А сколько уже существует группа "Керосин"?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Семь лет. Я начала петь в 69 лет. Сейчас мне 76.

ГОЛУБКИНА: Я была в шоке. Я как раз была лет шесть назад или пять первый раз, я просто даже не подозревала, потому что я вас знаю, как драматурга, как литератора.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Конечно, понимаете, мне пора-то вообще-то уже молчать. Молчать и так сидеть тихо и вещать, и учить. Учить: живите вот так. Как это - жить не по лжи.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Мне кажется, столько учителей, что, может быть…

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Жить не по лжи - это же ведь альтерация, это очень важная вещь. Я люблю, чтобы люди смеялись, плакали. Меня считают черным автором.

ГОЛУБКИНА: Почему? А вы страшные вещи пишите?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Почитайте, да.

ГОЛУБКИНА: "Бифем" - правильно произносится?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Бифем" - женщина с двумя головами. Короче говоря, хочу вам сказать, что мне не хочется быть учителем жизни. Кому надо, тот поймет, а кому не надо, чего его учить.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Ой, мне кажется, столько учителей развелось в жизни, что…

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, не хочу учить, нет. Я не хочу учить и не буду. Да, читаю дальше. "Те, кто кашляет, кашляет громко до победного результата. Но, чтобы им было не одиноко, они кашлять идут в театр".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да, да, очень точно замечено.

ГОЛУБКИНА: Еще?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Люди счастье другим несут, и все озаряется светом, от одних это счастье, когда они тут, от других, когда их тут нету".

ГОЛУБКИНА: И успеем еще? Успеем.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Он был ученый, а она не очень, но они не переживали из-за того. Она взяла его фамилию, короче, и стала лошадь Пржевальского".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: У нас сегодня невероятный гость - Людмила Стефановна Петрушевская, такой арт-объект, можно сказать. Писательница, драматург, сценарист, шансонье женского рода, потрясающая женщина. Сейчас я, знаете, можно ненадолго перенесусь в юность свою тяжелую, советскую. Я вспоминаю, что мы тянулись ко всему такому запрещенному, полузапрещенному: выставка "20 московских художников", такая непонятная, фотографии с репродукций Сальвадора Дали, такое все. И, кстати, одно из полузапрещенного, полуподпольного - очень любили сюрреализм, авангард. И я помню, что у нас было поветрие, была погоня, мы все время по всем кинотеатрам Москвы, будучи студентами, искали мультфильм "Сказка сказок" Юрия Норштейна, он нам казался просто верхом смелости.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Его мало, кто тогда понимал.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да, мы знали его наизусть, сейчас помню: "придет серенький волчок и укусит за бочок".

ГОЛУБКИНА: Это "Волчок" - мультфильм.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Просто тогда у меня родился сын Федя.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Нет, "Сказка сказок".

ПЕТРУШЕВСКАЯ: И, собственно, поэтому... Здесь младенец появился в этот момент.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Расскажите мне, и я сейчас узнаю вдруг, как же приятно узнавать новое, я вдруг узнаю, что вы сценарий этого мультфильма писали?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Мы вместе с Юрой. Я только была писарь.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Объясните, я не могу представить, как это могло рождаться, что волчок качает колыбель, потом вдруг склейка, камеры, танцует под "Утомленное солнце", уходит на фронт, опять эти листья, опять этот волчок куда-то бежит. Как это можно было написать?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, это написать нельзя было, это все снял Юра. Постольку поскольку Юра-то гений, это известно, Норштейн-то ведь гений. Уже известно всем это, а тогда никому это особенно… Правда, на студии его называли гений, так вот: гений, опять план вообще летит. А когда план летит, то тогда никто не получает премию. Все на него так злились. А потом его вообще выгнали. Мы с ним дальше делали "Шинель" по Гоголю. И выгнали его, и обещали ему то, се. Я помню, что мы на развалинах дома Тарковского с ним пили сок. Мы не пьющие. Сок пили из пакета и думали: какое же у нас будет следующее пристанище. Короче говоря, хочу я сказать вам честно и откровенно, что я люблю очень "Журавль и цапля" - его фильм.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: "Журавль и цапля". У него, к сожалению, так их мало, что их, мне кажется, все знают наизусть…

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Ничего страшного.

ГОЛУБКИНА: Так и ходят они друг к другу. Мы прочитали, достоверно известно, что Петрушевская послужила для Норштейна прообразом цапли.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Ничего подобного совершенно. Просто похоже и все, случайность абсолютно. Нет, я клянусь вам, это случайно все.

