Любовь и голуби Павел Лунгин

 

МИТРОФАНОВА:  Павел Семенович, мы так рады вас видеть.

 

ГОЛУБКИНА:  У нас в гостях Павел Семенович Лунгин, и тема все-таки у нас - выход сериала «Родина» на канале «Россия». Мы хотим спросить об этом вас. Или не надо?

 

ЛУНГИН:  Нет, ну как-то рано о выходе. Я только съемки закончил, два дня еще осталось, но съемки закончены.

 

ГОЛУБКИНА:  Тогда можно про съемки тоже рассказать, в том числе.

 

МИТРОФАНОВА:  Это очень крутая идея, и мы все опешили. Если честно, мы это узнали из гламурной публицистики, как ее назвать, из журнала, купили за сентябрь, и там фотографии, фотосессия красавицы актрисы, главную роль у вас играет…

 

ЛУНГИН:  Вика Исакова.

 

МИТРОФАНОВА:  Вот. Она, говорят, прекрасная девушка и все такое. И говорят про сериал «Родина». И тут мы вспоминаем, что это американская история. И думаем, а как же так?

 

ЛУНГИН:  Ну, она израильская, американская и русская. Она вообще из Израиля.

 

МИТРОФАНОВА:  Даже американцы взяли ее из Израиля?

 

ЛУНГИН:  Да.

 

ГОЛУБКИНА:  Да, сериал назывался «Хатуфим» («Похищенные») и вышел в марте 2010 года.

 

ЛУНГИН:  Точно.

 

ГОЛУБКИНА:  И, значит, скрали вы, Павел Семенович, эту историю. Всегда, всю жизнь писали сценарии буквально сами.

 

ЛУНГИН:  Ну как…

 

МИТРОФАНОВА:  У нас юмористическое шоу.

 

ЛУНГИН:  Я, наоборот, я люблю обвинения.

 

ГОЛУБКИНА:  Я, вы знаете, вас все время обвиняю.

 

ЛУНГИН:  Ты не обвиняешь, ты разоблачаешь, это совсем другое.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, она таких пару историй рассказала, у меня аж уши горели, красные были.

 

ЛУНГИН:  Это разные вещи. Нет, ну вы знаете, есть вообще эти новые сериалы, сериалы нового типа, я их называю наркотические сериалы, которые ты не можешь выключить, их хочется смотреть, посмотрев три, ты хочешь отсмотреть пять…

 

МИТРОФАНОВА:  Да, уже под утро тяжело.

 

ЛУНГИН:  Где-то в 6 утра уже обессиленный. Вот это какое-то новое открытие буквально - американское, английское, англосаксонское почему-то, не знаю почему, - это прежде всего стоит на потрясающем тексте, разработанном, придуманном и написанном.

 

МИТРОФАНОВА:  Текст как текст, диалоги, история?

 

ЛУНГИН:  Сценарий. Ну всё, всё, понимаешь. Мы, конечно, так делать не умеем, в Мытищах «мерседес» ты не сделаешь, понимаешь. У них какая-то удивительно честная, мощная, видимо, это работа не одного человека, а, наверное, там их десять, я не знаю, как они это пишут. Поэтому, чтобы сделать сериал типа «Родина», лучше всего взять сценарий сериала «Родина».

 

МИТРОФАНОВА:  А если мы знаем, чем кончится, тогда как?

 

ЛУНГИН:  Но все равно интересно. Слушай, все истории кончаются более-менее одним и тем же. Любой фильм. Ты ждешь этого фильма, потому что знаешь, чем он кончится.

 

ГОЛУБКИНА:  То есть вы хотите сказать, что вы перевели, что ли, текст?

 

МИТРОФАНОВА:  Просто адаптировали на русский?

 

ЛУНГИН:  Нет, естественно, адаптировал на русский. Слушай, ну специально для Голубкиной: Маша, скелеты у всех одинаковые, а выглядят все по-разному. Вот мой череп и твой череп, ты их не отличишь.

 

ГОЛУБКИНА:  У вас больше.

 

МИТРОФАНОВА:  У Карла Маркса больше был.

 

ЛУНГИН:  Не обязательно, совершенно не обязательно, там на него что-то нарастает еще. В этом смысле я говорю про скелет, а лица, я думаю, что будут отличаться.

 

МИТРОФАНОВА:  Помните, был такой антрополог Герасимов, он вообще мог по одной косточке, хрящику…

 

ГОЛУБКИНА:  Это у нас такие же гримеры на картинах, не хуже Герасимова делают восстановление лица по черепу.

 

МИТРОФАНОВА:  По черепу тещи.

 

ГОЛУБКИНА:  А у вас там Маша Миронова снималась с Володей Машковым.

 

ЛУНГИН:  Да.

 

ГОЛУБКИНА:  Она рассказывала…

 

ЛУНГИН:  Да, Маша снималась, Володя, да, главные роли - Машков и Исакова.

 

ГОЛУБКИНА:  А Миронова что?

 

МИТРОФАНОВА:  Любовницу?

 

ЛУНГИН:  А Маша его жену играла.

 

ГОЛУБКИНА:  Исакова - любовницу?

 

ЛУНГИН:  Исакова - следователя.

 

МИТРОФАНОВА:  В принципе, наверное, из аудитории «Маяка» про этот сериал слышали многие и смотрели. Там же шпионские страсти, там о родине-то… почему «Родина»? Мы можем это рассказать, касаясь нашего сериала российского? Сейчас это вопрос такой, в общем, насущный. Доллар сто уже, по-моему…

 

ЛУНГИН:  Ну а при чем тут родина?

 

МИТРОФАНОВА:  Вот, кстати, может, ни при чем?

