Красавица и чудовище Александра Буратаева в гостях у Романа Трахтенберга и Аллы Довлатовой

ТРАХТЕНБЕРГ: Сегодня у нас в гостях Александра Буратаева. Здравствуйте, Александра.

БУРАТАЕВА: Здравствуйте.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мы будем писать вашу биографию. Нас интересует период вашей жизни самый начальный.

БУРАТАЕВА: Это уже настораживает.

ТРАХТЕНБЕРГ: До того момента, как вы стали уже известной. Дальше всем все понятно, все об этом говорят, а вот детство, отрочество и юность. Мы поговорим, где вы родились.

БУРАТАЕВА: Простое советское детство.

ТРАХТЕНБЕРГ: К нам приходят разные люди, и у всех было разное детство. Бывает тяжелое. Бывает, смотришь, человек такой интеллигентный, а в детстве он был предводителем бандитских группировок. Мацкявичюс рассказывал, как банду литовцев собрал и там верховодил. Представляете, кто от Эрнеста мог такое ожидать? Мы поговорим с вами, я уверен, что вы нас тоже удивите.

ДОВЛАТОВА: Начинаем с самого начала, с того момента, как вы себя помните.

ТРАХТЕНБЕРГ: Что значит себя помнит? А может быть, она помнит себя с 5 лет. А до 5 лет самое интересное в ее жизни и происходило.

ДОВЛАТОВА: Родители рассказывали. Например, она же не помнит, в какие ясли она пошла, родители рассказывают.

БУРАТАЕВА: Детский сад очень хороший период, потому что я его ненавидела. Я его органически не переваривала.

ТРАХТЕНБЕРГ: С самого начала – где вы родились?

БУРАТАЕВА: Я родилась в столице Калмыкии, в городе Элиста.

ТРАХТЕНБЕРГ: Элиста, это шахматная столица.

БУРАТАЕВА: Ну, теперь да. Тогда был прекрасный маленький городок, 100 тысяч население, такой тихенький, зеленый.

ТРАХТЕНБЕРГ: Это совсем маленький.

БУРАТАЕВА: Ну, по сравнению с Москвой, конечно. Все друг друга знают.

ДОВЛАТОВА: Это, кстати, очень хорошо, когда люди друг друга знают, они себя ведут по совести. Потому что как-то стыдно, неловко перед соседями.

БУРАТАЕВА: Что люди скажут.

ДОВЛАТОВА: Да, это очень хорошо.

БУРАТАЕВА: Да, вот в детский сад я пошла, и почему хорошо помню, потому что моя тетя работала там няней только для того, чтобы я там хоть что-нибудь ела. Потому что я не хотела там есть вот эту кашу манную, эти омлеты холодные, и она мне что-нибудь такое рядышком сделает: а вот Шурочка будет вот это есть, потому что другое она не любит. На глазах у изумленной публики я ела свое блюдо!

ТРАХТЕНБЕРГ: А дети не говорили: а мы тоже не хотим?

БУРАТАЕВА: Я вот, например, страшно не люблю до сих пор вот этот творог, кефир, ряженку, – это давалось все утром обычно, – сметану, я все это органически до сих пор не перевариваю, и поэтому они с удовольствием брали мои порции творога, сметаны и все такое, а я менялась на что-нибудь другое.

ТРАХТЕНБЕРГ: Уважаемые радиослушатели, она действительно ненавидела, вот я смотрю в ее глаза, там все читается, вот эта ненависть к сметане и к ряженкам ко всяким разным, к простоквашам.

БУРАТАЕВА: А потом, я вообще не разговаривала. Вы знаете, я была такая молчунья, и маму даже иногда спрашивали: ╚У вас девочка разговаривать умеет?╩ А она говорит: ╚А почему вы задаете этот вопрос?╩ – ╚Потому что она целый день молчит и ни с кем не хочет разговаривать, общаться╩. Она говорит: ╚Ну, знаете, когда она домой приходит, она тут же забегает √ ура! – и все, понеслось╩. Просто, я не знаю, то ли мне не нравилось там, то ли люди вокруг, которые были, не интересны мне были. Но самое большое разочарование в жизни наступило в садике. Я стала взрослой жизнью жить, наверное, в 5,5 лет.

ТРАХТЕНБЕРГ: Прозвучало так двусмысленно.

БУРАТАЕВА: Нет, нет, это было связано с Дедом Морозом, потому что у нас была такая воспитательница Нина Никифоровна, она такая была полная, грузная, высокая женщина. Мы-то не знали, что она каждый год исполняла роль Деда Мороза. Мы свято верили, что он настоящий, до 5 лет. И вот каждый раз перед утренником она говорила: ну, ребята, я сейчас пойду на базар за апельсинами, а вы тут нормально спляшите, станцуйте, стихи не забудьте.