ГОЛУБКИНА: А про ежика тогда?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А ежик вообще никакого отношения. Во-первых, у меня подбородок есть. А у него ничего нет.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: У ежика да, там он скошенный донельзя.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: У них очень долго ежик не получался, страшно долго, потому что Франика Ярбусова - это мой любимый художник и вообще преклоняюсь перед ее даром, она прекрасный писатель, жена Юры Норштейна, которая, собственно, и делала своими ручками маленькими все это. Все рисовала она.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А "Ежика" написал Сергей Козлов, да?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, да, царство ему небесное.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Прекраснейший писатель вообще, мой любимейший, один из любимейших.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: И долго очень Франя не могла поймать этого ежика, и вдруг такая маленькая почеркушка, а Юра всегда говорил, что маленькое всегда очень хорошо вырастает в большое. А большое трудно, а маленькие почеркушки… И получился. Он мне позвонил и говорит: "Люсь, ежик на тебя похож. Как?". Говорю: "Брали мой профиль для цапли, берите и для ежика". Хотя это все ерунда была, никто не брал, так случайно, что делать, мы такие все. А потом началось вообще фантастическое, потому что ему исполнилось сколько-то лет, был юбилей, у него спросили: Людмила Стефановна Петрушевская - это и есть ежик? Да ничего подобного, - он говорит, - мы так долго работали над этим, это сложнейший был путь. После этого стали писать: она примазалась.

ГОЛУБКИНА: К ежику.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Я гораздо больше люблю "Сказку сказок" и "Журавль и цапля". И короче говоря, в сети меня поливают: она примазывается, кто она такая, чтобы быть ежиком. Да не нужен мне ваш еж совершенно.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Очень быстро, коротенечко, такую анекдотическую историю про "Ежика в тумане" рассказываю. Мне поведала подруга одного очень крупного бизнесмена. Он был в Венеции и ему сняли какую-то невероятную гостиницу, выходящие окна и балкон на Гранд-канал.

ГОЛУБКИНА: "Даниэль" это был, допустим.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: допустим. И рано утром он почему-то встал, 6 утра, он выходит, какой-то туман, ничего не видно, Венеция вся в тумане. И он так встал, оперся на перила своего прекрасного балкона каменного, и так туда в Венецию кричит: "Ежик". А оттуда: "Лошадка".

ГОЛУБКИНА: Наши люди, короче.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: В Венеции на Гранд-канале. Представляете?

ГОЛУБКИНА: Класс.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Хорошо, я читаю стихи, тихо. Но это запрещенная тема. "Мат для населяющего страну народа - это язык, по которому узнают своих. Да без мата не получается у них. А для интеллигенции всякого рода мат - это, видите ли, то, чего не позволяли родители, то есть, опьяняющая степень свободы". Аккуратно засмеялись.

ГОЛУБКИНА: Да, мы напугались, а вдруг вы…

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Свой свояка видит издалека, но подходить не стремится. Как рыбак, увидевший на берегу рыбака, и как наши за границей".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Точно, очень точно подмечено.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Короче говоря, те люди, которые вообще даже не знают, о чем идет речь, потому что они только что включились, слушайте дальше, и все.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Это Людмила Стефановна Петрушевская у нас.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, Петрушевская Людмила Стефановна, как говорили - народный комиссар. Кто-то меня так называл: Людмила Петрушевская - народный комиссар. Это еще я в университете училась. "Русский мужчина не напрасно ходит с большим животом, стрижется налысо и одевается в то, что называется китайские "Адидасы". Мужику ни к чему эта головная боль. Если не с животом и не стрижен под ноль, обязательно обзовут …".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Прекрасно, прекрасно.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "Что такое дурак? Будем в этом направлении думать. Дурак - это тот, кто никогда и никак не поймет, что он дурак. Это привилегия умных". "Написать чтиво, то есть макулатуру и быть изданным, - это большой успех. И получается, что это все-таки литература, но она для избранных, для народа, то есть не для всех".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Как стать писателем, расскажите мне?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Стать писателем надо так: взять ручку и писать. Все. А, собственно говоря, писателя-то делает кто? Читатели. Если ты пишешь сам по себе, когда тебя прочтут не мама с папой, не бабушка с дедушкой и не друзья, которым ты дал, а какие-то совершенно люди посторонние… Франц Кафка знал несколько десятков человек, которые его читали. Он понимал, что умирает, и завещал сжечь то, что он написал. Но друг его воспротивился, и теперь мы имеем великого писателя Кафку. Значит, читатель - самое главное.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Подождите, а что, при жизни он не издавался?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: При жизни у него было издано немножко рассказов, и он часто читал свои рассказы близкому кругу. А умер-то он рано, очень был слабый человек. Он ночами писал, а днем работал, как многие. Так я хочу сказать, что все дело в читателе.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Как пробиться к читателю? Сейчас, мне кажется, мы имеем какой-то ужас с этими блогами, со всеми этими делами, почему-то, мне кажется, мы можем в этом потонуть, захлебнуться, не разобраться.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А вы знаете, что я не учитель. Вы забыли.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Мы забыли. Ваш первый рассказ появился в журнале?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Мой первый рассказ появился - "Такая девочка" - я его написала, принесла в журнал "Новый мир", и он пошел по рукам, и он был опубликован через двадцать лет в журнале "Огонек". Через двадцать лет. Это рекорд.