 

ЛУНГИН:  Доллар 100 рублей?

 

МИТРОФАНОВА: Ну пятьдесят.

 

ДУБОВЦЕВА:  Но родина-то при чем?

 

МИТРОФАНОВА:  Но он так называется - «Родина», что прямо аж дрожь берет.

 

ЛУНГИН:  Люди, все люди по-разному любят родину. Я не могу рассказать, потому что это было бы бессмысленно.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну да, Льва Толстого так спрашивали.

 

ЛУНГИН:  Пусть это критики потом рассуждают, я только могу сделать это максимально интересным и человечески наполненным эмоциями.

 

МИТРОФАНОВА:  На американский похоже по сюжету, вот тема, если адаптировано?

 

ЛУНГИН:  Скелеты, да. Там есть куски из израильского, куски из этого, это как-то подогнано под нашу действительность, под чеченскую войну вторую, вот это период 1999 года - вторая чеченская война, и так далее. Какие-то персонажи. Но там нет таких именных персонажей, которых надо узнавать. В основе всего - отношения между мужчиной и женщиной. И вообще, что такое патриотизм, что такое предательство, что такое безумие. Это касается таких вещей, которые волнуют.

 

МИТРОФАНОВА:  Израильский мы не смотрели вариант, я даже не слышала, если честно, но американский прогремел, он получил несколько премий телевизионных очень крутых, и он действительно сделан так захватывающе, что не можешь оторваться, и эти герои, уже ты за них волнуешься. А не страшно браться за то, что, видимо, надо делать лучше или примерно так же? Или вам вообще уже ничего не страшно? После фильма «Царь». (Это шутка.)

 

ЛУНГИН:  Нет, конечно… Почему шутка? Нет, на самом деле, в общем, любому человеку, который занимается таким делом, неприятно ощущать себя акцией, которая может идти вверх - вниз, от успеха к неуспеху, ты обделался или ты, наоборот, взлетел. Но к этому привыкаешь постепенно, в общем, чего бояться? Но вначале, я думаю, что для молодых режиссеров это очень сильное чувство. Ты попал? Ты где - ты в топе, ты не в топе? Но это такой избыток профессии, который просто надо принять. Поэтому немножко страшно, но я себе сказал, что все равно обгадят и обругают, но, может, и посмотрят.

 

ГОЛУБКИНА:  Павел Семенович, а я знаю, как вы стали режиссером. Вы ехали в поезде с Александром Михайловичем Червинским, и вы сказали ему: «Саша, сценарий у меня есть, давай снимать кино вместе». Он говорит: «Да ты и снимай». А вы сказали: «А я боюсь». Он говорит: «Да ладно, ничего, я тебя поддержу». И он говорит: «И я слился. А он пошел и снял». Так было, нет?

 

ЛУНГИН:  Нет, совсем не так.

 

ГОЛУБКИНА:  Рассказывайте, а как?

 

ЛУНГИН:  Я думаю, он очень огорчен, что он слился.

 

ГОЛУБКИНА:  Да? Почему?

 

ЛУНГИН:  Ну это его судьба, он выбрал свою судьбу… Нет, наоборот, я давно хотел быть режиссером, мы с ним писали долго и придумывали сценарий, очень забавный и смешной, который назывался «Мамлакат»…

 

ГОЛУБКИНА:  Про девушку, я помню его.

 

ЛУНГИН:  Про девочку, да. «Мамлакат-2».

 

ГОЛУБКИНА:  Почему я его помню? Был фильм?

 

ЛУНГИН:  Ты знаешь, потом его сделал кто-то на «Ленфильме», когда я уже уехал. И я, честно говоря, давно хотел быть режиссером, но он тогда был гораздо известнее режиссер, чем я, и мы как-то с ним вдвоем…

 

ГОЛУБКИНА:  Сотрудничали.

 

ЛУНГИН:  Да, и мы с ним вдвоем долго писали эту штуку и договорились, что вдвоем будем ее ставить. А потом у него появился американский проект и он слился. А когда я ему сказал, наоборот, давай я это один поставлю, он сказал: «Нет, милый мой, без меня – нет».

 

ГОЛУБКИНА:  А, не дал?

 

ЛУНГИН:  Не дал. И поэтому этот фильм стал ничтожным, каким-то малоинтересным, его никто не запомнил. А сценарий там был довольно потрясающий.

 

ГОЛУБКИНА:  Видите, я запомнила.

 

ЛУНГИН:  Но его кроме меня никто не мог сделать. А я тогда очень огорчился, надо сказать, очень обиделся и написал «Такси-блюз». Мне это, может, пошло и на пользу.

 

ГОЛУБКИНА:  Это было толчком.

 

ЛУНГИН:  Написал уже один, без Червинского. Уже один, без Червинского написал «Такси-блюз», как его поставил - и жизнь моя изменилась. А у него нет.

 

ГОЛУБКИНА:  Почему нет, он уехал в Америку и прекрасно… Он когда-то женился на прекрасной, роскошной женщине.

 

ЛУНГИН:  Оля.

 

ГОЛУБКИНА:  Оля.

 

ЛУНГИН:  Оля, русский самоотверженный человек. Я очень хорошо их знал, близко дружил, долго жил у них на даче, в общем, было прекрасное, счастливое время.

 

ГОЛУБКИНА:  Он замечательный и писатель, и драматург…

 

ЛУНГИН:  Талантливый очень, да.

 

ГОЛУБКИНА:  Он является, кстати, Александр Михайлович, он является автором сценария фильма «Собачье сердце» и также пьесы, по-моему, да? (Пьеса по роману М. Булгакова «Собачье сердце» - Прим. ред.)