ДОВЛАТОВА: Чтобы ей за вас было не стыдно.

БУРАТАЕВА: Да. И мы, как всегда, видели Деда Мороза, радовались, хлопали в ладоши, подарки получали. И вдруг однажды Аленка наша, которая исполняла тоже роль Снегурочки регулярно, она заболела ангиной, и надо было два текста, две странички выучить за полтора-два дня. И так оказалось, что ни один ребенок две страницы текста, ну, из девочек, осилить не мог. И тогда спросили моих родителей: а вот Шурочка, как у нее с памятью? Она две страницы может выучить этого текста? Они говорят: запросто, конечно, она там сказки какие-то выучивает. И вот мы выучили с сестрой, вечером сели и за один вечер выучили. И я стала Снегурочкой, это был мой дебют. Я такая радостная, надела это платье Снегурочки, в ожидании Деда Мороза, ведь я с ним сегодня познакомлюсь наконец-то, это же такое счастье, я попаду в волшебную страну. И мне говорят: Шурочка, там твой костюм, в той комнате, в воспитательской, зайди, начинай одеваться. Ну, я зашла, надеваю белые гольфики, заходит Нина Никифоровна: а, одеваешься, молодец, молодец. И она на глазах у меня начинает превращаться в Деда Мороза! Она одевает спокойно бороду, нос, рисует себе щеки. Я сижу, и вот этот момент я никогда не забуду, это была первая взрослая минута в моей жизни. Чудес не бывает. Вот такие чудеса.

ТРАХТЕНБЕРГ: Утраченные иллюзии, картина такая.

БУРАТАЕВА: Вы представляете, какое у меня было разочарование!

ТРАХТЕНБЕРГ: Но все равно, не настоящий Дед Мороз. Настоящий еще 50 граммов выпивает, это я все знаю.

БУРАТАЕВА: Ну, это потом уже все было. А вот в детском саду перестала я в 5 лет верить во всякие дурацкие чудеса.

ТРАХТЕНБЕРГ: Как ее звали, еще раз?

БУРАТАЕВА: Нина Никифоровна.

ТРАХТЕНБЕРГ: Нина Никифоровна, если вы нас слышите, вы испортили жизнь человеку.

БУРАТАЕВА: По-моему, ее уже нет в живых, я не помню, но она уже тогда старенькая была.

ТРАХТЕНБЕРГ: Старенькая, лет 25.

БУРАТАЕВА: Нет, ей тогда уже было лет под 50. Просто к воспитательницам нынешним, наверное, надо обратиться, что дети так верят во все это, и мелочи играют большую роль.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну, сейчас приглашают вроде Дедов Морозов, вроде так уже не принято.

ДОВЛАТОВА: Ну, приглашают, но надо все равно аккуратнее.

БУРАТАЕВА: Надо просто роль до конца играть, понимаете?

ДОВЛАТОВА: Да, ни в коем случае не разочаровывать детей. У меня то же самое было у дочери в 5 лет, на день рождения я к ней привела ее любимую игрушку. Она очень любила По, эти телепузики красненькие, и она так радовалась, была такая счастливая: настоящий! Первый раз он к ней пришел в 3 года, потом в 4, потом в 5 лет. Мы были в кафе. Ну, и По вместе со своей подругой Лялей, их там два телепузика, уходят, мы уходим, прощаемся, и они уходят на кухню. Ну вот, а Даша бежит за ними, открывает дверь, и в этот момент – а девочки устали, жарко, лето – они сняли головы вот эти. Как она плакала, она до сих пор мне напоминает, потом она говорила: мама, больше мне не нужно этих фальшивых телепузиков, я знаю, что они не настоящие.

ТРАХТЕНБЕРГ: Телепузики – это вообще вред, они разрушают детскую психику, и всякие разные еще, как они называются, трансформеры дурацкие. Итак, вот произошло разочарование, началась взрослая жизнь. Говорить сразу начала в этот момент?

БУРАТАЕВА: Нет, я говорила всегда и очень много, но просто мне в садике почему-то не интересно было ни с кем разговаривать. Например, один мальчик все время домогался, пирожочки на песочке делаешь-делаешь, а он подходит – раз, и все сломал. Опять я делаю пирожочки, он раз, и опять сломал. Ну, что я делаю? Я набираю свое ведрышко маленькое песка и ему на голову высыпаю.

ТРАХТЕНБЕРГ: Жестоко очень.