ГОЛУБКИНА: Тут-то, мне кажется, я первый раз вас и прочла.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Подождите, Людмила Стефановна, а весь период, эти двадцать лет вы что?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Как бы сказать? К пятидесяти годам у меня было опубликовано семь рассказов. Я зарабатывала деньги переводами с горноалтайского. Но, правда, горноалтайский писатель, которого я перевела, сказал в редакции: видимо, она ни разу не скакала на коне.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: На сайгаке.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Я против. Я переводила с азербайджанского, таджикского, но это была форма заработка. Делала, что хотела, потому что, понимаете, какая история, я меняла конец на другое, середину на свое, писала другим немножечко языком, поэтому для меня это было удовольствие.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Подождите, а эти писатели, они не гонялись потом за вами с какими-то предметами, с мотыгами?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Значит, один раз один мне позвонил. "Здравствуйте, Людмила Стефановна. Это я. Я тут говорю из кабинета главного редактора, он говорит, что это не по-русски написано - ваш перевод". Я говорю: "А можно примеры? Дайте-ка главного редактора". - "Алло. У вас тут не по-русски написано. Почему у вас у лейтенанта, у милиционера серебряные погоны или что-то?". Я говорю: "Все вопросы к вашему соседу, это же он написал, я ничего не меняю. Это не по-русски написано". А потом редактор моя говорит: "Я им дам сейчас - не по-русски".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: То есть вы, в общем, не бросали литературную деятельность?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Какой там. Я писала все время, понимаете, есть такая вещь - писать в стол. В столе должна быть дыра такая, чтобы туда все ушло. И моя первая книжка вышла, когда мне исполнилось пятьдесят лет, я была молодой писатель. Книжка вышла тиражом 30 тысяч. Первый день было просто полтиража, а полтиража они спрятали.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Я помню, наверное, появление… Кстати, я помню, потому что это было очень нашумевшее появление нового имени, потому что Людмилу Петрушевскую практически никто не знал, и там на заре перестройки, скажем так, появляется новое имя.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, 2 миллиона тираж журнала "Новый мир" и роман "Время ночь". Это был 1992 год, январь.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Я точно помню, что я читал это в "Новом мире", я помню это, как сейчас.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: 1992 год, 2 миллиона - тираж был у этого журнала.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А мне интересно, как за вас сражаются издательства? Просто я, например, смотрю какого-то писателя, он, допустим, в издательстве "Захаров" печатался, а потом вдруг, например, в издательстве "Эксмо" печатается. Как это происходит?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Я не в курсе.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Почему?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А потому что это их дела, а не мои совершенно. Давайте не будем об этом, я не учитель, я не хочу никого учить. Я просто говорю: ребята, пишите.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да? Не надо бояться?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Бояться? Чего бояться-то?

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Как скажут: графоман, чего ты вообще куда-то лезешь?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А кто скажет-то?

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Знакомые, друзья.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: "А судьи кто?". Еще говорил кто? Грибоедов.

ГОЛУБКИНА: А еще "приятна похвала из уст людей, достойных похвалы".

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Вы знаете, не важно, похвала - не похвала, пиши и все. Пиши. Нет, я не учитель. Можно не писать, совершенно спокойно можно не писать.

ГОЛУБКИНА: А мы можем сейчас песню послушать или мы ее ближе к концу?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Однажды мой друг, сейчас его уже нет, Витя Славкин, на новый год подарил мне (тогда еще были) кассеты с польскими шлягерами. И я услышала дивную мелодию из кинофильма "Ва-банк". Это была не песня, это было соло на чем-то, на духовом. И я написала текст.

ГОЛУБКИНА: Супер.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Эту песенку уже поют. Я, как бы сказать, в интернете поймала на каком-то конкурсе девушка пела, в YouTube увидела. Конечно, не так она пела, как надо. Хотя молоденькая.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Такое впечатление, что это какая-то зарисовка с натуры, причем, человека, который в теме. Эти словечки, эти все оборотики, где вы все это подсмотрели, как вы все это подсмотрели?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Откуда я знаю. Там музыка диктует. Она же джазовая, она в кафе. Что тут может быть. Конечно, девочка, которая сидит там, ей восемнадцать где-то с небольшим, и она понимает, что нашла мужа.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: В черном свитере, который глядит на дверь, а официантка все никак не подойдет.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, который сидит там. Все-таки подошел.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да, на "М". А он, бедный, может, кстати, и не вспомнит, кто на "М".