 

ЛУНГИН:  По-моему, только пьесы, а не фильма.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну, не будем тогда врать.

 

ЛУНГИН:  По-моему, он написал пьесу. Он пьесу написал как раз для Генриетты Яновской, да, очень хорошую.

 

МИТРОФАНОВА:  А в вашей фильмографии будет сериал у нас на «России 1» - «Родина»?

 

ЛУНГИН:  Ну да, 12 серий.

 

МИТРОФАНОВА:  Это первая ваша работа такая многосерийная, именно сериал. То есть в принципе мы постепенно меняем свое отношение к вот этим сериалам, которые действительно качественные. Наверное, после «Ликвидации» это…

 

ЛУНГИН:  Знаешь, это не после «Ликвидации», это вообще такое мощное очень направление сейчас. Потому что, понимаешь, кино братья Люмьер (я заметил, что ты склонна забывать фамилии и имена. Люмьер, которые изобрели кино.) начали, помнишь, с «Прибытия поезда»?

 

МИТРОФАНОВА:  Помню.

 

ЛУНГИН:  Все испугались, повскакали с мест и побежали - такое было впечатление.

 

МИТРОФАНОВА:  Но это было давно, а сейчас типа не актуально.

 

ЛУНГИН:  И кино сделало такую огромную петлю, прошло там через Бергмана, Феллини, Антониони, через великих мастеров, через огромное искусство и снова пришло к прибытию метеорита, понимаешь?

 

ГОЛУБКИНА:  Да, да, смешно.

 

ЛУНГИН:  В начале прибывал поезд, в конце прибывает метеорит, и снова дети вскакивают со стульев.

 

ГОЛУБКИНА:  В 3D прибывает.

 

ЛУНГИН:  Да, как когда-то, кричат: «А-а-а! Как страшно!» Поэтому кино всё больше становится некоторым аттракционом для подростков и для детей. А куда девать психологию, куда девать отношения, куда девать любовь, ум, культуру? И это всё уходит, вытесняется в сериалы.

 

МИТРОФАНОВА:  В качественные, дорогие, видимо. Потому что сериалы - мы видим «След» по 5-му каналу, извините.

 

ЛУНГИН:  То есть романная форма, понимаешь, сериал вместо таких жалких фельетончиков, которые когда-то были, «Клубничка» вот и всякая штука на картонной стене. Сериал становится настоящей романной формой с длинными отношениями, со сложными монологами, с хитросплетениями и так далее. Поэтому очень многие режиссеры сейчас, на Западе например, крупные режиссеры уходят в сериалы. Вот братья Коэны – «Фарго».

 

МИТРОФАНОВА:  И продюсирует чуть ли не Ридли Скотт что-то там. А, так «Родину» эту и продюсировал какой-то очень крутой дядя!

 

ЛУНГИН:  Нет, нет, «Родину» нет. Но Гас Ван Сент продюсировал «Босса» и снимал. «Босс» - такой замечательный фильм про мэра Чикаго. Скорсезе, сейчас Ридли Скотт что-то делает.

 

МИТРОФАНОВА:  Вот, я и говорю…

 

ЛУНГИН:  Потому что это некоторая отдушина, понимаешь, - в этом каком-то безвоздушном мире кино сделать длинную, мощную, интересную вещь.

 

МИТРОФАНОВА:  А мне казалось, что они стали как кино, эти сериалы.

 

ЛУНГИН:  Они как кино, они все больше и больше берут на себя бюджета, все больше денег. То есть как бы в сериалах появился премиальный уровень какой-то.

 

МИТРОФАНОВА:  И в наших?

 

ЛУНГИН:  Ну, вот мы подключаемся. Например, «Ликвидация» тоже отличный сериал, отличный сериал тоже у Урсуляка - «Жизнь и судьба», потрясающий сериал. Не знаешь? По книге этого, как его, Гроссмана.

 

ГОЛУБКИНА:  Нашего…

 

МИТРОФАНОВА:  …Вильяма Шекспира.

 

ЛУНГИН:  Это такие дорогие большие сериалы, и мне кажется, это будущее.

 

МИТРОФАНОВА:  А если кто-то бюджет будет ныкать, я образно, вообще так гипотетически? Просто, когда смотришь сериал или русский фильм, все равно белье у них какое-то ненастоящее, книжки на полках не те, то есть художники-постановщики… Или от чего это зависит? Или режиссер должен за всем следить?

 

ЛУНГИН:  Это правда.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну не веришь! Когда смотришь американский, ну хорошо, давайте израильский, да любой сериал...

 

ГОЛУБКИНА:  Вот у Дюжева в фильме «Остров» борода, говорят, приклеенная была.

 

ЛУНГИН:  А кто это видел? Никто не видел.

 

ГОЛУБКИНА:  Как никто не видел? А это мне сказали.

 

ЛУНГИН:  Хорошо была приклеена борода.

 

ГОЛУБКИНА:  Да? А вот не понравилось людям.

 

ЛУНГИН:  Да? Молодцы какие…

 

МИТРОФАНОВА:  Просто в те сериалы хочется влезть, ты веришь, потому что там стоит то, что едят люди реально, молока пакет, а здесь всё ненастоящее, здесь пластиковая фальшивка.

 

ЛУНГИН:  Всё правда, это ты права абсолютно.

 

МИТРОФАНОВА:  И я, смотря, не верю.