БУРАТАЕВА: Потом маму вызывают в садик и говорят: вот ваша дочь такая хулиганка, лучше бы она с ним поругалась. А я не ругалась, я сразу действовала.

ДОВЛАТОВА: Александра, одно слово, даже имя такое.

БУРАТАЕВА: Чего тратить слова, после этого он мне никогда больше пирожки не ломал.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну что, и хорошо – мальчику на голову? Нормальный был мальчик, а как он должен смотреть на эти дурацкие пирожки?

БУРАТАЕВА: Неделю с него песок сыпался потом.

ТРАХТЕНБЕРГ: Песочные пирожки, ну, и раздавил мальчик, ему же надо развлекаться.

ДОВЛАТОВА: А чем у вас родители занимались?

БУРАТАЕВА: У меня такая простая рабоче-крестьянская семья, папа водитель, он всю жизнь шофером проработал.

ТРАХТЕНБЕРГ: На грузовиках?

БУРАТАЕВА: Да, на больших. И мама продавцом.

ДОВЛАТОВА: А помимо вас еще сестра?

БУРАТАЕВА: Да, я пятая сестренка.

ТРАХТЕНБЕРГ: Младшая?

БУРАТАЕВА: Да, самая младшая, потому что папа очень хотел сына, ну, сами понимаете, водитель, чтобы там гайку помог подкрутить.

ТРАХТЕНБЕРГ: Получилось, нет?

БУРАТАЕВА: Ну, вот слушайте. Первая дочь, старшая помощница, вторая дочь, тоже хорошо, третья уже, когда сказали в роддоме: иди забирай, он как-то не сразу побежал. Четвертая тоже дочь. И когда я родилась пятая, то на мне уже точку поставили.

ТРАХТЕНБЕРГ: То есть больше экспериментировать не будет.

БУРАТАЕВА: Но он так хотел, чтобы все тоже были водители, тоже шоферами. В принципе, когда у него был юбилей, я сказала: папа, все мы шоферы. Потому что все мои сестры, они водят машины. Я говорю, в принципе твоя мечта сбылась, все мы шоферы.

ТРАХТЕНБЕРГ: Да. Я просто анекдот вспомнил. ╚Девочка, а как тебя зовут?╩ – ╚Жучка╩. √ ╚Какое-то странное имя╩. √ ╚Да, говорит, родители собаку хотели╩. Итак, Александра, пять лет вам случилось, произошло такое прозрение у вас. Скажите, мы узнали про ваших четырех сестер, вы дрались с ними в детстве? Тоже так, раз и навсегда, чтобы не приставали?

ДОВЛАТОВА: Старшие вас обижали?

БУРАТАЕВА: Ну, воспитывали, можно так сказать.

ТРАХТЕНБЕРГ: Жили мирно или как?

БУРАТАЕВА: Ну, те, которые постарше, на 10 лет, на 12, они как-то почти по-матерински ко мне относились, а с теми, которые поближе, мы бутузились, да.

ТРАХТЕНБЕРГ: Потому что мне рассказывали, что бывают такие семьи, когда братья или сестры не дерутся. Я ни разу не встречал, ни разу не встречал, но легенда существует. Наверняка где-то есть.

БУРАТАЕВА: Мне очень хотелось, Роман, чтобы еще родили девочку или мальчика, чтобы воспитывать. Потому что меня-то все воспитывали – мама, папа и все остальные. Потому что я же самая младшая, и я меньше всего знаю и понимаю в жизни. Поэтому меня все воспитывали и до сих пор, кстати, воспитывают.

ТРАХТЕНБЕРГ: Может, собачку надо было завести, ее воспитывать.

БУРАТАЕВА: Собака тоже была.

ТРАХТЕНБЕРГ: У вас сумасшедший дом какой-то – пять дочерей, собака.

ДОВЛАТОВА: А собака мужского пола или женского?

БУРАТАЕВА: Мужского. Она у нас 20 лет почти прожила. Папа, представляете, один, матриархат – мама да еще столько дочерей. Но он говорит зато теперь, раньше его бракоделом называли, теперь – ювелиром.

ТРАХТЕНБЕРГ: Дочери – вредители, потому что в детский сад пошли, там тихонечко ходят, не разговаривают, домой пришли – и тарахтят, тарахтят. А он с работы пришел, ему хочется отдохнуть, а тут пять дочерей тра-та-та.

БУРАТАЕВА: Я очень любила, у меня одна сестра очень хорошо рисует, ну, она уже взрослая женщина, но в то время не было всяких Барби, и мы с ней из картонки вырезали точно такие же Барби, которые сейчас. Она так красиво их рисовала и учила меня, как это делать. Мы разные платьица вырезали, шляпки. Я помню, это мне очень нравилось.