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, он подошел, а она…

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А имени, может, он и не помнит, кстати, ведь вот в чем ужас. У него там Марина, Маня.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Так, она понимает, да, но ничего, ничего, подошел. Уже это важно.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Он найдет, да? У них хорошо все будет?

ГОЛУБКИНА: Вопрос у меня такой, у нас осталось несколько секунд. Скажите, пожалуйста, были еще такие "Пуськи бятые".

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, да, "Пуськи бятые". Это моя дочь, которой было 1,5 года… Я всегда детям рассказываю на ночь сказки. Вчера я рассказала своему внуку Иллариону сказку про простуду, кто такая простуда, как она лезет в носик, и как она там уютно живет. Девка-то у меня еще не особенно разговаривала, а я понимала, что не ляжет она. И я начала на ее языке рассказывать: сяпала калуша по напушке… Смотрю, слушает ребенок очень внимательно. А когда уже подудонились, она засмеялась, села, и я ее уложила.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: А про поросенка я хочу спросить, Петра?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да, поросенок Петр, действительно, ему сейчас, правда, восемнадцать лет, а я это писала, когда ему было три годика, - молодой человек.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Это для Феди было написано?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Нет, это про моего внука. У меня внук-то Петр. Я спросила у родителей, имею ли я право взять для поросенка имя Петр. Мне показалось, что замечательно будет, потому что он действительно беленький такой был, у него эти самые, щеточка стояла на голове такая, щетинка такая мягонькая, розовый такой был, курносенький, синеглазенький, поросенок Петр абсолютный. И я написала десять сказок. Между прочим, опубликовали всего три. А остальные дома лежат. Поросенок Петр и Грызява. Летел жук - жук, жук, жук - просто в "жук" вошел, и Поросенок Петр взял меч и крышку от сковороды, но это же щит, а меч - это такой половник, а жук говорит: меня Дима зовут и я потерялся. Он говорит: полетели. И сел на самолет жук, они летели. А потом внизу уже махала крылом мама Димы, жук, они снизились и сели пить чай с конфетами.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Замечательно, мне так нравится, что поросенок Петр, а жук Дима, очень какой-то неожиданный, мне кажется, поворот.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Потому что поросенок говорит: "Жук, жук враг". А он говорит: "Я жук Дима". И все.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: И все, и сразу не враг вообще.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Конечно, "жук Дима, я потерялся".

ГОЛУБКИНА: А еще Людмила Стефановна Петрушевская получила всемирную премию фэнтэзи - World Fantasy Award - за лучший сборник рассказов, опубликованный в 2009 году: "Жила-была женщина, которая пыталась убить ребенка своей соседки: страшные рассказы".

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Слушайте, а про Америку, наверное, не надо говорить?

ГОЛУБКИНА: А у нас все равно осталось 2 минуты.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Это я получила в Америке, вместе с Джином Вульфом поделили, я даже не читала его. Премия, правда, без денег, успокойтесь, только 3 килограмма свинца - это статуя такая, мне привезли. Но в России сразу читатели фантастики стали искать мою фамилию, а я в списке писателей фантастов не состою. Я единственная, кто в России получил эту премию фантастики. А я тоже не читаю фантастику, я не знаю, что это такое.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Вы не читаете фантастику? Мне кажется, надо открывать для себя этот волшебный мир: Лукьяненко, Ник Перумов… Что вы, получите удовольствие.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А я единственный фантаст, получивший премию. Ребята, до свидания, да.

ГОЛУБКИНА: Спасибо большое. Но мы в любом случае говорим, что у нас Людмила Стефановна Петрушевская, драматург, писатель, поэт, певица.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: У меня еще выставка недавно была.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Выставка чего?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Акварелей. У меня уже десятая…

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Десятая выставка акварелей!

ГОЛУБКИНА: И дети талантливые.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Как на подбор.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Да ладно. Тьфу-тьфу-тьфу на них.

ГОЛУБКИНА: Тьфу на всех.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Товарищи, спасибо за внимание, за компанию.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Давайте традиционный вопрос, традиционный корявый вопрос: творческие планы?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Вчера ночью я закончила рассказ "Санаториум" о вечной молодости. Он будет в октябре, видимо, в журнале "Сноб".

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Журнал "Сноб" же ваш абсолютно дружественный журнал.

ПЕТРУШЕВСКАЯ: Они меня печатают, да. Пластинки мне выпустили тиражом 170 тысяч экземпляров.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Да вы что? И можно их купить?

ПЕТРУШЕВСКАЯ: А уже все продано.

БЕЛОГОЛОВЦЕВ: Как всегда мы опоздали.