 

ЛУНГИН:  И я с этим боролся и борюсь, и не всегда побеждаю, честно говоря, потому что у нас, конечно… ты знаешь, эти сериалы совершенно по-другому снимаются. Я вообще думал, что я сниму 2-3 серии, а потом это передам. Во-первых, у нас из-за бюджета сериалы снимаются вперемешку, по объектам. То есть ты сегодня снимаешь кусочек… вот, например, у нас есть в сериале сцена в студии «Маяка», с нее фильм начинается и кончается. Я с тобой познакомился, а в конце 12-й серии я вынул пистолет - ты меня обидела - и застрелил.

 

МИТРОФАНОВА:  Меня Лунгин застрелил, ля-ля-ля!

 

ГОЛУБКИНА:  А ты попробуй Павла Семеновича обидеть, знаешь, как легко.

 

ЛУНГИН:  У нас это как снимается - у нас есть день этого объекта, и мы снимаем подряд из второй, четвертой, шестой, восьмой серии, не важно, в каком состоянии, быстро, быстро… То есть даже само понятие снять одну серию, оно не существует. Ты начинаешь сразу снимать винегрет, даже нет пилота, так сказать, чтобы найти некоторый стиль. С этим надо бороться, и, конечно, все равно много фанеры и много дешевого, но мы пытались как могли, пытались на наш бюджет, я пытался, по крайней мере, с операторами вырывать. У нас, конечно, ужасная проблема – это художники.

 

ГОЛУБКИНА:  Почему?

 

ЛУНГИН:  Не знаю.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну как, совсем нет художников?

 

ЛУНГИН:  Есть, наверное, где-то два или три.

 

ГОЛУБКИНА:  Вы их знаете?

 

МИТРОФАНОВА:  Художники-постановщики, те, кто делает интерьеры, да, оформляет?

 

ЛУНГИН:  Да. Сейчас вот не тот, понимаешь…

 

ГОЛУБКИНА:  Были. Самулейкин и другие, которые работали с Лебешевым.

 

ЛУНГИН:  Да, но это я не знаю уж сейчас... Когда-то и Адабашьян был замечательным художником. Понимаешь, художник это тот человек, который через письменный стол открывает характер человека, ты входишь в комнату и понимаешь, кто в ней живет. Тот, который все время работает внутри драматургии.

 

ГОЛУБКИНА:  В гостях у нас Павел Семенович Лунгин, человек и режиссер.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, с большой буквы. Мы сегодня в нашей программе… вообще, я не знаю, вы «Маяк» слушаете? Станции 50 лет.

 

ЛУНГИН:  Слушаю иногда, да.

 

МИТРОФАНОВА:  В машине?

 

ЛУНГИН:  По утрам.

 

ДУБОВЦЕВА:  Можете нас поздравить.

 

ЛУНГИН:  50 лет… А кто тут у вас Шорох?

 

МИТРОФАНОВА:  А, это вечером.

 

ЛУНГИН:  Они утром были раньше.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, в это время, в наше.

 

ЛУНГИН:  Они где-то были в одиннадцать.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, вот сейчас мы с одиннадцати до двух.

 

ЛУНГИН:  А, вы, да? А вы их вытеснили или они, наоборот, в прайм-тайм ушли?

 

ГОЛУБКИНА:  Мы их выжили!

 

МИТРОФАНОВА:  Мы по правилам Хакамады живем. Она сказала, что нужно работать для своих, со своими, и еще что-то она сказала. Мы в эфире обсуждаем жизненно важные темы или просто социальные. Сегодня мы говорили о том, нужно ли помогать бездомным, помогаете ли вы бездомным, и большинство звонков к нам сегодня в студию было о том, что не нужно.

 

ГОЛУБКИНА:  Как ни странно.

 

МИТРОФАНОВА:  Со всей страны, Уфа…

 

ЛУНГИН:  Вы знаете, вот это очень интересное дело, об этом можно, кстати, поговорить, кого вырастили вообще. Ты знаешь, всегда говорили: «гомус советикус» - советский человек. И я вот думал, смотри, в 1917 году революция, а в 1937-м уже вовсю большие процессы и уже воспитали нового человека. Все верят, все аплодируют…

 

МИТРОФАНОВА:  Это после Сталина уже?

 

ДУБОВЦЕВА:  Нет, еще в 1937-м.

 

МИТРОФАНОВА:  А, в 1937-м как раз. Но там так страшно было, что я даже думать об этом…

 

ЛУНГИН:  Молчи лучше.

 

МИТРОФАНОВА:  Молчу, молчу.

 

ЛУНГИН:  Вот смотри, я говорю о том, что 20 лет понадобилось, чтобы вырастить нового человека, который аплодирует, верит во всё, на всё готов, так сказать, в едином порыве и так далее. Я думал, а когда у нас появится?.. Вроде нет его, нет. И вот вдруг сейчас, 20 лет тоже примерно прошло, появился, по-моему, человек безразличный, новый вид человека.

 

ГОЛУБКИНА:  Да, кстати.

 

ЛУНГИН:  Безразличный, анестезированный к боли, его уколи иголкой, ему не больно, понимаешь. У него возьми что-нибудь отними, он скажет: и нормально. Бедный сидит, а он скажет: ну и ладно, а мне не больно.

 

МИТРОФАНОВА:  Павел Семенович, так тот же 1937-й в этом и виноват. Я знаю прекрасно, когда помер этот змей…

 

ЛУНГИН:  Нет, там был энтузиазм, там был единый порыв.

 

МИТРОФАНОВА:  Наша история нас к этому подготовила, что испытания такие у народа.

 

ЛУНГИН:  Никого никто не готовил, готовит жизнь. Готовит жизнь. Вот эти 20 лет постперестроечного времени воспитали у людей анестезию, человек анестезированный, человек безразличный появился. Будут кого-то бить, насиловать - скорее всего, пройдет мимо. Он как бы сам по себе живет, он не злой, и не агрессивный, и не опасный, но с ним можно делать всё - ему всё равно.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну а почему, причины?

 

ЛУНГИН:  Как ты мне сказала: «Бедным подавать? Не подавать». Детей лечить - ну, пусть там два сумасшедших лечат, а мне зачем? Какая-то такая странная атомарность, обособленность, человек один, сам по себе: мол, я пытаюсь не думать об отрицательном, я хочу жить в себе, я выражаю себя, фотографии пощу в Фейсбуке… Это что, выражать себя?

 

ГОЛУБКИНА:  Со своим портретом, да?

 

ЛУНГИН:  Ну, не знаю с чем, можно и с какими-нибудь оладьями.

 

ГОЛУБКИНА:  С оладьями, да, мне нравится.

 

МИТРОФАНОВА:  Друзья, но эти люди не так просто появились. Их же родили женщины, которые рожали в 1990-е.

 

ЛУНГИН:  Нет, их родили, их воспитали, и вот сама жизнь как-то сделала их такими. Теперь большой вопрос, что делать с этим огромным количеством этих людей.

 

МИТРОФАНОВА:  Равнодушных?

 

ЛУНГИН:  Да, безразличных. Мне сначала пришло слово анестезия.

 

ГОЛУБКИНА:  Да, это лучше.

 

ЛУНГИН:  Воткни иголку, а он улыбается.

 

ДУБОВЦЕВА:  Самое точное вы нашли определение человеку сегодняшнему. Просто страшно анестезированный.

 

ЛУНГИН:  Анестезированный, правильно? Вот, так что я сам определился.

 

ДУБОВЦЕВА:  Рассказывают там ужасы: погибло 10 человек, среди них были дети, - а сегодня хорошая погода и замечательный день, и мы всё это глотаем спокойно и не задумываясь бежим дальше.

 

ЛУНГИН:  Ну, это во всем мире как-то, видимо, происходит, не думаю, что мы одни, но мне кажется, что у нас всё… через увеличительное стекло.

 

ГОЛУБКИНА:  Вы знаете, я посмотрела мультик, который называется «Как я похудел на 21 грамм». 21 грамм весит душа. Молодой талантливый художник летит на самолете, а души, они же не успевают, они медленнее летят, поэтому они позже прилетают, и у него душа отстала от самолета. И он прилетел в Москву, а он с фестиваля летел, там он выиграл какой-то приз, и тут ему предложили делать рекламу креативную. И он берется, я быстро пересказываю, и начинает делать то, что, грубо говоря, без души может делать человек. И он говорит: сам уже пугаюсь, весь город завешан моей рекламой. И в конце потом возвращается его душа.

Вот ощущение такое, что действительно душа отстала от самолета где-то, когда мы летели в Турцию. То есть теряется то ощущение детское, когда мы проходим мимо собаки, и нам хочется ее притащить домой, когда мы видим старушку какую-то, которая еле переходит, нам хочется помочь ей перейти через дорогу. Мы закрываемся.

 

МИТРОФАНОВА:  Павел Семенович, а если это просто невозможно, это как бороться с ветряными мельницами? Я знаю всё: я знаю, у кого дача в Сен-Тропе, и знаю, в какой нищете живут, извините, бабки со стариками, и как я могу с этим бороться?

 

ЛУНГИН:  Я сейчас говорю не об этом.

 

МИТРОФАНОВА:  Я равнодушна, я понимаю, что этому не помочь.

 

ЛУНГИН:  Слушай, дачи в Сен-Тропе всегда были и бабки со стариками были. Но вот смотри, например, нельзя договориться в подъезде поставить лампочку или дверь покрасить.

 

МИТРОФАНОВА:  Почему?

 

ЛУНГИН:  Не знаю.

 

МИТРОФАНОВА:  Это где вы живете?

 

ЛУНГИН:  Да, да и везде.

 

МИТРОФАНОВА:  У нас там есть один дядя, рулит вроде. Хотя я сдала сразу 2 тысячи.

 

ЛУНГИН:  Я не знаю, но вообще, я хочу сказать, что эти люди, их, понимаешь, ни на доброе, ни на злое не поднимешь, ни туда, ни сюда.

 

ГОЛУБКИНА:  Это правда.

 

ЛУНГИН:  Понимаешь, что я хочу сказать?

 

ГОЛУБКИНА:  Это правда. Помните, я вам сказала, когда я вас встретила в самолете: Павел Семенович, мы делаем абсолютно бесплатно для детей спектакль. Вы сказали: а я тоже готов бесплатно поработать. И я сказала вам: такая энергия собирается, когда нас объединяет не…

 

ЛУНГИН:  Да. Ну, и какая была судьба этого дела?

 

ГОЛУБКИНА:  Чума! Мы три года подряд делали каждый год, это в Сочи перед Олимпиадой, а потом мы делали спектакль в Паралимпийских играх. Так что мы приняли участие, это на самом деле большое счастье.

 

МИТРОФАНОВА:  Я все-таки думаю о той проблеме, которую подняли, о равнодушии и вот этой анестезии. Это просто какой-то инстинкт самосохранения. Я не оправдываю никого, я беру дворняжек собак, я у бабулек кактусы покупаю. Но глобально…

 

ГОЛУБКИНА:  Риткина мама тут несколько дней назад подобрала собаку на улице, она ее лечила, стала капельницы делать, лечить собаку. Я говорю: господи, чтобы она померла. Мама говорит: ты что? Она ее спасала, реанимация, в общем…

 

МИТРОФАНОВА:  Энтерит.

 

ГОЛУБКИНА:  Собака скончалась. Мама плачет.

 

ЛУНГИН:  Но мне кажется, к собакам легче, чем к людям, я не знаю, почему так человек устроен, что почему-то легче. У нас так: на вершине мироздания цветочек экологический, потом кошки, собаки, а люди где-то в самом низу, на них вообще…

 

ДУБОВЦЕВА:  И дети тоже, к сожалению.

 

МИТРОФАНОВА:  По-любому Павел Семенович обрисовал проблему, что равнодушие, наверное, бич этого поколения.

 

ДУБОВЦЕВА:  Это даже не равнодушие, это действительно то самое анестезиологическое.

 

МИТРОФАНОВА:  Я не знаю, что это.

 

ЛУНГИН:  Я не знаю, может быть, это тот ветер, который веет во всем мире, кроме этого исламизма дикого, и этому противостоит, понимаешь, жуткий огонь вообще убийственного…

 

ГОЛУБКИНА:  Экстремизма.

 

ЛУНГИН:  …экстремизма, отрезающего головы. Но там горят и пламенеют. И как будто бы нужно соблюдать мировую гармонию, то есть насколько они там пламенеют, настолько мы леденеем. Чтобы вместе было поровну. Но как нам воевать с ними, тоже непонятно.

 

ГОЛУБКИНА:  Да, кстати, вопрос, я все время смотрю на наших мужчин…

 

ЛУНГИН:  Представляешь, с таким огнем, так сказать, вялый такой снежок не справится.

 

ГОЛУБКИНА:  Нет, я смотрю на мужчин, я думаю, а кто у нас сейчас бы пошел защищать родину?

 

МИТРОФАНОВА:  Со смартфонами.

 

ГОЛУБКИНА:  Со смартфонами, да.

 

МИТРОФАНОВА:  Люди со смартфонами в леггинсах. Не знаю. Мы всё перечислили, озадачен слушатель. А есть вообще смысл это анализировать и какие-то принимать меры, шаги?

 

ЛУНГИН:  Да нет, ну мы же не можем, слушай.

 

МИТРОФАНОВА:  Мы творческие люди?

 

ЛУНГИН:  Советовать мы не можем. Мы же сами просто чувствуем боль эту. Считайте, что я собака Павлова просто, над которой ставят эксперимент. Я могу почувствовать, где больно, а что делать, понятия не имею. Констатирую.

 

МИТРОФАНОВА:  А кто-нибудь знает у нас?

 

ГОЛУБКИНА:  Да это еще когда спрашивали, что делать. А кто виноват?

 

МИТРОФАНОВА:  Так и повисло всё.

 

ЛУНГИН:  Ладно, хватит о печальном.

 

МИТРОФАНОВА:  Когда комедия новая будет со слезами на глазах? «Свадьба-2»? Вы «Горько!» фильм смотрели? О, этот ужас вообще.

 

ЛУНГИН:  Ну, я не знаю, там талант есть какой-то.

 

МИТРОФАНОВА:  Да, Светлаков гениальный чувак вообще.

 

ЛУНГИН:  Правда?

 

МИТРОФАНОВА:  Я думаю, да. Я с ним недавно виделась.

 

ЛУНГИН:  А что там Светлаков?

 

МИТРОФАНОВА:  Он там играет в роли.

 

ЛУНГИН:  Ну да, играет, но там…

 

МИТРОФАНОВА:  Но без него, мне кажется, по-другому было бы.

 

ЛУНГИН:  Да ну, ты что.

 

МИТРОФАНОВА:  А мне кажется, да. Это фигура, и вокруг нее всё строится, а так кричат все. То же самое, как ваша «Свадьба», я думаю.

 

ГОЛУБКИНА:  А в «Свадьбе» вокруг кого всё строится?

 

МИТРОФАНОВА:  Крик, непонятка. Просто более социальный фильм, ребенок еще сыграл роль, мне кажется, но это восприятие такое…

 

ЛУНГИН:  «Свадьба» это совершенно другое, это нежный фильм про самопожертвенную любовь…

 

МИТРОФАНОВА:  Башарова?

 

ЛУНГИН:  Ну конечно.

 

МИТРОФАНОВА:  А мне кажется, один и тот же балаган, ненависть, пьянка, ну и страсти вот такие мордасти.

 

ДУБОВЦЕВА:  Жуткая картина жизни.

 

МИТРОФАНОВА:  Нет, если я вас обидела, я прошу прощения.

 

ГОЛУБКИНА:  Нет, Михайловна ее пересматривает, вообще любит эту картину.

 

ЛУНГИН:  Да, но я думаю, ты ее не поняла, потому что эта картина полна любви и нежности, но если ты так считаешь, что…

 

МИТРОФАНОВА:  Это какой-то угар… Хорошо, я пересмотрю.

 

ЛУНГИН:  «Свадьба» была первым в своем роде фильмом, до этого таких не снимали. Там была живая камера.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну, это да, конечно.

 

ГОЛУБКИНА:  Приз получил на фестивале в Каннах за ансамбль актерский, да?

 

ЛУНГИН:  Да.

 

МИТРОФАНОВА:  Да Ларс фон Триер дрогнул, когда увидел вашу «Свадьбу». Он после этого «Танцующую в темноте» не смог снимать.

 

ЛУНГИН:  Но я не согласен, что там…

 

МИТРОФАНОВА:  Меня Лунгин убьет.

 

ЛУНГИН:  Там, по-моему, ненависти нет. Мне так кажется. Может, кому-то показалось, что есть.

 

ГОЛУБКИНА:  Ненависти нет.

 

ЛУНГИН:  Наоборот.

 

МИТРОФАНОВА:  Мы тут поссорились с гостем. Так что последние 10 минут я буду молчать.

 

ЛУНГИН:  Промолчим, я предлагаю молчать. Обиженно надуться и молчать.

 

ГОЛУБКИНА:  Объявляем 10 минут молчания.

 

МИТРОФАНОВА:  Кстати, у нас во дворе – мы соседи - вчера была прямо для фильма вашего сцена. Мы гуляем с детьми, у меня 7 лет ребенку, вдруг заходят человека четыре, может, пять в костюмах - охрана, и они минут 8-10 осматривали, как это, местность… или как военные говорят?

 

ЛУНГИН:  Периметр.

 

МИТРОФАНОВА:  Периметр. Они осматривали. Мы стоим там, бабки, дедки какие-то, няньки, дети разные, всех зовут по-разному, разных национальностей. Они всё это осмотрели. Заходят двое дяденек в белых рубашках, в костюмах, бизнесмены, я уж не знаю, кто они, не буду говорить…

 

ГОЛУБКИНА:  А может, это Собянин приехал посмотреть, как у вас двор?

 

МИТРОФАНОВА:  Нет, Собянин был здесь в эфире, приезжал на «Вести». Вот, и они сели на лавочку. Я говорю няньке: может, надо прятаться уже? Она говорит: нет, нормально. Они сели разговаривать, остальные все потихоньку растворились. Я выхожу, там стоят две с мигалками машины и охрана милицейская. У нас во дворе идут переговоры!

 

ЛУНГИН:  Потрясающе. Но там очень красивый двор.

 

МИТРОФАНОВА:  Там двор великолепный, московский, уютнейший, спокойный, дети вот эти, всё.

 

ЛУНГИН:  Но, ты знаешь, иногда хочется властным людям поговорить там, где нет никакого микрофона, где никто не знает, что ты там гуляешь.

 

МИТРОФАНОВА:  Да я поняла, просто это так колоритно выглядело.

 

ЛУНГИН:  Знаешь, вот они едут в машинах, по телефону говорить - как-то не так. Здесь остановились…

 

МИТРОФАНОВА:  Это сериал «Родина», вы не представляете, это прямо серию можно было снять. Ну это фильм, правда. Вот как в фильмах показывают.

 

ЛУНГИН:  Это какие-то властные, властные люди.

 

МИТРОФАНОВА:  Какие-то дяденьки серьезные, видать. Я уж боялась к машине подойти, мне надо было положить там чего-то, пакеты.

 

ЛУНГИН:  Опасные пакеты.

 

МИТРОФАНОВА:  Ну да, мало ли что там, в пакетах.

 

ЛУНГИН:  У нас, кстати, красивый двор, правда?

 

МИТРОФАНОВА:  Хороший, да. Вообще Москва очень хорошо выглядит сейчас.

 

ЛУНГИН:  Цветочки эти потрясающие, растения.

 

ГОЛУБКИНА:  Спортплощадки не хуже, чем в Израиле, сделаны.

 

МИТРОФАНОВА:  Там пиво нельзя пить, нас с Голубкиной прогнали.

 

ЛУНГИН:  Вы пиво пытались пить?

 

МИТРОФАНОВА:  Нет, кока-колу с чипсами. Но пакет черный, звенит, бабки напряглись. Мы говорим: кока-кола!

 

ЛУНГИН:  А они гнали?

 

МИТРОФАНОВА:  Да, да, сначала волновались, потому что звенел пакет, знаете, с бутылками. А, я же хотела молчать!

 

ГОЛУБКИНА:  А ты и молчишь практически.

 

МИТРОФАНОВА:  Про ваши творческие планы расскажете, когда «Родину» покажут нам?

 

ЛУНГИН:  Покажут «Родину», я не знаю, в марте-апреле где-нибудь, потому что 12 серий надо смонтировать, надо всё это озвучить, надо музыку туда вложить.

 

МИТРОФАНОВА:  С Машковым расплатиться.

 

ДУБОВЦЕВА:  А музыку кто писал?

 

ЛУНГИН:  Я думаю, что будет писать молодой такой, ну, уже тоже не молодой…

 

ГОЛУБКИНА:  Относительно молодой.

 

ЛУНГИН:  Айги.

 

МИТРОФАНОВА:  Алексей, да?

 

ЛУНГИН:  Да, Алеша Айги, талантливый парень. Я еще по Франции его знаю, по-моему, никогда мы не работали с ним. Но там такой особой музыки не надо, там, скорее, нужны какие-то состояния, какие-то длинные звуки.

 

ДУБОВЦЕВА:  Как раз то, что он умеет - создавать настроение музыкальное, да.

 

ГОЛУБКИНА:  Вопрос, Павел Семенович. А вы живете в основном в России или во Франции?

 

ЛУНГИН:  Я уже давно не живу, я даже и не был давно во Франции.

 

ГОЛУБКИНА:  Так там же было хорошо, там ресторан был у вашей жены, она рассказывала, как она с утра до вечера убивается, какое это тяжелое дело макароны варить (итальянский ресторан).

 

ЛУНГИН:  Да, и он так и отпал. Там у нее компаньонша… Денег не дают.

 

ГОЛУБКИНА:  И что, она перестала этим заниматься?

 

ЛУНГИН:  Совсем. И они, в общем, не пишут, не звонят, как-то он тихо отошел, вообще просто рассосался как явление.

 

ГОЛУБКИНА:  И вы уже больше во Францию не ездок?

 

ЛУНГИН:  Нет, ну не поэтому, я не из-за этого, это был такой маленький ресторанчик. Но мне жалко, что я Лену так долго мучил там этим, тем, что она вкалывала действительно в этом ресторане.

 

ГОЛУБКИНА:  Да, а вы дома писали. Писатель не зарабатывает, а пишет.

 

ЛУНГИН:  Но мы принимали там людей много.

 

ГОЛУБКИНА:  А я помню, как вы рассказывали, как вы шторы покупали в Лувре.

 

ЛУНГИН:  Не, не в Лувре - из Лувра. На Марше-о-пюс.

 

ГОЛУБКИНА:  Ну да. То есть шторы, которые висели в Лувре? Вот расскажите.

 

ЛУНГИН:  Я уж не помню. Ну, там всё списывается и продается у барахольщиков.

 

ГОЛУБКИНА:  Из музея?

 

ЛУНГИН:  Не из музея, по-моему, из дворца Елисейского.

 

ГОЛУБКИНА:  Да? Хорошие шторы-то?

 

ЛУНГИН:  Черт его знает. С подкладкой. Какие-то вещи списываются, нормальная вещь…

 

ГОЛУБКИНА:  Да отлично. Я из Кремля тоже бы хотела шторы купить.

 

ЛУНГИН:  Пять лет отвисели и попали на блошиный рынок.

 

ДУБОВЦЕВА:  Это сказка.

 

МИТРОФАНОВА:  Павел Семенович, что бы ни говорили, все равно такое счастье вас видеть, слышать, я вас очень люблю.

 

ЛУНГИН:  Почему?

 

МИТРОФАНОВА:  Не знаю.

 

ГОЛУБКИНА:  Кто бы что ни говорил, Михайловна?

 

МИТРОФАНОВА:  Даже про шторы, про «Родину», я не знаю, про религию, искусство…

 

ЛУНГИН:  Что вам сказать еще? «Пиковую даму» буду снимать.

 

ГОЛУБКИНА:  Вот, ну что же вы молчите?

 

МИТРОФАНОВА:  Тоже знаем, чем кончится.

 

ЛУНГИН:  Всегда известно.

 

ДУБОВЦЕВА:  Павел Семенович, а по опере или по Пушкину?

 

ЛУНГИН:  Вы знаете, современный фильм с элементами оперы. То есть история про певца, который так хочет стать Германном, молодой, так хочет получить эту роль, что сам пытается стать Германном, сам начинает играть, в общем, там такая сложная у него, запутанная история с кусками игры, его безумия и с кусками оперы перемешано.

 

ГОЛУБКИНА:  Еще пока неизвестно, кто у вас Германном-то?

 

ЛУНГИН:  Нет, надо какого-то совсем юного искать.

 

ГОЛУБКИНА:  Молодого, да?

 

ЛУНГИН:  Молодого совсем.

 

ДУБОВЦЕВА:  Надо вам смотреть тогда эту передачу «Опера»…

 

МИТРОФАНОВА:  Там же оперный нужен, да, человек, не поп-исполнитель?

 

ДУБОВЦЕВА:  Конечно, нет, не поп.

 

ЛУНГИН:  Вообще нужен артист. Понимаешь, голос мы найдем где-нибудь.

 

ДУБОВЦЕВА:  За кадром запоет кто-нибудь.

 

ЛУНГИН:  Возьмем известного, да, это накладывается. Надо, чтобы был такой парень, который горит и гибнет в руках, хочет обмануть судьбу. Знаешь, это про такого молодого, который прямо взрывается, я таких вижу на улице, который хочет жить сейчас, немедленно. Вот я талантливый, молодой, я красивый, и что все эти старые, богатые…

 

МИТРОФАНОВА:  Нужен успех, деньги, удача.

 

ЛУНГИН:  Немедленно, вот-вот! Ради этого он, прямо как Германн, готов на всё. И шансов нет, можно только выиграть. Жизнь как выигрыш, жизнь как обман судьбы, как обман всех…

 

МИТРОФАНОВА:  А можно большие деньги, кстати, заработать честно? Это последний вопрос, СМС-сообщение пришло… О, меня к телефону, вызывают в партком.

 

ЛУНГИН:  «Прекрати говорить о деньгах? Это непатриотично?»

 

ГОЛУБКИНА:  Ну да, действительно, можно ли честно? Большие деньги?

 

ЛУНГИН:  Конечно, можно.

 

ДУБОВЦЕВА:  В кино?

 

ЛУНГИН:  В кино - нет.

 

ГОЛУБКИНА:  Не те деньги, которые у нас с вами, а которые у них с ними.

 

ЛУНГИН:  Ну, я не знаю, но если ты там управляешь МТС или управляешь «Билайном», наверное, они получают бог знает какие деньги.

 

ГОЛУБКИНА:  Или ты Билл Гейтс.

 

ЛУНГИН:  Я думаю, что топ-менеджеры получают честные деньги, они же не владельцы. Ну если у него не папа генерал, как по анекдоту, понимаешь. Бывает топ-менеджер, который говорит: «Ну пап, давай…» - «Ну ладно, председателем банка чего бы не посидеть».

 

ГОЛУБКИНА:  Ой, иногда и артистки зарабатывают нечестно.

 

ЛУНГИН:  Но я верю, что талант… По крайней мере, для того чтобы люди честно зарабатывали большие деньги, нужна честная конкуренция. Если нет конкуренции, то нет честных денег.

 

ГОЛУБКИНА:  Извините, на роль берут непонятно за что некоторых артисток.

 

МИТРОФАНОВА:  Через постель, Мария Андреевна, через постель.

 

ЛУНГИН:  Ну, через постель это честно, я считаю.

 

МИТРОФАНОВА:  Спасибо. Павел Семенович Лунгин был у нас в гостях, великолепный человек. И до новых встреч в эфире, надеемся.

 

ЛУНГИН:  Спасибо.